— Коллега, — сказал он Синичкину перед отъездом, крепко пожимая обе руки биофилолога, — от всей души поздравляю вас, ученика Кайненберга и Сарповича, с потрясающей победой. Сознаюсь, моя теория более ускоренного и упрощенного обучения дельфинов имеет существенные изъяны. Желаю вам новых дерзаний.

Утром, угостив академика поджаренной им самим свежей рыбой, Виталий проводил его в Москву. Прошло дней десять, и в столицу вызвали Синичкина — в этот раз для проведения пресс-конференции для зарубежных и советских журналистов.

…Все эти недавние события припоминались Виталию по пути из родной деревни на Черное море.

Синичкину показалось, что он проснулся в ту самую минуту, когда багряное солнце, высунувшись из-за горного утеса, протянуло к растущим возле дома кустам акаций свои бесчисленные, ослепляюще яркие нитки. Выбежав из комнаты в одних плавках, он сделал утреннюю зарядку и, прихватив полотенце, спустился по узкой тропинке к бассейну. Дельфины, видимо, еще спали: море, спокойное и ласковое, было покрыто мелкой золотистой рябью. Виталий тихо, чтобы не нарушить утреннего покоя моря, вошел в прозрачную воду и, наслаждаясь охватившей его легкостью, поплыл по сверкающей на глади моря солнечной дорожке.

Вскоре он услышал сзади легкий скользящий шорох и, оглянувшись, увидел своего любимца Гермеса. Это умное животное вечерами засыпало позже, а утром тем не менее просыпалось раньше других дельфинов. Да и воспринимал Гермес намерения ученых быстрее, смотрел им обычно прямо в глаза, а порой, будто намереваясь заговорить с ними, ласково подмигивал своими большими продолговатыми глазами. Виталий чаще всего говорил с помощью биофота именно с ним.

Изящно скользя по воде, Гермес подплыл к Синичкину и нежно коснулся его загорелой спины. Ученый приветливо похлопал дельфина по гладким бокам. Гермес, перевернувшись, вильнул хвостом и, приподняв голову над водой, посмотрел в сторону белого дома. И тут же из горла дельфина вырвался звонкий, протяжный, как вечерний крик филина, возглас. «Он же напоминает мне про биофот, — догадался Синичкин. — Предлагает скорее начать с ним сеанс связи. Видимо, соскучился. Так ведь я и сам соскучился не меньше».

— Гермес! — сказал ученый, гладя дельфина по спине и четко, громко выговаривая каждое слово. — На днях мы приступим к делу. — И, показывая рукой на горизонт, добавил: — Понимаешь, скоро переедем отсюда поближе к Одессе.

Дельфин задержал взгляд на ученом, стоявшем по грудь в воде, и умиротворенно вытянулся рядом с ним.

— Ну, а теперь иди к своим друзьям, — сказал Виталий, слегка подтолкнув дельфина в бок. — Как только все проснутся, включим биофот.

Гермес понял его и, разрезая воду, поплыл в противоположную сторону бассейна. Синичкин, осторожно ступая по мелким камням, вышел на берег и начал обтираться полотенцем.

Поднявшись к дому, Виталий остановился у разросшихся вблизи калитки кустов сирени. Отсюда далеко просматривалась извивающаяся по побережью асфальтовая лента дороги. Но внимание Синичкина привлекла не сама дорога, а приближающийся по ней голубой автобус. Сотрудники экспедиции проживали не в пансионате, а в деревне, расположенной от него в трех-четырех километрах на небольшой прибрежной равнине, и на работу приезжали в маршрутном автобусе. Из той же деревин была родом лаборантка Рена Хорькова. Весной, когда она пригласила членов экспедиции на свой день рождения, в небольшом, но уютном, утопающем в тени деревьев доме ее родителей побывал и Синичкин. И отец ее — сельский учитель, и мать — работница виноградарского совхоза, показались ему людьми приветливыми, отзывчивыми и добрыми. А о дочери и говорить нечего: начав работать после окончания института в экспедиции, она своей душевностью, серьезностью и привязанностью к дельфинам сразу же обратила на себя внимание Синичкина. Вчера вечером, когда он ехал из аэропорта, Виталий намеревался попросить водителя остановиться возле ее дома и сойти с автобуса. Для этого был повод — хотелось расспросить Рену о поведении дельфинов за время его отсутствия. Но по мере приближения автобуса к деревне от решимости Синичкина почти ничего не осталось, он так и не осмелился повидаться с девушкой, только проводил взглядом быстро удаляющиеся освещенные окна ее дома.

