Моряк посветил фонарем на схему. Он где-то в районе Обуховской станции. Собственно это сама станция и есть. И он тут уже был, конечно, если оставил метки. Платформа еще сухая. А вот пути уже давно под водой. Он тут был и не раз. А вот дальше… Надо дальше. Но вода… Дозиметр показал, что она фонит. Не смертельно. Но лезть в нее нежелательно. Правда есть у него кое-что припрятанное здесь. И Моряк стал разгребать завалы мусора, и тлена, которого было полно на станции после того бардака, который творился три года назад. В большой непромокаемой сумке был специальный водолазный костюм. Не для простых дайверов, любителей половить креветок и отколупывать кораллы в теплых экваториальных водах. Этот костюм был для тех, кто выполнял важные миссии в ледяных водах севера. Он предохранял от холода и хорошо изолировал от враждебной внешней среды. И в баллонах был еще воздух. Но мало. Надо дойти до пожарной станции, что за Славянкой. Там должен быть компрессор. Только вот как он будет работать без электричества, чтобы набить баллоны сжатым воздухом? Возможно, там есть дизель-генератор…

За спиной послышался шорох. Моряк выхватил нож, точно такой, какой был у всех на станции Рыбацкое. С надписью «Моряк» на рукоятке, которую сделал Саныч.

Крыса… Это всего лишь шуршала в мусоре крыса, попавшая сейчас в луч фонаря. Моряк усмехнулся.

– Раньше, чем вы сожрете всех людей, люди начнут жрать вас, – пробормотал он. – Еще посмотрим, кто кого.

Ваффен не любил быть один. Он с тоской смотрел в потолок своего большого деревянного контейнера, одного из многих, которые притащили сюда они уже неизвестно когда с ближайшего склада. Он был здесь, на этой станции с первого дня. Они ехали в этом поезде. Он и родители. Родители умерли. Были в этом поезде еще люди. Много людей. Многие остались, мастеря убежище с угрюмым Санычем. Другие ушли сразу. Потом люди умирали и погибали. Чуть позже прибилась к ним одинокая и перепуганная Родька. Нынешним своим составом они жили уже года полтора, наверное. Ну, недавно Моряк появился. Вообще больше всего Ваффену грело душу то, что с ним Родька. Как-то теплее оттого, что с ними это чадо. Может и мужики еще не оскотинились окончательно именно из-за чувства ответственности перед этой сироткой. Но, черт возьми… Она-то растет. И это уже заметно. Взрослеет. Что же дальше-то будет? По-другому совсем будет. Нехорошо как-то будет.

Снаружи, на платформе, слышались медленные шаги и звук, будто что-то волокли. Ваффен вышел из своего жилища. Это была Родька. Она шла одетая в мешковатое и большое ей пальто и резиновые сапоги, угрюмо повесив голову. Даже как-то наигранно угрюмо. Она волокла своего огромного оранжевого зайца за уши и, тот покорно шуршал по полу станции пока, наконец, у него не оторвалось одно ухо. Она остановилась. Лениво повернулась и с презрением взглянула на плюшевого инвалида.

– Родька! У меня есть нитки и иголка! Я могу пришить! – торопливо заговорил Ваффен, словно стараясь как можно скорее стать ей полезным.

Она еще раз вздохнула. Кинула оторванное ухо рядом с кроликом и выдохнула:

– Шей…

Затем повернулась и побрела к своему, самому далекому ящику.

Жиган чертыхнулся и еще раз потер ногой о сухой кустарник, в надежде избавиться от того липкого белесого дерьма, в которое он вляпался. Все-таки удивительно, что только люди не хранили на своих балконах. Вот что это такое? Краска загустевшая? Вот ведь западло какое. Самое обидное, что он тысячу раз делал ночные вылазки и ничего. Не встревал никуда. А тут средь бела дня… Блин…

– Жиган? – Вышедший из-за угла полуобрушевшегося здания Клим с удивлением уставился на своего товарища. – А ты чего тут?

– А ты чего? – вопросом на вопрос ответил Жиган.

– Да я это… – он нервно поправил вещмешок у себя за спиной. Шарахался в окрестностях.

– Ну, так и я. А чего ты днем шарахаешься? Взбучку от Саныча захотел?

– А сам-то чего?

