«Что же там случилось, Денис?» – Смирнов встретился с Абрамцевой взглядом, но тут же отвернулся, боясь выразить больше, чем следовало бы. Абрамцева держалась спокойно, разве что, была чуть бледнее обычного. К чести своей, она не пыталась казаться убитой горем вдовой: Смирнов знал, что тепло из их с Денисом отношений ушло уже давно. Обычно они друг друга едва замечали. Но по-своему муж оставался ей дорог, она уважала его и сожалела о его гибели. Как и давний товарищ Абрамцева по летной практике на Земле, хороший пилот и хороший парень Слава Давыдов.

А прочее его, полковника Смирнова, не касалось. Даже если оно и было в действительности, это «прочее», в чем Смирнов, зная обоих, сомневался.

Давыдов казался встревоженным и угрюмо морщил лоб – что ему, по характеру человеку пессимистичному и склонному к сомнениям, вообще было свойственно и отпечаталось на его лице сеткой привычных морщин, из-за чего он выглядел старше своего возраста. В действительности, ему только недавно исполнилось тридцать семь – но сейчас можно было бы дать все пятьдесят. Белецкий выглядел еще хуже: на инженере буквально лица не было. Игорь Белецкий восхищался Абрамцевым и был с ним, в каком-то роде, дружен, нередко бывал у Абрамцева в гостях, хотя тот, с высоты полета Иволги, считал кибернетиков кем-то вроде обслуги – но Белецкий таких тонкостей не замечал или не хотел замечать; отношения с людьми он строить не умел – зато в разумных машинах разбирался настолько, насколько, возможно, не разбирался даже его знаменитый учитель и бывший руководитель, академик Володин. Основы проекта достались Белецкому от Володина «в наследство», но Иволгу и предшествовавшего ей Волхва он по праву считал своими детищами, и тут с его стороны крылось большее, нежели обычная конструкторская гордость – он переживал за искина, как за живого человека. В первые годы полетов ранних модификаций Волхва аварии случались нередко, было и несколько смертельных случаев, и каждый раз инженер делался сам не свой – но этот удар перекрыл по силе все прочие. Гибель Абрамцева и беспокойство за Иволгу совершенно выбили инженера из колеи; на него было просто жутко смотреть. Он, вероятно, считал, что сидит в кафетерии, чтобы помочь Валентине справиться с первым шоком, но, как предполагал Смирнов, на самом деле все было наоборот: это Абрамцева и Давыдов вытащили его из лаборатории и отпаивали кофе, чтобы он не надумывал себе лишнего. «Хочешь помочь себе – помоги другому»: Валентина Абрамцева была мудрой женщиной.

– Всеволод Яковлевич, – напомнил о себе Давыдов – Разрешите провести эвакуацию на Волхве. Это значительно ускорит дело.

Удивляться его настойчивости не приходилось; если бы Смирнов не велел секретарю отклонять все вызовы, кроме срочных, просьба наверняка последовала бы еще раньше. В отношении некоторых вещей второй испытатель был катастрофически недогадлив.

– Разве Волхв не выведен из эксплуатации из-за ошибок в работе модуля обучения? – немедленно влез Каляев.

– Эксплуатация навигационного искина Волхв приостановлена, – с нажимом сказал Смирнов. – Но при необходимости может быть возобновлена: производство второй Иволги и переоборудование под нее СП-45 было признано нецелесообразным по финансовым соображением, так что система с вертолета не была демонтирована. О чем Вячеславу, как второму испытателю и замкомэску, конечно, известно. – Смирнов сердито взглянул на Давыдова. – Подготовь докладную с обоснованием целесообразности твоей инициативы, Слава, с учетом всех инцидентов и обстоятельств: я рассмотрю.

– Понял. Сделаю. – Летчик наконец-то сел.

– Обе нештатные ситуации с Волхвом, после которых было принято решение о приостановке эксплуатации, произошли в дежурство Абрамцева, – неохотно объяснил для Каляева Смирнов. – У Вячеслава с машиной больше взаимопонимания.

– Взаимопонимания с машиной?! – Брови Каляева поползли вверх.

Белецкий дернулся, собираясь что-то ответить. Смирнов поспешил вмешаться:

– Лучше с ней контакт. Игорь! – рявкнул он на инженера. – Мы идем на стенды, после – в твою лабораторию. Проследи, чтобы там был порядок.

– Д-да, к-конечно. – От стресса инженер начал заикаться сильнее обычного.