Рена Хорькова обычно приезжала в пансионат раньше других сотрудников. Потому и теперь, заметив девушку, вышедшую из остановившегося на шоссе голубого автобуса, Виталий ничуть не удивился. Он быстро забежал к себе в комнату и через минуту уже зашагал ей навстречу по узкой дороге, ведущей к шоссе.

Виталий в последнее время часто ловил себя на мысли, что эта девушка со светлыми волосами незаметно стала для него близкой. Рядом с ней у него все получалось легко, в работе появлялось какое-то изящество, вдохновение. Даже голос у него при разговоре с ней — хотя он пытался не показывать этого — становился другим, более душевным. Биофилолог не раз замечал в такие минуты в темных, как спелая смородина, глазах девушки то ли удивление, то ли радостные искорки.

Рена, увидев идущего навстречу Синичкина, приветственно помахала ему рукой.

— С приездом вас, Виталий Сергеевич, — не скрывая радости, сказала Рена и протянула ему свою маленькую руку.

Рука была мягкой и горячей. Виталий задержал ее в своей ладони, видимо, несколько дольше, чем это принято, — Рена зарделась, как маков цвет. Пытаясь скрыть смущение, наклонилась к поставленной у ног круглой сумке и вынула из нее кисть винограда. Теперь чувство неловкости охватило Виталия.

— Я… Мне следовало бы самому угостить вас дарами моей родной Суры.

— Успеете еще, — засмеялась она, оправившись от смущения. — А раньше вот попробуйте папин виноград. Этот сорт он вывел сам.

— Согласен, если так, — улыбнулся и Виталий. — Но с условием: позже вы отведаете чувашский шыртан. Знаете, что это такое? Ну, тогда тем более. Бабушка мне насильно сунула его в дорогу. Возьми, говорит, друзей угостишь…

— Как ее здоровье? — Виталию послышалось в голосе девушки скрытое волнение и искреннее участие.

— Виталий Сергеевич, вам надо привезти свою бабушку сюда, на море, — сказала девушка, выслушав его ответ. — Могла бы пожить у моих родителей. Добрый климат, сад, фрукты…

— Э-э, куда там! Она и слышать не желает об отъезде из деревни, не может забыть войну, которая и началась-то для нее в здешних местах. — И, переводя разговор на другое, Синичкин спросил: — Ну, а как у нас выполняется спецпрограмма? Оправдывают ли дельфины наши предположения?

— Мне кажется, оправдывают. Я еще вчера хотела ознакомить вас с некоторыми наблюдениями, часа три прождала после работы в пансионате, но вы, видимо, приехали поздно.

— И у меня было желание вчера же повидать вас, даже собрался было по пути из аэропорта заехать к вам домой, да не решился… Выходит, гипотеза наша верна?

— В целом, Виталий Сергеевич, последние наблюдения подтверждают ваши предположения. Но вот Гермес…

— Что с ним? А-а, вы имеете в виду, вероятно, его несколько повышенную реакцию? — догадался Синичкин. — И сегодня утром прямо-таки удивил он меня.

— Чем же это, интересно?

— Когда я купался, он сразу же подплыл ко мне. Вероятно, проснулся раньше всех. Ласкается, головой указывает в сторону биофота. По-моему, он и без перевода правильно воспринимает отдельные слова. Удивительный умница!

— Верно, верно…

— Думаю, в Одессе не будет другого такого работяги. Кстати, никаких вестей оттуда не было?

— На второй день после вашего отъезда звонили из пароходства. Сказали, направят к нам для уточнения всех деталей операции специального человека. По-моему, он уже приехал, вчера из города по телефону справлялись, когда вы будете в пансионате.

Когда биофилолог обошел не очень-то обширное хозяйство пансионата и побеседовал с сотрудниками, ему передали, что приехал работник пароходства и хочет поговорить с начальником экспедиции.

— Инженер-капитан Быков, — поднялся навстречу Синичкину ожидавший его в приемной человек в морской форме.