Целая семья тонула в утлой лодчонке, застигнутой штормом посреди бескрайнего океана. Гастона оставили равнодушным распахнутый в крике рот женщины и горестное выражение лица мужчины. Яркие как вишни глаза маленькой девочки, расширенные от еще неосознанного чувства смертельной опасности, ее крохотные ручки, вцепившиеся в плечо матери, растрепанные порывами ветра кудряшки — вот что волновало Гастона. «Надо бы предложить этой бездарности купить у него картину» — мелькнуло в голове. И конечно, он бы выбрал для малышки другой багет, а не это помпезное убожество с золочеными виньетками, части которого, уже нарезанные, лежали на станке. Он бы обрамил эти испуганные глазки в черную строгую раму. А еще лучше — замазал бы лица родителей. Вообще бы их убрал — чтобы дитя оказалось в полном одиночестве среди бушующей стихии.

Звякнул нежно колокольчик и багетчик обернулся — у входной двери топтались двое: один огромный, смуглый, черноволосый — и второй, суетливый парень, в бейсболке, из-под которой свисал жидкий хвостик грязных волос.

— Гастон Боргез? Мы из налоговой полиции.

Багетчик насторожился. Ни один из посетителей не был похож на налоговика — скорее они смахивали на бандитов: — Что вам угодно?

— Нам угодно проверить вашу налоговую документацию, — заявил смуглый, и Гастон распознал акцент уроженца Танжера[201] — когда-то он работал с марокканцами.

— А мне угодно посмотреть ваши документы, — и ему сунули под нос удостоверение в кожаной обложке: — Извольте!

Однако, не успел Гастон прочитать имя танжерца, как тот уже убрал документ во внутренний карман куртки и в ожидании уставился на хозяина мастерской. Тот недовольно вздохнул — придется вести их наверх, в контору — там компьютер и все налоговые документы… Он повернулся, сделав приглашающий жест рукой, и на него обрушилась ночь.

L’équipe du fin[202] выехали в Тулузу в полдень. В разных вагонах, дабы не привлекать к себе излишнего внимания. Десмонд Гарретт, как руководитель группы, без малейшего колебания купил себе билет в первый класс, не обращая внимания на обиженное лицо юного коронера. Бриджит отправилась в вагон второго класса, не выразив ни сожаления, ни возмущения. Бас побрел за ней, бормоча что-то по-немецки, и навряд ли это были молитвы во здравие dammer АтеМкапег[203].

Через пять часов группа уже была в Тулузе. Выйдя из здания вокзала, они встретились у ближайшего кафе и отправились на улицу Сен-Бернар, в отель — красивое здание из розового кирпича, как, впрочем, большинство домов в этом городе. Ярко светило солнце и было необычно жарко даже для Лангедока. Листва деревьев чуть подернулась золотисто-красноватой дымкой, но доносившийся с ветвей и с черепичных крыш птичий щебет звучал совершенно по-весеннему — на разные голоса, весело и вольно. Однако настроение у команды было, мягко говоря, сумрачное — характер предстоящей акции вовсе не способствовал его улучшению. Бриджит отрешенно молчала, думая о своем, Бас пустился в плавание по Интернету, изредка поднимая от планшета голову, дабы вновь не потеряться — угроза Десмонда подействовала превосходно, отбив у молодого человека охоту отставать от команды. Сам же Десмонд был вовсе не в духе — рычал и огрызался на остальных. У команды было совсем немного времени до встречи с палладинами, которым надлежало выполнить черновую, подготовительную работу — выследить маньяка, поймать и доставить в определенное место. А потом l’équipe du fin, то есть они, втроем, должны будут его казнить.

Приговоренный — Арно Тальон, серийный убийца, оправданный судом присяжных. Улик, видите ли, им показалось мало! Более чем достаточно, как выяснилось после следствия, проведенного дознавателями Паллады. Присяжные вынесли вердикт, поддавшись обаянию подсудимого. И впрямь — внешность у него была счастливая — вылитый ангел смерти на полотне де Морган[204]. — Он улыбался синими глазами женщинам-присяжным и судье, в котором безошибочно распознал гея.

