— Я спрошу не у них. А что касается человеческой жизни — клево, конечно, но ты уверен, что к этой мрази применимо слово «человек»?

— Он человек, — упрямо прошептал Бас.

— Да? — Десмонд смерил парня недоверчивым взглядом.

— Да.

— Тогда в чем дело? Вытащи его отсюда и пусть проваливает на все четыре стороны и дальше убивает детей.

— Ты говоришь несерьезно, босс. Я же не о том, что его надо освободить, а о том, что недопустимо мучить преступника более, чем он заслужил своим преступлением.

— Завтра у тебя будет шанс перед ним извиниться. Так ты не собираешься его отпускать, нет? Тогда крышку на место, и идем отсюда.

С неприятным скрежещущим звуком крышка поползла на место.

— Как ты узнал, где они его прячут? — спросил Десмонд. — Ты за ними следил?

— Нет. Случайно наткнулся на эту сладкую парочку около музея. Согласись, на любителей истории они не похожи.

— Не похожи, — согласился босс.

— Они прошли в некрополь и, под присмотром уже знакомой тебе дамы, специально для них перекрывшей вход в зал, сделали Тальону укол. Я следил за ними из-за угла.

— Ясно. Герой. А если бы они тебя заметили?

— И что бы они мне сделали? — легкомысленно пожал плечами Себастьян.

— Вот бы мы и узнали, — скривился босс, отряхивая руки от известняковой пыли. — Все, валим. Пора.

Пора возвращаться… Или не стоит? Десмонда точило неясное предчувствие — не все пройдет гладко, ему крайне не нравились местные палладины — уж больно подозрительно себя ведут, надо быть готовым к осложнениям.

Осложнения не заставили себя ждать. Они начались следующим вечером, как только команда смерти переступила порог базилики.

— Мы должны убить его здесь? — ахнула Бриджит. — Это же святотатство!

— Ты что? — рыкнул Десмонд. — С ума сошла? У нас приказ.

— Я не могу, — Бриджит упрямо свела брови. — I am a Catholic[215].

— Я, между прочим, тоже, — буркнул Себастьян.

— Рассматривайте эту казнь как жертвоприношение святому, — Десмонд разозлился. — Можно подумать, я тут один без души и совести.

— Почему обязательно здесь? — возмутилась Бриджит.

— Ты добрая католичка, дорогуша? — Тонтон ткнул Десмонда кулаком в бок. — У тебя проблемы с напарницей? Разберись!

— Засунь свои советы знаешь куда, — огрызнулся американец, и схватил ирландку за локоть. — Просто будь рядом. Я все сделаю сам.

Команда смерти прошла по центральному проходу нефа. Эхо их шагов отскакивало от каменных полов, как бильярдные шары. «Наконец-то вы пришли, — услышали они. — Нехорошо заставлять себя ждать».

Тальон сидел на беломраморных алтарных ступеньках. Руки его были связаны за спиной синтетическим шнуром оранжевого цвета, а лодыжки стянуты толстым кожаным ремнем. Теперь он уже мало напоминал тот полутруп с остановившимся взглядом, которого Десмонд и Бас обнаружили в саркофаге. Он с жадным любопытством разглядывал l'equipe du fin в мерцающих отблесках, плясавших от нескольких восковых свечей, которые Аль Ауф, дабы немного рассеять ночную тьму, зажег и расставил на ступеньках и на белом мраморном престоле.

— Какая лапочка! — Тальон задержал взгляд на Бриджит. — Как тебя зовут?

— Заткнись, enculé[216] — ласково попросил Аль Ауф. Он возвышался над приговоренным, и полировал пилкой короткостриженые ногти. — А то снова заклею тебе твой паскудный рот.

— Какой милой девчушкой, наверно, ты была в детстве, — Тальон не удостоил его ответом и продолжал пялиться на Бриджит. Та, хотя и не поняла, что он говорил, почувствовала просквозивший по спине неприятный морозец.

— Ты была нехорошей девочкой? — сладким голосом продолжал Тальон. — Папочка тебя часто наказывал?

