Никону не терпелось поскорее открыть письмо и прочитать, что там написано. Акулина Мусимовна, видимо, поняла его нетерпение, взглянула на него из-под очков и кивнула:

— Открывай, открывай. Затем и пришла я. Может, думаю, сумеет прочитать?

Никон проворно вытащил из конверта сплошь исписанные листочки. Правду, оказывается, говорила Акулина Мусимовна: письмо было написано на чужом языке. Некоторые слова почти как русские, но все равно не понять, о чем говорится в письме.

— Ты, Никон, почитай-ка там желтенькую бумажку, — сказала Акулина Мусимовна.

Никон быстро перебрал листки и отыскал среди них желтый. Края этого листочка были затерты, местами он был запачкан коричневыми пятнами, и написанные фиолетовым карандашом слова складывались в трудно уловимый текст:

Акулина Мусимовна и мать Никона потрясенно молчали. Никон еще раз пробежал глазами текст и взглянул на старушку.

— У вас кто-нибудь… погиб на воине?

— Братик младшенький ходил на войну, но про Польшу от него не слыхивала я. Про флот он говаривал. На Черном, слышь, море служил…

— А теперь он где живет?

— Весь пораненный пришел он с войны. И недолго промучился — помер… — Голос Акулины Мусимовны дрогнул. Она сняла очки, протерла глаза и снова надела. — С той поры и живу одна, как сова…

Никону стало очень жалко старуху — попробуй-ка, поживи совсем одна в такие годы! — но он не нашелся, что сказать ей, чтобы успокоить. Его мать тоже не придумала ничего, кроме как сказать:

— Может, и вправду лучше вернуть это письмо почтальону?

— Так я и подумывала, да вот… К кому-то же послали его из Польши… Может, так оно нужно кому! А почтальону что — возьмет да отправит обратно. Не проживают, мол, у нас такие — и все. А окажись, что живой тот-то, который желтенький листок написал? Три десятка лет, считай, прошло с конца войны, а до сих пор, слышь, разыскивают сыновья отцов, братья сестер… Чует мое сердце: не зря отправили из Польши в наш город письмо. — Акулина Мусимовна вопросительно посмотрела из-под очков на Никона: — Вот и подумала я: может, пионеры тут в чем помогут?..

— Но ведь они же не умеют читать по-польски, — вздохнула мать Никона.

В поселке многие знают, что Никон и его друзья принимали участие в горячих событиях на кордоне. Слышала, видно, об этом и Акулина Мусимовна. Иначе почему бы она принесла письмо им? Эта мысль придала Никону смелости, он взглянул старушке прямо в глаза и твердо сказал:

— Знаете что, Акулина Мусимовна, оставьте это письмо у нас. Мы с ребятами все вместе подумаем…

— Оставлю, ради бога, оставлю, — обрадовалась старуха. — И несла-то я его как раз за этим. Только уж вы опрятней с ним, не задевайте куда.

— Не волнуйтесь, Акулина Мусимовна, — ответил Никон, вкладывая листки в конверт. — Не потеряем.

Закончив поливать капусту, Никон вопросительно взглянул на мать. Она уже прополола морковную грядку и мыла руки водой, оставшейся в ведре. Без слов поняла просьбу сына по его глазам.

— Ну, иди уж, иди, — улыбнулась тепло. — Беги, куда хочется… Хорошо сегодня поработали, и отдохнуть не грех.

— Я недалеко. К Саше.

— Только не дотемна, ладно? А то переживай за тебя…

— Ладно!

Никон вбежал в избу и схватил оставленное Акулиной Мусимовной письмо. Хотел было сунуть его в кармашек шорт, но конверт не влезал. Никон начал было свертывать его трубочкой, но, вспомнив наказ старухи беречь письмо, раздумал. Взял с книжной полки книгу, вложил в нее конверт и выбежал на улицу.

Саша во дворе под навесом пилил какие-то доски. Рядом, на бревне, лежала раскрытая книга. Видно, не заинтересовала она Сашу.

