– Эй, полегче, – крикнул ему я, – так ведь и надорваться недолго.

Филип кивнул, но темпа не сбавил. После нескольких десятков отжиманий он передохнул ровно тридцать секунд и приступил к приседаниям. Не прекращая крутить педали, я с тревогой за ним наблюдал.

Через полчаса Филип устало прислонился к стене. Его время закончилось.

– Наряды придуманы не для того, чтобы гробить здоровье, – заметил я.

– Так точно, сэр. Эти упражнения не мной придуманы, но я обязан выполнить их в срок.

– А… – начал было я и остановился, пораженный неприятной догадкой. Не зайди я в спортзал, так и остался бы в неведении. Сам Филип под угрозой строжайшего наказания не посмел бы рассказать мне о том, как отрабатывает свои наряды. Дисциплина есть дисциплина, на военном корабле она поддерживается любой ценой, даже самой жестокой и страшной. Офицер должен быть готов подчиниться любому приказу командира, он может оказаться за многие световые годы от цивилизации под властью командира-тирана. – И давно вы получили такой приказ? – спросил я Филипа, заранее зная, что он ответит.

– Несколько месяцев назад, сэр. Извините, пожалуйста, сэр, но это не терпит отлагательств. – Филип подошел к телефону внутренней связи, набрал номер и сказал в микрофон: – Лейтенант Тамаров! Сэр, докладывает гардемарин Таер. Упражнения закончены, сэр, – Прежде чем повесить трубку, Филип несколько секунд напряженно слушал очередные приказания, по-видимому, столь же издевательские.

– Зачем вы докладывали? – спросил я Филипа с плохо скрываемым ужасом.

– Я должен докладывать в начале и в конце каждой отработки. Это постоянно действующий приказ, – бесстрастно ответил Филип.

– Кому, мистеру Тамарову?

– Так точно, сэр.

– На каком основании?

– Не заслуживаю доверия, сэр. – Избегая моего взгляда, гардемарин стал вытирать полотенцем мокрое от пота тело.

Я соскочил с велосипеда, трясущимися пальцами завязал галстук.

– Мне нетрудно, я привык, – выпалил Филип, заметив мое волнение.

– Приказ докладывать отменяется! – Я перешел на крик.

Вакс Хольцер наблюдал за развитием событий с нескрываемым любопытством и уморительной гримасой на физиономии. Я кое-как натянул китель, выбежал в коридор и, примчавшись к каюте Алекса, забарабанил кулаком в дверь.

– В чем дело?! – Алекс открыл и, увидев меня, вытаращил глаза. Галстук у него болтался на шее, китель висел на спинке кресла, постель была измята. Видимо, он только что вскочил с койки.

Я пулей ворвался в каюту и захлопнул за собой дверь.

– Смирно! – крикнул я, толкнув его к стене.

Алекс вытянулся по струнке. И тут я, не стесняясь в выражениях, высказал ему все, что о нем думал. Шея и щеки Алекса стали наливаться кровью.

– Не доверяешь офицеру, мерзавец?! – буквально рычал я. – Но военный флот держится на доверии! И если до сих пор ты этого не понял, значит, негоден для службы на флоте! Почему ты сказал Филипу, что он не заслуживает доверия? А ты, черт тебя подери, заслуживаешь?

Выпустив пар, я наконец умолк и взглянул на Алекса. В глазах у него была боль. Когда-то он боготворил меня. Что ж, всему на свете когда-то приходит конец.

– Я смотрел сквозь пальцы на твои фокусы с Филипом, – заговорил я уже спокойнее. – Часто сам поддерживал тебя. Но ты зашел слишком далеко в своей чертовой вендетте, ради нее нарушил традиции Военно-Космических Сил, наплевал на них, издеваясь над беспомощным гардемарином. Надеюсь, ты раскаешься в своем поведении и тебе станет стыдно, как стыдно сейчас мне, что еще недавно ты был моим другом. – Алекс вздрогнул. – Я отменил твой дурацкий приказ. Не доверять офицеру можно лишь в том случае, если он хотя бы раз солгал. Ты извинишься перед Филипом и запишешь это в бортовом журнале. Понял?!

– Так точно, сэр! Приказ понят! Будет исполнено, сэр!

Уже на выходе я задержался.