Едва не опрокинув чашку себе на колени, он ушел. Абрамцева молча прихлебывала кофе, стараясь не слишком задерживать взгляд на Давыдове.

Обменявшись с летчиком парой незначащих фраз, поспешил уйти, уводя Каляева, и Смирнов.

– Похоже, не все гладко складывалось в личной жизни Дениса Абрамцева.– сказал Каляев, едва они отошли на два десятка шагов. – Он знал?

– Личная жизнь сотрудников базы меня не касается, – отрезал Смирнов.

– И все же: он знал? Или, возможно, мог узнать перед вылетом?

Смирнов резко остановился.

– К чему вы клоните?!

– Я всего лишь пытаюсь разобраться в ситуации, – Каляев поднял руку в примирительном жесте. – В которой пока, говоря вашими же словами, совершенно ничего неясно.

– Ваше право. И все же, просил бы вас быть аккуратней с гипотезами, – раздраженно бросил Смирнов прежде, чем двинуться дальше. Грохот его шагов разносился по всему коридору.

Каляев, пожав плечами, поспешил следом.

Валентина Абрамцева проводила Смирнова и вышагивавшего рядом с ним инспектора взглядом; затем повернулась к Давыдову:

– Весь Дармын уже знает об аварии. Сбор материалов для расследования уже начался. Но мне все еще не верится…

– Мне тоже, – тихо, почти шепотом ответил ей Давыдов.

– Что теперь будет, Слава? С проектом, с нами… со всеми нами здесь.

– Хотел бы я знать. – Он сжал под столом ее пальцы; она ответила на пожатие. – Бедный Дэн. Бедный Игорь. И Смирнов. Каляев этот… Как он тебе?

– Непонятный тип. На безобидного бумагомараку не похож.

– Пожалуй.

– Такому палец в рот не клади – не откусит, так дактилоскопию сделает. – Взгляд Абрамцевой сделался задумчивым. – Потом надо будет разузнать о нем. Наш дядя Сева не промах, но этот Каляев его, если захочет, с потрохами сожрет… Чует мое сердце, гибель Дениса не последняя наша беда. Что-то очень скверное происходит, Слава.

Он кивнул, соглашаясь, и сжал ее руку крепче.

***

Три дня спустя Валентина Абрамцева водила Каляева по планетарному музею.

Пятьдесят лет назад географы совместно с антропологами и техниками поставили первую экспозицию в поврежденном землетрясением ангаре. С тех пор новые поколения сотрудников поддерживали, дополняли и совершенствовали ее. Миниатюрные ландшафты Северного Шатранга издали выглядели почти настоящими: по глиняным руслам рек бежала вода, пластиковые вулканы Великого Хребта выбрасывали пепел и подкрашенный пар, от которого набухали «облака» из синтетической ваты: они ползли по низким балкам вдоль потолка и закрывали собой лампу-«солнце», защищая землю от слишком жесткого излучения: серо-коричневые, угрюмые, плотные.

В настоящем небе на малых воздушных судах они разрушали в короткий срок даже очень хорошо защищенные двигатели. На равнинах большой объем грузовых и пассажирских перевозок обеспечивал автотранспорт и железные дороги, по которым непрерывно курсировали скоростные поезда; так же снабжались и высокие, в среднем около полтора тысяч метров над уровнем моря, но обширные и обладающие сглаженным рельефом предгорные районы, как тот, в центре которого располагался Дармын. Но две проблемы, и обе – крайне значимые, были таким путем неразрешимы: трансфер через Великий Хребет, разделявший Северный материк Шатранга на две части, и грузообмен с высокогорными добывающими предприятиями и связанными с ними научными станциями. На высотах в три-четыре тысячи располагались шахты, где наемные работники из горцев и немногочисленные шахтеры-колонисты, способные полностью акклиматизироваться на такой высоте, добывали главный экспортный ресурс Шатранга – джантерит: минерал, необходимый для производства покрытия внутренних камер нуль-транспортных порталов. Ввиду дороговизны и сложности космического строительства таких порталов создавалось на каждую планетарную систему не больше двух-трех штук, однако они были огромны и нуждались в постоянном обновлении, так что и джантерита требовалось порядочно. Когда на заре эры космической экспансии была открыта возможность космической нуль-транспортировки, все ожидали, что вскоре появится и технология создания планетарных порталов. Но этого – как и многих других ожидаемых открытий – так и не произошло, так что проблема логистики стояла перед человечеством в целом весьма остро; однако на Шатранге она приобрела воистину ужасающий размах.