– Какие вы собрали сведения?

– Она – новичок в своей профессии. Занималась проституцией не более года. До этого танцевала в “Голубой розе”. Она никогда не значилась в наших списках и не замечена ни в чем предосудительном.

– Войдите и закройте дверь, – распорядился Адаме.

Донован послушался. Он знал, что спокойствие начальника не предвещает ничего хорошего, и все время держался настороже.

– Газеты еще не оповещены, не так ли? – спросил Адаме, отодвигая ногу трупа и усаживаясь на край кровати, не испытывая перед лицом смерти ни малейшего неудобства.

– Нет, лейтенант.

Донован не любил журналистов. Городская пресса, которая постоянно упрекала полицию в бездействии, несколько раз проехалась на его счет, не стесняясь в выражениях…

– Можно будет поставить их в известность, но не раньше полудня, тогда информация попадет как раз в последние новости, – продолжал Адаме. – Таким образом, у вас будут целый день и вся ночь для того, чтобы подготовить материал для утренних газет. Они накинутся на него, как голодные собаки на кость. “Геральд” уже давно ищет ссоры с городскими властями, и если мы быстро не разберемся в этом деле, он сможет нас здорово потрепать, а кое-кто, включая шефа полиции, полетят со своих мест. Шеф “Геральда” Линдсей Барт недолюбливает полицейских. Если бы Барт и его газетенка были не так популярны, их можно было бы не опасаться, но это дело, несомненно, подольет масла в огонь.

Лессингтон-авеню, это гнездо проституции, находится всего в двухстах метрах от центра города. Отличный скандальный материальчик, в то время как наш шеф заявляет, будто бы город чист, как самая стерильная клиника, – Адаме раздавил сигарету в пепельнице, стоящей на ночном столике и посмотрел Доновану прямо в глаза.

– Я говорю вам все это для того, чтобы до вас дошла важность происшествия. Газеты станут трепать наше имя, и вы, Донован, должны их утихомирить. Сделайте все, что возможно. Если появится необходимость, обращайтесь ко мне за советом. Но в ответе за победу или поражение будете вы, и вы ответите за все. Понятно?

– Да, лейтенант.

Донован едва заметно вздохнул и подумал:

– Ну вот, мы и договорились. Стоило этому маленькому подонку стать начальником, он ждет случая, чтобы уничтожить меня. Он чувствует, что дело почти безнадежное, и это ему на руку. Ну что ж, такова моя участь – убили шлюху, а я попал в гущу интриг.

– Дело нелегкое, – продолжал Адаме. – Особенно, если здесь порезвился какой-нибудь сумасшедший. – Он положил ногу на ногу и обхватил колени руками. – Вы когда-нибудь молитесь, Донован?

Сержант сделался багровым, но видя, что начальник говорит совершенно серьезно, ответил:

– Иногда.

– Тогда вот вам мой первый совет: помолитесь, чтобы убийца не оказался садистом. Если ему понравится закалывать шлюх, он пойдет в другой дом свиданий, и тогда газетчики разорвут нас на части. В нашем городе много таких домов. Преградите ему путь, Донован. Он не должен продолжать в таком же духе.

В дверь постучали.

– Доктор здесь, сержант Донован.

– Откройте, – велел Адаме и приветливо улыбнулся входящему доктору Саммерфельду – высокому, плешивому толстяку с добродушной физиономией. – Она полностью в вашем распоряжении, вы очень желанный гость.

Адаме вышел в гостиную, где полицейский фотограф Холсби устанавливал свой аппарат.

– Следствие ведет сержант Донован, – сказал Адаме, обращаясь к эксперту Флетчеру. – За всем, пожалуйста, – к нему, – и, повернувшись к Доновану, поинтересовался:

– С чего вы начнете, сержант?

– Пока врач осматривает тело, пойду поговорю с соседями, может они что-нибудь видели.

– Я отдаю должное вашей наивности, сержант, – ухмыльнулся Адаме, – но должен вас предупредить: сотрудничать с полицией – совсем не в духе проституток.

– Одну из них убили, это поможет развязать языки остальным.

– А вы психолог, сержант, – задумчиво проговорил Адаме.

Донован повернулся к эксперту Флетчеру, который едва удерживался от смеха:

– В спальне на полу вы найдете нож. Снимите с него отпечатки пальцев. И чуть больше активности. Вы здесь не для того, чтобы таращить глаза.