— Не читается сегодня, и все тут, — встретил он Никона, кивнув на книгу. — То ли от жары, то ли еще от чего… Решил вот полочку сделать для книг.

Никон промолчал. Саша покосился на книгу в его руке и, заметив, что глаза друга очень уж возбужденно блестят, прервал свое занятие. Такие глаза у Никона он видел только раз — это когда тот прибежал к нему рассказать, что услышал из разговора между матерью и женой Садкова о незваных гостях из Прибалтики. Но операция «Треснутая трубка» завершена давно. Что же еще могло случиться с ним за каких-то полдня? Нет, определенно что-то случилось, ишь, как он нетерпеливо топчется на месте… А-а, наверно, книгу интересную нашел, вон как вертит ее в руках. Никон шагнул к нему.

— Саша, — сказал почти шепотом, — брось-ка ты свою ножовку…

— Что? Очень интересную книгу достал?

— Не-ет, не книгу… Это… — Никон показал ему обложку «Тимура и его команды». — Я… совсем другое…

— Да что ты мямлишь?! — не выдержал Саша…

— Я просто пришел посоветоваться с тобой…

— Ну и говори! Нечего тянуть…

— Сначала надо штуку одну показать… — Никон вытащил из книги конверт. — Вот эту!

Саша лишь рукой махнул от разочарования и снова потянулся за ножовкой.

— И только-то? А я уж думал — прямо незнай что, — ответил с ехидной улыбкой. — Так говорит о каком-то письме, словно бомбу держит…

— Бомба не бомба, а ты еще ничего не знаешь, — пробормотал Никон обиженно. И махнул конвертом перед носом друга. — Знаешь, откуда оно пришло? Вот, смотри — какие три больших марки наклеены. А на печати написано: «Любляна»!

— Любляна?! — Саша разинул рот, что-то припоминая, и вскочил на ноги. — Так это из Польши?

— Точно! Из Польши!

Наконец-то до Саши дошло, что Никон прибежал к нему не зря и что в письме кроется нечто странное. Он повесил ножовку на гвоздь, быстро сложил доски в одну кучу и, подбежав к колодцу, сполоснул руки и лицо.

— Ну, дай-ка тогда. Посмотрю, что там… А чего конверт-то такой большой?

Никон подробно рассказал, как попало к нему письмо. Саша внимательно выслушал его и, прочитав потрепанный, пожелтевший листок, тоже заволновался.

— Так его же чуваш писал! — воскликнул он, принимаясь разбирать каждое слово.

— Какой ты догадливый! — поддел его Никон. — Ясно чуваш, раз написано по-чувашски.

— Но как в Польше узнали адрес нашего поселка? — удивился Саша.

— Не знаю…

Они долго сидели на скамейке под старой липой, что росла у ворот дома Саши и, подсказывая друг другу, пытались изложить на чистом листе бумаги текст письма полностью.

— Ну, прочитай-ка теперь заново, — сказал Никон, когда добрались до конца.

Саша откашлялся и громко прочитал:

Друзья несколько минут просидели молча, потрясенные силой этих слов, нацарапанных карандашом на клочке бумаги. Саше сразу вспомнился кинофильм, в котором показывалось, как воевали с фашистами советские солдаты и польские партизаны. Никон же вспомнил рассказ дяди, как он в последнем для него бою потерял руку.

— Я все думаю: а не мог остаться в живых… Ну, который это написал? — неуверенно сказал Никон.

Саша, не соглашаясь, покачал головой.

— Нет. Если бы у него была надежда остаться в живых, он бы не стал писать такие слова… Да и сам подумай: разве дошло бы до нас письмо живого человека через столько лет?!

Никон все вертел в руках послание неизвестного героя, потом присел у скамейки на корточки и заглянул в глаза другу.

— Саш, посмотри-ка вот сюда… Что это, по-твоему, за дырка?

Саша тоже обратил было внимание на дырку на одном углу пожелтевшего листка, но потом подумал, что она образовалась от неосторожного обращения с письмом, и тут же забыл о ней. Теперь он еще раз внимательно всмотрелся в это место и разглядел коричневатую обводку вокруг нее. Словно бы опалена…