— Что он сказал про моего папу? — прошептала Бриджит испуганно. Слова убийцы услышал и Бас: — Заткнись, Mistkerl[217], или я тебя кастрирую, — гаркнул он. Тальон тонко улыбнулся: — О-о… да у нас тут бош[218]…

Десмонд схватил Баса за плечо, помешав тому врезать убийце по физиономии.

— Хватит! Он же нас провоцирует. Держите себя оба в руках. Потом он повернулся к Тонтону:

— А это что такое?

На алтарном престоле стоял уродливый магнитофон допотопного вида — Boombox. — Что еще за дрянь?

— По сценарию акции приговоренному надлежит умереть под звуки органа, — пояснил Тонтон, пожав плечами. — Ведь перед тем как убивать детей, Тальон играл им на органе.

— Сам?

— Без понятия. Спроси у него.

— Неплохая идея, — и Десмонд обратился кТальону. — Ну-с, ты, наверно, хотел доставить детям удовольствие?

— Ты все неправильно понял, — голос убийцы стал серьезным. — Я играл на органе не для малышек — в столь нежном возрасте они мало что понимают в высоком искусстве. Я делал это для себя — дивные звуки помогали мне настроиться на нужный лад.

— Спасибо, что просветил. Значит, музыка дает тебе вдохновение? Хотел бы услышать живой орган в свой смертный час?

— Я был бы благодарен, — лицо Тальона вновь осветилось улыбкой — казалось, предстоящая расправа его ничуть не пугает — напротив, вызывает жгучий интерес: — Ты музыкант? У тебя руки пианиста.

— Я не пианист, — губы Десмонда чуть дрогнули. — Но для тебя постараюсь.

И обратился к Тонтону: — Он заслужил «живую музыку». Где проход к органу?

— Пулю в голову он заслужил, а не «живую музыку», — буркнул тот, но кивнул на боковую дверь, и американец решительно направился к ней. Себастьян и Бриджит проводили его недоуменными взглядами.

Десмонд поднялся к органной кафедре[219]. Перед ним был шпильтиш[220] — пульт органиста — с мануалами[221] и швеллерами[222], педалями и множеством переключателей регистров[223], тутти[224]и копулами[225]. И всего-то общего у этого инструмента с роялем — клавиатура (вернее, ее наличие) и педали. На этом сходство заканчивалось. Он, Десмонд, сделает все возможное для убийцы. Это то, что и он сам хотел бы услышать в свой последний час — звуки органа, язык Бога, Что подойдет к случаю?.. Бах? Альбинони? Нет, все не то.… Должно прозвучать что-то такое, что будет рвать сердце убийцы на части… И тут его осенило — Моцарт! Три мануала, конечно, дело усложняют, но, в принципе, можно начать на любом — как переключать регистры, он все равно понятия не имеет — правой рукой взять мелодическую тему на среднем мануале, а левой — аккорды на первом, самом низком. Тональность ре минор. Он с сомнением взглянул на ножную клавиатуру — ну, нет, с этим ему точно не справиться. Мелькнул соблазн спуститься вниз и разрешить палладинам врубить их презренный Boombox, но еще более острым было искушение дотронуться клавиш, и извлечь из них голос божий… Именно так он всегда воспринимал музыку…

Несколько раз Десмонд сжал и разжал пальцы — сколько же времени он не притрагивался к инструменту? Долгие четыре года… И он опустил руки на выточенные из слоновой кости клавиши… Невероятной мощи звук взметнулся под арки полукруглых сводов базилики… Несколько вступительных фраз в Larghetto[226]… Как ни странно, он помнил текст и стал произносить его вполголоса: Lacrimosa dies illa, Qua resurget ex favilla, Judicandus homo reus, Huic ergo parce, Deus, Pie Jesu Domine, Dona eis requem…[227] Не-ет, не будет тебе покоя, Арно Тальон. Не настолько Господь всемилостив, чтобы простить такую тварь, как ты…