— Товарищ командующий армейской группой, капитан государственной безопасности Любимов из Москвы временно назначен уполномоченным особого отдела авиагруппы, — «из Москвы» особист постарался, как мог, выделить и я чуть не рассмеялся, несмотря на неподходящую ситуацию, глядя на его попытки мимикой изобразить, что «да, именно тот самый». То ли Жуков не понял, то ли ему было глубоко начхать, но на «семафор» Булыги он никакого внимания не обратил, все же отвернулся и бросил через плечо:

— Построже там, капитан. Летчики начали немного выправляться, но до четкого выполнения приказов еще далеко. Вы посмотрите что творят! — указал он на идущий на подходе к переправе воздушный бой. — Куда? Куда?!! Трусы!!! — «Ишаки» в этот момент пикировали тройками сквозь истребительный заслон на полтора десятка одномоторных бомбардировщиков, которых пытались защитить истребители-бипланы, и, проскочив их на скорости, уже поодиночке разлетались в разных направлениях. Комкор Смушкевич! Почему твои соколы бегут от японцев?!!

— Мои летчики не трусы и не бегут, а бьют врага, — спокойно произнес в ответ на обвинения Жукова, подошедший к нам командующий авиагруппой, указав на дымные факелы выбитых из строя бомберов, протянувшиеся к земле.

— Они должны драться, а не бежать! — настаивал, хоть и не так уверенно как прежде. — Вчера на переправе последнюю шестиствольную зенитку разбомбили из-за вас!

— Авиагруппа выполняет приказ защищать переправы, а не зенитки. Переправы целы. К тому же, японцы разменяли дюжину пикировщиков, сбитых истребителями и с земли, на одну пушку. Наверное, они были последние, сегодня в небе бомбардировщики уже другого типа. Выбьем и этих, устраним угрозу наземным войскам, — терпеливо стал обяснять Смушкевич свою стратегию воздушной войны.

— А сами, почему не используете бобардировщики и штурмовики, не помогаете оборонять плацдарм? — Жуков любым способом пытался досказать свою точку зрения о том, что «летчики не очень», видимо, исходя из принципа, что командир всегда прав и возражать ему нельзя.

— Вы же знаете, бомб мало. Да и что бомбить-то? Окопы? Атаковать надо решающие цели, аэродромы и склады врага, а они все за линией государственной границы, куда нам летать запрещено. Даже разведчиков послать не можем, — Смушкевич вовсе не был склонен позволять Жукову самоутверждаться за свой счет.

Неизвестно, куда бы зашел спор двух комкоров, но в этот момент на бруствер вскочил командир с тремя кубиками в петлицах и «комиссарской» звездой на рукаве. Встав во весь рост, он принялся как ни в чем ни бывало фотографировать командующего, стараясь поймать в объектив как можно больше народу из его окружения.

— Политрук, какого черта?!! — взбеленился я, заметив, что стал что-то слишком часто поминать бесов, — вернитесь в окоп!!!

— Товарищ капитан, почему вы вмешиваетесь в политическую работу? Не надо так резко на нее реагировать, мы всего лишь делаем фото для центральных газет. Товарищи прибыли к нам из Москвы, чтобы рассказать всему Советскому Союзу о подвигах Красной Армии, защищающей наши рубежи. Не надо скромничать, страна должна знать и уважать своих героев, — попытался мягко, но, по моему мнению, крайне неудачно пошутить присутствующий здесь же дивизионный комиссар.

— Слезай или пристрелю на хрен! — переживания последних дней не прошли для меня даром и у меня не возникло ни тени сомнения насчет того, чтобы церемониться с дураком. — Ты бы еще флагом помахал или плакат вывесил, что ставка командующего здесь! — резко повернувшись к дивкомиссару, я, опустив формальности вроде звания и «товарищеского» обращения, спросил, — Вы рехнулись? Какие снимки для газет?! Чтобы на следующий день они у японцев в распоряжении оказались и те не только установили пофамильно, кто против них, но и вычислили расположение КП по рельефу на заднем плане?!! С такими комиссарами никаких предателей не надо!!! Верно, майор Булыга?