Троица встретилась с местной командой в кафе на улице Луа. Палладины ждали их за столиком под фиолетовой маркизой.

— Мы его поймали. Заперли в крипте базилики Сен-Сернен, — сообщил Аль Ауф, темнокожий марокканец. — Когда проведете казнь?

— Завтра ночью, — Десмонд лениво потягивал пиво. Бас помалкивал, Бриджит же старалась не замечать пристальных взглядов, которыми преследовали ее местные палладины. Что один, что другой — внушали ей необъяснимое опасение — она напялила на нос солнечные очки, купленные на вокзале, в сувенирной лавке, и надвинула почти на глаза черную беретку с зеленым помпоном.

— Почему не сегодня? — недовольно поинтересовался Аль Ауф. — У нас все готово. Нельзя его там держать долго, могут обнаружить. Мы обездвижили Тальона специальными препаратами, но всякое случается.

— Это ваша ответственность, — отрезал Десмонд. — Зачем нужно было его помещать в крипту?

— Вы должны гарантировать, что до казни здоровью приговоренного ничто не угрожает. Регулярно давайте ему пить и кормите, — потребовал Себастьян.

— Еще чего! — завелся второй палладии — Тонтон, действительно, маленький, юркий, словно волчок[205].

— Я, как врач, обязан следить за санитарной стороной процедуры. Приговоренный не должен испытывать страданий до церемонии.

— Так казните его сегодня, черт побери! — рявкнул Аль Ауф.

— Вы будете нам указывать? — американец надменно смерил парочку голубыми глазами.

Палладины переглянулись. У них не было полномочий спорить с посланцами Паллады. Но поскольку в троице, прибывшей из Парижа, не было ни единого француза, Тонтон решил возмутиться — на всякий случай:

— И что это он раскомандовался? — но Аль Ауф остановил его жестом: — Как сочтете нужным. Могу отвести вас в базилику. Посмотрите на месте — что и как.

— Не трудитесь, — Десмонд поднялся и бросил на столик несколько монет. — Пройдусь. Встретимся в отеле.

— Куда это ты? — встрепенулась Бриджит.

— По нужде, — бросил Десмонд по-английски. — Сама прогуляйся. Тебя должно от меня тошнить. Меня от тебя уж точно тошнит.

Бриджит не обиделась, а вроде как и обрадовалась: — Отлично. Тогда я тоже пройдусь.

— Составить тебе компанию, дорогуша? — плотоядно улыбнулся Аль Ауф.

— Je ne comprends pas[206], — процедила Бриджит.

— Ты заблудишься, не зная языка, — Себастьян подскочил. — Я с тобой! Я тут скачал карту города…

— Кыш! — рявкнула Бриджит. — Оставьте меня все в покое. Дайте побыть одной. Как вы мне надоели!

Себастьян грустно проводил их глазами — Десмонд пошел направо, Бриджит — демонстративно — налево. — Ну, что, meine Rothösler[207], прогуляемся? — обратился он к французам.

— Как ты нас назвал?.. — набычился Тонтон.

— Тихо, приятель, — остановил его Аль Ауф. — Дело в том, что мы очень заняты, мсье, — с этими словами он поднялся и, коротко кивнув Басу, хлопнул Тонтона по плечу: — А ну-ка пойдем!

И направился в ту сторону, куда ушла Бриджит. Его напарник подскочил и резво почесал за ним.

— Ну что ж, раз все меня бросили, — пробормотал Себастьян, — попробую сам себя развлечь.

И, сверившись на всякий случай с картой города на планшете, углубился в извилистые узкие переулки с домами розового кирпича самых затейливых оттенков.

Сначала Десмонд наматывал круги по площади, несколько раз обойдя величественное сооружение — базилику Сен-Сернен[208], приют измотанных странников, бредущих на поклон в Сантьяго-де-Кампостела[209]. В лучах заходящего солнца тепло отливала персиком и карамелью колокольня. Раздраженный Десмонд счел ее похожей на обглоданную кость, однако потом, смягчившись, признал, что та не лишена определенного изящества.