– Я не стану проверять, выполнил ли ты мой приказ, Алекс, поверю тебе на слово как офицеру. Жаль, что ты вел себя так, а не иначе.

По пути в каюту я ругал себя за несдержанность, за то, что забыл о достоинстве офицера. Разве я лучше Алекса? Упрекал-распекал его, а нет чтобы на себя посмотреть! Как бы то ни было, Алекс не заслужил подобного обращения. С другой стороны, его обращение с Филипом не укладывалось ни в какие рамки.

У меня голова пошла кругом от всего этого. Куда ни кинь – всюду клин. И впереди – никакого просвета.

Наша с Амандой каюта была на корабле самой большой. Прежние мои обиталища были не в пример теснее. Я привык к тесным кубрикам, где кроме меня жили еще три гардемарина. А нынешняя каюта казалась мне огромной широкой квартирой.

Но родился ребенок, и стало тесновато. Каюта не была приспособлена для семейной жизни. Кроватка для малыша и разбросанные повсюду детские вещи заняли почти все пространство.

Спал я очень чутко. Даже во сне прислушивался к дыханию сына. А Аманда то и дело подходила к кроватке. Как следует отдохнуть ночью мне не удавалось. Поэтому я старался чаще бывать на мостике. В удобном кресле во время вахты можно было немного расслабиться.

Мой последний визит к Алексу не прошел бесследно. Он несколько дней избегал встречаться со мной взглядом. И наши совместные вахты проходили в полном молчании. Я долго боролся с собой, но однажды не удержался и заглянул в бортовой журнал, хотя обещал этого не делать. Запись Алекса там была. Значит, он извинился перед Филипом.

Все места за моим столом по-прежнему были заняты. Аманда не могла оставить малыша одного, а носить его в столовую не хотела, чтобы не мешать пассажирам, и ела в каюте.

Рядом со мной сидел Жорж Портилло, агроном из Эквадора. Однажды он спросил:

– Как вы считаете, командир, станет Надежда членом ООН?

Обычно я избегал разговоров о политике. Но сейчас впереди было целых шестнадцать месяцев изоляции от внешнего мира. И я решил ответить. Политическая обстановка за это время, скорее всего, заметно изменится, и до нашей болтовни никому никакого дела не будет.

– Устав ООН разрешает членство любому государству, если оно не входит во враждебный нам блок и располагает достаточными ресурсами для самостоятельного существования, – процитировал я по памяти. – В настоящее время планета Надежда уважает законы ООН, не входит в другое политическое объединение, и в этом смысле препятствий для ее вступления в ООН нет. Что же до ресурсов, то, насколько мне известно, их там предостаточно. Экономика Надежды развивается бурно. Значит, и тут все в порядке. Гражданская активность там на высоком уровне. Не исключено, что они будут стремиться к политической самостоятельности.

– Это же такая отсталая, малокультурная планета! И она будет иметь в Генеральной Ассамблее ООН равные права с высокоразвитыми европейскими странами! – возмутилась миссис Аттани.

К дискуссии подключились и другие пассажиры. О Надежде все скоро забыли. Спорщиков интересовало, что следует понимать под культурной и развитой страной.

– Возьмем, к примеру, Болгарию, – чинно разглагольствовал доктор Франкон. – Полагаю, никто не станет отрицать, что эта страна далека от… – Он не договорил и вдруг крикнул: – О Боже!

Взгляд доктора Франкона был устремлен на дальний стол, где снова началась потасовка. Беспризорники швырялись ломтиками хлеба, салатом и прочей снедью. Один из этих дикарей схватил стул и принялся крушить все, что стояло на столе.

– Вакс! – крикнул я. – Быстро! – И указал на разбушевавшихся переселенцев.

Вакс сорвался с места. Стюарды тоже со всех сторон бросились к беспризорникам. Одного Вакс схватил за шиворот и выбросил в коридор, затем еще двоих. Мелисса Чонг, вся красная, безуспешно пыталась утихомирить своих подопечных. Наконец всех беспризорников выдворили из столовой, и порядок был восстановлен. Кипя от ярости, я подозвал стюарда.

– Передайте всем офицерам, что после ужина им надлежит прибыть на капитанский мостик.

– Почему приличные люди должны терпеть выходки этих негодников? – громко возмущалась миссис Аттани.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: