– Клим?

– Чего Клим… – он угрюмо посмотрел на Саныча.

– Шлялся где говорю!

– Я лекарства искал. Язва замучила, спасу нет.

– Нашел?

– Нет, – Клим дернул плечом.

– Погоди, а что за барахло ты тащил? – удивился Жиган.

– Просто барахло, – буркнул Клим.

– Так ты говорил что…

– Да нет там ничего путного, – разозлился Клим.

– Моряк? – Хмурый Саныч повернул голову в сторону бородатого.

– Я в тоннель ходил.

– А за каким хреном?

– Уровень воды смотрел. Не повышается ли. И фон замерял.

– Ну, это конечно дело полезное. И в тоннель ходить не по городу шляться все же.

– Ишь… Герой, – хмыкнул Жиган.

– А ты Жига куда задницу свою волочил?

– Я людей видел.

– Да?

– Да, – Жиган огрызнулся. – Это ведь наш дозорный славный видеть должен был, а не я. Но он так вахту несет, что даже не заметит, как его отпердолили, пока рожать пора не настанет!

– Жиган, да ты полегче! – протестующее воскликнул Шум. – Ты сам-то в дозорах не стоишь!

– Хайло завали! – рявкнул Саныч. – Так откуда и куда люди шли?

– Ну… Трое… По путям. Мимо старого Рыбацкого. Потом на Гоголя свернули. Ну, я их из виду потерял потом.

– А мы же с тобой на Караваевской встретились. – Клим посмотрел на своего товарища.

– Ну да. Ну, так я ведь искал их. А потом этот крендель орать на крыше стал, когда шнобель разбил себе. И мы бегом обратно.

– Шнобель у чурок, – буркнул Шум. – У меня нос.

– Короче, кучка баранов. Меня слушайте. Я больше повторять не буду. Без моего ведома никуда. – Угрожающе произнес Саныч. Затем схватил за шиворот скинхеда. – И сука не спать на посту!

– А ты сам куда ходил, а старый? – Шум вдруг оскалился, показывая покрасневшие от натекшей из носа крови зубы.

– Не твое собачье дело!

Он оттолкнул от себя бритоголового и, усевшись, начал есть.

– Саныч, ну ведь это тоже не дело. Сам бродишь где-то днем, а нам нельзя? – покачал головой Жиган.

– Я сказал. Это не ваше дело. А еще я сказал, если кому что не нравится, то валите отсюда подобру-поздорову. Ясно?

– Если такое лето холодное, то какой зима будет, а? – вздохнул Ваффен устало глядя в потолок вагона.

– Нда… – буркнул Щербатый, перелистнув страницы проклятой книги про ядерную войну. – Зима термоядерная настает. Вот что. Напророчили-накаркали, писаки хреновы.

Они иногда задерживались в вагоне. Щербатому просто, потому что в вагоне нравилось больше чем в тесном ящике-доме. А Ваффену нравилось быть с кем-то еще, но не в одиночестве. Тем более перед заступлением в дозор на крышу станции. А сейчас именно его очередь. Стуча подошвами своих ботинок, в вагон вошел бритоголовый Шум.

– А вы, какого хрена языки, в задницу засунувши, молчите? Чего меня не поддержали? – зло проворчал он, щупая свой нос.

– А с чего это нам тебя поддерживать? – усмехнулся эстонец.

– Да потому что он достал уже своим мнимым превосходством. А вы овцы…

– Чего ты хочешь, Шум? – Щербатый поднял на него глаза.

– Да достало все это уже. А вас что нет? Сами посудите. В дозор на крышу ходим только мы трое. Саныч не ходит. Клим и Жиган не ходят. Моряк не ходит.

– Ну, ты еще Родьку включи сюда, – усмехнулся Ваффен.

– Да я больной что ли? Понятное дело, она мелкая еще. Но зато на пост иногда пожрать приносит. Вот сухарики мне сегодня принесла. – Он снова пощупал свой нос. – Может это она шнурки… Хотя нет. Она не могла такое сделать…

– Так чего ты хочешь, Шум? – Повторил свой вопрос Щербатый.

– Да пора уже менять что-то. И хватит Санычу уже командовать. Вот чего я хочу.

– Объясняю, для особо одаренных. – Вздохнул Щербатый. – На Климе и Жигане ночные вылазки по поиску жрачки и всего остального…

– Так я тоже иной раз с ними хожу?!

