— Тогда из-за чего же ты меня убила?..
От этих слов у Анны подкосились ноги. — Вам нужна моя пейнета?..
— Она не твоя!
— Да, верно. Она принадлежит герцогу Альба. И он настаивает, чтобы пейнета оставалась у меня.
— Он тоже не имеет на нее права.
— То есть как? Это его фамильная драгоценность.
— Верни, иначе девочка умрет.
Оглушенная короткими гудками, Анна уронила телефон на колени: «Что же делать, боже мой, что же мне делать?» Она не помнила, как доехала до театра, как вышла из машины, как поднялась к себе в гримерку. Только увидев в зеркале трюмо свое бледное лицо и безумный, словно у зомби взгляд, она чуть пришла в себя. Сделала несколько глубоких вдохов и ощутила, как в голове чуть прояснилось.
«Прежде всего, позвони Франсуа. Расскажи ему о наглом требовании. Все равно, без его разрешения ты не сможешь распорядиться гребнем».
— Они требуют пейнету Альба? — удивился Франсуа. — По какому праву?
— Я не знаю. Утверждают, что она и тебе не принадлежит.
— Какая наглость! — возмутился он. Анна молчала, ожидая его решения.
— А что ты об этом думаешь? — поинтересовался он. — Ты готова ее отдать?
— Я?! — поразилась Анна. — Какое я имею право принимать подобное решение? Я не член твоей семьи.
— Пока, — уточнил Франсуа невозмутимо.
— Но, если бы пейнета принадлежала мне, я бы отдала ее, не задумываясь.
— Тогда отдай.
— Как?!
— Очень просто. Никакая драгоценность не стоит человеческой жизни. Если им нужна пейнета, пусть подавятся. И вернут ребенка матери. Как ее планируют забрать?
— Я не знаю. Он не говорит.
— Главное, не вздумай с ним встречаться.
Стоило Анне положить трубку, как ее нервы, раскаленные, словно оголенные электрические провода, пронизало острое предчувствие опасности, и мгновенно последовал звонок:
— Получила разрешение?
— Откуда вы?..
— Ты так предсказуема, querida. Итак, оставишь пейнету в гримерке, когда будешь уходить домой. Лучше бы тебе туда вообще не возвращаться. Никогда. Ты меня поняла?
— Будь ты проклят, — выдохнула Анна.
— Я не шучу. До свиданья, querida…
…И она оставила ее — сияющую золотом, с изящной сетью готического шрифта на зубцах. В последний раз погладила потертый алый бархат футляра и, тихо вздохнув, закрыла за собой дверь. Хотела запереть по привычке, но не стала — какой смысл — как будто шантажиста остановит хлипкий замок… «Только бы вернули Тони… Только бы вернули Тони», — твердила она, как молитву, спускаясь по лестнице, с каждым витком прощаясь с пейнетой. Прощаясь с Китри…
— Анна! — услышала она, как сквозь сон. — Анна!
— А?!! — она очнулась.
— Анна, что с тобой? Навстречу ей поднимался Борис:
— Анна, у тебя что-то случилось?
— Нет, Боренька, нет, — она с трудом сдерживала слезы. — Все хорошо.
— Ты сама не своя.
— Все нормально.
— Не хочешь поговорить? Может, я смогу чем-то помочь?
— Нет, мой золотой… Прости, я спешу.
— Спешишь? А так с виду не скажешь…
— Прости… Мне надо идти.
— Ну ладно… — Борис побежал наверх, а Анна без сил прислонилась к перилам.
— Вам просили передать, мадам, — служительница, появившись снизу, протягивала ей белый конверт.
— Кто просил?
— Не знаю, мадам. Оставили на проходной.
Анна заглянула в конверт и достала оттуда маленькую картонную карточку, с тисненым золотом именем, над которым блистала герцогская корона. На ней было написано от руки: «Bien joué, querida!»[172]
Она почувствовала, как ее словно окатили — сначала кипятком, потом ледяной водой из проруби. Колени ее подогнулись, руки затряслись, и она бросилась обратно наверх, преодолевая тошнотворную слабость. Она влетела в гримерку и остановилась как вкопанная — футляра на туалетном столике не было.
— Жизнь — странная вещь: мы все время на глазах у других людей, — пробормотал Десмонд, вытягивая ноги за столиком кафе Le Nemours.
— По-моему, это неполная цитата, — заметил Бас.
— Что это значит? — Бриджит разглядывала себя в зеркале витрины. Она была почти счастлива: стоило ей пожаловаться Себастьяну, что больше чем за полгода она ни разу не гуляла по Парижу, как тот сразу уговорил ее вечно мрачного напарника на прогулку. И вот они втроем пешком дошли до площади Бастилии, прошвырнулись по кварталу Маре, заглянули на площадь Вогезов. И, фланируя по Сент-Оноре, наконец оказались у Пале-Рояль.