Обернувшись, я обнаружил, что особист тихо испарился, бросив меня одного. Хоть мое звание и относилось к старшему начсоставу, но у окружающих ромбов в петлицах тоже хватало с перебором, поэтому поняв, что привлек к себе нежелательное внимание с явно негативным оттенком, я по-военному решил, что если нельзя обороняться, надо атаковать.

— Немедленно засветите пленку! Товарищ комкор, — обратился я к Жукову, — я нахожусь здесь в связи с заданием наркомата, которое держит на контроле сам товарищ Сталин! Требую, как уполномоченный особого отдела армейской группы, прекратить всякие попытки разглашения сведений, являющихся государственной тайной! Отойдемте, нам есть, что обсудить!

С этими словами я легонько подтолкнул в спину растерявшегося от такого поворота Жукова и увлек его в слепой отросток траншеи, обернувшись напоследок с «свите» и грозно нахмурившись, чтоб отбить всякое желание следовать за нами.

— Товарищ Жуков! — обошел я в тесной траншее комкора так, чтобы видеть подходящих к нам, если такие найдутся. — Поскольку я, сделав свое дело, в скором времени вернусь в Москву, то мне придется там докладывать не только комиссару госбезопасности первого ранга товарищу Берии, но и товарищам Сталину, Кирову, Ворошилову, обо всем, что я здесь видел. И что же мне доложить? Что товарищ Жуков, которому вверена, фактически, армия, так и не перерос уровень командира кавдивизии и отдает приказы через голову непосредственных начальников отдельным ротам, батальонам, создает временные отряды, дезорганизуя части РККА? Что вся эта каша, в которую он превратил армейскую группу, с трудом отбивает натиск японцев, вместо того, чтобы вышвырнуть их с советской земли? Что части армейской группы неуправляемы, так как использование радиостанций товарищем Жуковым запрещено? Что товарищ Жуков превышает свои полномочия, приказывая расстреливать командиров РККА по любому поводу? Что он бросает необстрелянные и необученные батальоны в ночные атаки без всякой подготовки, даже не снабдив комбатов картой минных полей, отчего он несут ничем не оправданные потери, не причиняя никакого вреда врагу?

Под тяжестью обвинений комкор ссутулился, совершенно позабыв про недавние потуги «поставить себя» перед лицом других высших военачальников РККА, волею судьбы ставших его подчиненными. Он насупился и молчал, став похожим на двоечника у доски, который не выучил домашнее задание. От былой самоуверенности не осталось и следа. То, что ему задавал неудобные вопросы всего лишь капитан госбезопасности, фактически, полковник, не имело в данный конкретный момент никакого значения. Сейчас все решал вес тех, кто стоял за моей спиной. Тягаться со мной связями Жуков не мог.

— Вы приказали капитану Свиридову принять батальон Толоконникова, назначенного вами же только ночью. А вы знаете, что комбат, что водил батальон еще раньше, застрелился, подорвавшись на нашей же мине, после того, как его солдаты разбежались, оставшись без командиров? Вы знаете, сколько стоит советскому народу выучить и воспитать, многие годы кормить и одевать одного единственного командира батальона в звании капитана? И вы, за несколько часов, угробили одного и приказали расстрелять второго! Как это называть? Вы думаете, на этом все? Нет, у комбатов есть жены и дети, которых трудящиеся всего СССР будут кормить, растить, воспитывать! Советский народ не для того содержит армию, чтобы такие как вы, комкор, ее бездарно про…ли, — тут я не постеснялся грязного слова, чтобы морально просто раздавить собеседника, превратить его волю в элементарное тесто из которого потом буду с нуля лепить то, что мне надо, по собственному разумению. — Ваше счастье, что перед вами какие-то японцы, а не немцы. Те вас давно бы с таким руководством войсками окружили и разгромили. И еще то, что выучить комкора еще дороже, чем комбата. И комкорами, даже такими, как вы, Советский народ разбрасываться не может себе позволить! Скажу больше, нам важна жизнь каждого бойца! Поэтому, к тому моменту, как я завершу здесь свои дела и улечу, ваша армия, как минимум, должна быть приведена в состояние организованной силы, способной выполнять поставленные перед ней задачи. Вам понятны мои слова?