– Хорошо, сержант, – Флетчер щелкнул каблуками. Донован вышел из квартиры, Адаме некоторое время задумчиво смотрел ему вслед, а потом вернулся в спальню, чтобы поговорить с доктором Саммерфельдом.

Услышав звонок, Рафаил Свитинг вытер рукавом потное лицо. Он видел полицейских и знал, что рано или поздно они позвонят в его дверь. Он тщетно пытался понять, что же произошло в верхней квартире? А что если Фей Карсон убили? Свитинг боялся думать об этом. Ну почему, почему это случилось именно теперь, когда он так удачно лег на дно?

Звонок беспощадно ввинчивался в тишину квартиры, и Свитинг быстро оглядел свою пыльную комнату с обветшалой мебелью, на фоне которой исчезали следы его ночной деятельности. Он быстро запер в шкаф бумагу, конверты и справочники и успокоил себя мыслью, что фараоны не решатся на обыск без ордера. И даже если они узнают его, он чист, они просто окажутся перед фактом, что Рафаил Свитинг продолжает жить и живет как может.

Болонка, тяжело дыша, лежала в кресле. Она боязливо поглядывала на хозяина, словно предчувствуя опасность. Свитинг нежно погладил животное по голове, но его страх уже передался собачонке, и она продолжала шумно дышать.

Собрав все мужество, Свитинг пошел открывать. На пороге стоял высокий, плотный человек и Свитинг облегченно вздохнул: это был не лейтенант Адаме. Этот тип был ему незнаком.

– Что вам угодно? – с легкой улыбкой спросил Рафаил Свитинг.

– Я – инспектор полиции, – представился Донован, пытаясь вспомнить, не знает ли он хозяина квартиры. Кого-то он напоминал сержанту, но кого? – Как вас зовут?

– Свитинг, – отвечал тот, стараясь встать так, чтобы полицейский не мог заглянуть в помещение. – А что случилось?

– Этажом выше убита женщина, – объяснил Донован. – Вы видели кого-нибудь постороннего этой ночью?

– Нет, – Свитинг покачал головой. – Я рано лег спать. К тому же я живу обособленно и не вмешиваюсь в чужие дела.

У Донована появилось ощущение, что Свитинг не хочет говорить правду.

– И вы ничего не слышали?

– Я очень крепко сплю, – ответил тот, чувствуя, что полицейский не опасен. Он не знает Рафаила Свитинга. Вот если бы сюда пришел Адаме, тогда – конец. – Мне страшно жаль, что не могу вам помочь. Но я даже не был знаком с этой молодой особой. Я встречался с ней несколько раз на лестнице, вот и все. Убита, говорите? Это ужасно!

Донован внимательно посмотрел на него.

– Вы действительно никого не видели и ничего не слышали?

– Именно так. Если позволите, я пойду, лягу. Вы меня подняли с постели.

Улыбаясь Доновану, Свитинг стал медленно закрывать дверь. Разговор был закончен, спрашивать было не о чем, сержант видел, что инициатива упущена, но ничего не мог поделать. Он отступил на шаг, дверь закрылась, и Донован услышал, как ключ повернулся в замке. Он сдвинул шляпу на затылок, потер лоб и прошелся по лестничной площадке. Где же он все-таки видел эту отвратительную физиономию с налитыми кровью черными глазками, крючковатым носом и оттопыренными ушами? Вот Адаме бы сразу вспомнил: он почти ничего не забывает. Пожимая плечами, сержант спустился этажом ниже.

Никто ничего не знал. Никто ничего не видел. Никто ничего не слышал…

Донован вдруг понял, что не посмеет подняться наверх и признаться лейтенанту в своем провале. Он представил иронические взгляды полицейских, их перешептывание и с силой нажал кнопку звонка у двери, выкрашенной в желтый цвет.

Мэй Кристи ждала появления полицейских. Она видела, как они подъехали к дому и понимала, что уж мимо нее-то они ни за что не пройдут. Она подготовила себя к визиту при помощи хорошей порции джина, и Донован понял это, как только ему открыли.

– Я – инспектор полиции, – сказал он. – Мне надо поговорить с вами, – и почти отодвинув Май, Донован вошел в квартиру.