— Что будем пить? — Бас заглянул в la carte[173].
— Мне — белого вина! — заявила Бриджит.
— Ты же не пьешь вино, — удивился Десмонд. — Ты пьешь виски.
— На мой взгляд, виски здесь, — девушка повела вокруг себя рукой, — неуместный напиток.
Здесь — на площади Колетт, в галерее Немур. Они устроились, словно в партере, в первом ряду столиков кафе — справа высились строгие колонны портика Комеди Франсез[174] с фонарями, стекло которых затуманило время, слева — станция метро Пале Рояль, похожая на старинную елочную игрушку из разноцветных бус, нанизанных на проволочку. Прямо перед кафе уличный оркестр услаждал слух прохожих традиционными Вивальди, Пахельбелем и Люлли[175].
Официант поставил на шаткий столик — круглый, с металлической окантовкой — наполненное льдом пластиковое ведро с бутылкой совиньона, три бокала и три стеклянных вазочки с сырными чипсами.
— Starving![176] — Бриджит смела чипсы в мгновение ока.
— Как ты ешь эту гадость, — поморщился Десмонд, глотнув вина.
— Скажите, пожалуйста! — фыркнула Бриджит. — По-твоему, лучше сдохнуть от голода?
— Если хочешь есть, — начал Себастьян, — давай закажем тебе сандвич… Он помахал официанту.
— Какая красивая музыка, — Бриджит здесь нравилось абсолютно все — даже клошар, похрапывающий на лавке неподалеку.
— Музыка красивая, исполняют они ее скверно, — констатировал Десмонд.
— Не так уж и плохо, — возразил Бас.
— Бывает и хуже, — согласился Десмонд равнодушно.
Действительно, группа, состоявшая из трех скрипок, пары альтов, виолончели и контрабаса, играла не то чтоб плохо, но как-то без энтузиазма. Было понятно, что музыкантам до смерти надоело работать на раскаленной как сковородка площади, под нескончаемый гомон праздной толпы. Да вдобавок площадь продувалась, точно палуба океанской шхуны.
— Хорошая музыка, — заявила Бриджит упрямо. — А вы оба — просто долговязые снобы.
— Ты любишь музыку? — заинтересовался Себастьян.
Ирландка пожала плечами: — Кто ж ее не любит? У меня была музыкальная семья — папа играл на пианино, мама на виолончели, сестра пела в церковном хоре, — в голосе Бриджит промелькнула тень сожаления. — Одна я — недоразумение. I can't carry a tune in my basket[177].
— Хочешь, я тебе сыграю?
— На чем? — хмыкнула Бриджит. — На нервах?
— На скрипке, — Бас поднялся с места. Десмонд не успел его остановить, а молодой фон Арденн уже направлялся к уличному оркестру.
— Куда это он? Неужели надеется, что кто-то из музыкантов позволит ему терзать свой инструмент?
И правда, когда смолкли последние такты барочного менуэта, и парень обратился к одному из скрипачей, тот лишь отрицательно помотал головой. Но, как ни странно, Себастьян не смутился, а продолжал настаивать. Остальные музыканты уже с интересом прислушивались к нему, и на их лицах появились скептические усмешки.
— Французы! — язвительно протянул Десмонд. — Удавятся за скрипку… Наконец, самый старший из скрипачей, с приличной лысиной и в засаленных джинсах, сжалился и протянул мальчишке скрипку и смычок. Десмонд поразился, как изменилось лицо Баса, как только тот взял инструмент за гриф — оно стало серьезным, даже благоговейным. «Интересно, — подумал он. — Что-то, наверно, я в нем не разглядел. Как там дальше в той цитате? «Но увидеть нас такими, какими мы действительно есть, они не смогут за все время жизни»[178]. Юноша приладил скрипку к плечу, склонил к ней голову и коснулся смычком струн, взяв несколько неуверенных нот. Неловко поправил инструмент — и сразу раздались язвительные реплики: «Petit gars…le bébé est-ce que tu veux une sonette?»[179]
172
Вот и умница, querida (фр)
173
в меню (фр)
174
Comédie-Française – старейший парижский театр, площадка Мольера.
175
Люлли, Жан-Батист (1632–1687) – французский композитор барокко, создатель французской оперы, крупнейшая фигура музыкальной жизни при дворе Людовика XIV.
176
Умираю от голода (англ)
177
Мне медведь на ухо наступил (англ)
178
«Жизнь – странная вещь; мы все время на глазах у других людей, но увидеть нас такими, какими мы действительно есть, они не смогут за все время жизни». Сидони Габриэль Колетт, писательница, актриса Комеди Франсез. – кафе Le Nemours находится на площади ее имени – площади Колетт.
179
Мальчонка, малыш… погремушку дать? (фр)