– Да я это… Людей каких-то увидал издалека. Проследить хотел. Но упустил.

– Аааа… Ну пошли домой. Обед скоро.

– Айда. – Жиган кивнул, – Чего там тащишь?

– Да так… – Клим многозначительно пожал плечами. – Что на обед-то сегодня?

– Да те же консервы. Забыл что ли?

– Да я так… Думал может новое что-то…

– Откуда. В рейд никто пока еще не ходил. А вот может ты, что-то тащишь? – Жиган снова вернулся к содержимому вещмешка Клима.

– Да барахло там, – нервно поморщился Клим.

– Что за барахло?

– Да… Ну это. Из аптеки. Может для желудка там, своего что найду.

– Ага. Просроченное. Да выгребли все аптеки сразу. Чего ты там найти мог? Пыль?

– Отвянь, а. Вот пристал.

Они уже подходили к своей станции, когда с крыши ее донесся какой-то звук и вопли. Похоже орал Шум.

– Что там такое? – Жиган насторожился. – А ну побежали, что за палево там.

Клим присел, схватившись за живот.

– Давай без меня… – прокряхтел он. – У меня опять приступ.

– Черт. Ладно. – Жиган махнул рукой и побежал к лестнице.

– Гулять любите?! – Саныч по обыкновению шваркнул кулаком по столу. – Это что за херня?! Я что говорил по поводу дневных шатаний?!

– Да, что ты Саныч, – хныкнул Шум держащий у разбитого носа влажный платок. – Ты спроси, какая падла мне шнурки завязала! А если бы я с крыши навернулся мля! Ваффен, ты сучонок чухонский это сделал?

Они снова собрались в вагоне, служившем им столовой. Такой нынче выдался обед. Эмоциональный и конфликтный. Родька больше не разглядывала людей. Она сидела тихо в стороне и, молча смотрела в свою миску, боясь хоть чем-то выдать свою проделку.

– Пошел ты нахер! – истерично воскликнул эстонец в ответ Шуму.

– Я тебя на ремни порежу, Ваффен!

– Угомонитесь! – заорал Саныч. – Кто это сделал на самом деле?! У кого мозги набекрень и такие шутки шутит, а?!

– А нехрен спать на вахте, – послышался голос Моряка.

Все взглянули в его сторону. Его бороду, не таясь, пересекала злая ухмылка.

– Кто бы не сделал, был прав. – Добавил Моряк.

– Так это ты?! – зашипел скинхед. – Я тебя урою чурка!

– Я над спящими часовыми не так стебусь. – Спокойно проговорил военный. – Если бы это был я…

И моряк вдруг вскочил со стула и, схватив Шума сзади за голову, приставил к его глотке нож.

– Я бы сделал глубокий надрез от уха до уха! И вытащил бы оттуда твой поганый язык!

– Сделай это сейчас, – Хмыкнул Ваффен.

Саныч медленно поднялся во весь рост. В его руке лязгнул кусок арматуры.

– Ну-ка отпусти его, тельник. Я кому сказал. – Угрожающе произнес машинист электропоезда.

Моряк бросил на Саныча злой взгляд. Видно он очень не любил когда ему угрожали. Оттолкнув от себя скинхеда, Моряк сел на свое место и стал есть.

– Я же говорил вам, что он чурка, – проворчал Шум, косясь на военного.

– Если у него темные волосы и борода, то это еще ничего не значит. – Пожал плечами Щербатый.

– А твоя рожа что значит? – ухмыльнулся скин.

– Слышь, бритоголовый. Я эту арматурину сейчас об твою голову гнуть начну, – предупредил Саныч.

Шум замолк.

– Итак, слушайте меня. Дурость ваша меня порядком допекать начала. Это мое метро. Это мой поезд. Это моя, мать вашу, станция. Кому что не нравится, валите к бениной маме. А если вам тут комфортно и уютно, то сидите и не рыпайтесь. И шутить так друг над другом не надо. И бродить средь бела дня в поисках беды не надо. Ладно, сами сгинете. А как беду сюда приволочете? А? Ваффен!

– Чего…

– Ходил куда?

– Я никуда не ходил. Я на станции был. Родька видела, что я на месте.

– Ладно. Щербатый, ты.

– Я тоже дома сидел. Книжку читал. – Щербатый снова пожал плечами, опустив лицо и поедая обед.