– А толку? Да и не обязывает тебя никто этого делать. Ты сам шарахаться по руинам любишь вот и ходишь. Моряк дозиметром своим полезен. Да и он человек новый и мутный. Вот Саныч и не хочет его в дозор ставить. Но терпит из-за прибора и за то, что мы почти месяц жрали то, что нам моряк тогда принес когда появился. А сам Саныч… Так он тут все своими руками сделал. Ты забыл? И столовую эту облагородил. И отхожее место сварганил. И жилища из деревянных контейнеров. И отгородил станцию от тоннеля и улицы. И печки. Мы ему и так все обязаны. Так зачем ему в дозоры ходить? И почему бы ему тут главным не быть?

– Ну, ты точно базаришь как овца, красавчик, – усмехнулся Шум.

– Да иди ты тогда в жопу.

– Слушайте. Ну, ведь в самом деле, надо что-то менять, а?

– С этим согласен. – Задумчиво кивнул Ваффен. – Нам место обитания менять надо.

– Чего? – Щербатый уставился на эстонца.

– Уходить надо. На юга. Сам говоришь, что ядерная зима настает. А там теплее. Растительная пища. Людей побольше выжило. Вон, в Астрахань, например. Там арбузы.

– Там чурок дохрена, – поморщился Шум.

– Ну, ты же, бесстрашный скинхед, нас защитишь. Нет? – Усмехнулся Щербатый.

– Как же. Защитит он. – В свою очередь усмехнулся эстонец. – Это ведь не толпой в пятнадцать человек забить в переулке своими ботинками одного уставшего от работы гастарбайтера. Там ведь может сделаться реально страшно…

– Ты сейчас, чухон, своими словами подавишься! – рявкнул Шум.

– Я сильно сомневаюсь. – Нахмурился Щербатый. – Слушай. Дружище. Ну не напрягай ты воздух. Иди домой спать.

– Слабаки… Телки… – проворчал Шум и вышел из вагона.

– Надо уходить на юг. – Сам себе прошептал Ваффен и вспомнил вдруг про огромного оранжевого зайца. Который, лежал сейчас, у него в конуре. И естественно, он снова вспомнил про Родьку.

Отчего такое чувство, что все они лукавили? Что происходит вообще с людьми? Саныч заметил, что они все чего-то недоговаривают или?… Так ведь и он сам недоговаривает.

Родька смотрела в потолок ящика являвшегося ее жилищем. Старику надо отдать должное. Он предоставил ей наиболее комфортное жилище. Большой ящик с примыкающими еще двумя ящиками. Отдельный санузел, чтоб не ходить по нужде с мужиками взрослыми. И отдельное помещение с большой алюминиевой ванной. Чтоб можно было мыться отдельно и, не выходя из своего жилища. Прям квартира с ванной и туалетом. И все это особняком. Подальше от остальных ящиков-жилищ. Чтоб не слышать мужского храпа и мата.

В банке догорала очередная лучина. Родька обычно не засыпала, подолгу пялясь в потолок наструганных досок, пока лучина не потухнет и тьма не позволит ей любоваться хаосом торчащих из досок волокон. Интересно. Оттого что доски такие мохнатые, внутри ящика теплее, чем в том, который из гладких и струганных досок?

Она поежилась в очередной раз на своей койке. Почему-то сегодня эта койка совсем неудобная. Да и вообще день какой-то дурной сегодня. И шутка эта со шнурками… Зря так. Шум не плохой парень. В общем-то. Да и калечить его она не собиралась. Просто хотела пошутить, а он нос себе расквасил… Да что такое с этой койкой…

Родька поднялась и стала поправлять старый матрац. Кажется, под ним что-то есть. А что там может быть, если там ничего еще сегодня ночью не было?

Она приподняла матрац и сначала замерла от неожиданности и ярких красок, бросающихся с глянцевой обложки, мерцающей в свете одинокой лучины. Что это такое? Теперь, присмотревшись, Родька поняла, что это журнал. Иностранный. Название большими буквами и… На обложке улыбающаяся голая девица. И журнал не один. Стопка целая. И все такие… С девками на обложках…

Откуда это здесь? Девочка медленно достала первый журнал, и раскрыв его оторопела. На развороте крупным планом обнаженная женщина смотрит прямо на нее и улыбается… При этом она сидит верхом на голом мужике и рядом кажется еще один голый мужик и она своей рукой держится… Это удав?! Ужас, какой! Это не удав! Она отшвырнула от себя журнал и фыркнула. Откуда у нее под матрацем взялась порнография?