Рыков с трудом разлепил веки и попытался сконцентрироваться на раскрытой ладони палладина. Когда же он понял, что тот ему показывает, со стоном отпрянул: — Откуда? — прохрипел он. — Откуда у тебя это?

— Она дала. Просила вложить тебе в руку, прежде чем похоронить. У нее было такое лицо…

— Нет, — еле слышно вздохнул раненый. — Нет.

— Да, — отозвался Саша. — У нее было такое лицо, словно она сама вот-вот умрет. А когда она услышала выстрел…

— Я тебе не верю… Ты все врешь. Не понимаю, зачем…

— Я никогда не лгу, — твердо заявил палладии. — Если говорю, что ей было больно, значит, это правда. Так что прикажешь мне делать с этим?..

— Делай, что хочешь. Можешь выбросить, — еле слышно пробормотал Рыков и откинулся на бетонный пол.

Александр задумчиво подбросил на ладони серьгу. Маленькая жемчужина цвета шампань — ее носил в ухе псевдоагент ФБР. Любопытно, все же, как она оказалась у той женщины — Екатерины Булгаковой. Не-ет, выбрасывать ее торопиться не стоит.

Он услышал шаги и голоса наверху. Кто-то открыл дверь в подвал и стал спускаться по ступенькам. Гаврилов замер — кто знает, может, Анна поторопилась сообщить о случившемся, и полиция добралась сюда раньше времени. Но тут мелькнул зеленый медицинский костюм и палладии услышал знакомый голос его коллеги по Ордену — хирурга Мстислава Жилина: — Сашка! — у Славы был низкий, гудящий тембр. — Где ты, мать твою?

— Мы здесь, — отозвался палладии, и врач, наконец, заглянул под лестницу: — Вот ты где… Что тут у тебя? Ох, ну и ни х… же себе… — Мстислав достал рацию и проговорил в нее: — Носилки, капельницу, кровь сюда, немедленно.

— Ты как его собираешься на носилках поднимать? — проворчал Гаврилов. — Совсем сбрендил? Его трогать нельзя — помрет вот-вот.

Жилин поднял Рыкову веко: — Не, если еще не помер, значит, жить будет. А куда же без носилок — мне что его, здесь оперировать? Кстати, кто его перевязал? Ты?

— Нет, — Саша покачал головой. — Не я.

— Во всяком случае, тот, кто это сделал, спас ему жизнь, — констатировал Слава. — Тащи носилки, сказал!

— Носилки не пройдут, — упрямо повторил Саша. — Мы его просто уроним.

— Тогда давай на руках, — легко согласился врач. — Думаешь, донесем? Он вон какой здоровый. Хоть и худой.

— Иного выхода нет, — Гаврилов поднялся с пола и подхватил Рыкова под левую руку. Тот громко закричал от боли и, наконец, потерял сознание.

— Ну вот и славно, — с облегчением вздохнул Жилин. — Потащили…

— Витя, — голос Алике вырвал Виктора из сонной тьмы. — Витя, телефон!

Теперь он и сам уловил упрямую вибрацию мобильника. Он протянул руку и нащупал его на прикроватной тумбочке. — Да!

— Горский повесился, — услышал он голос следователя Сергеева. — С утра сразу отправляйся в морг. Встретимся там.

— Твою мать, — выдохнул Виктор, откидываясь на подушку.

— Что случилось? — встревожилась Алике. — Неприятности? Ты уходишь?

— Настоящая жена мента, — Виктор поцеловал ее в нос. — Я никуда не ухожу. Все хорошо. Спи.

Хорошо? Не просто не хорошо, не просто плохо, а хреново! Майора точно по затылку огрели. Заснуть, конечно, он уже не смог и, чтобы не беспокоить Алике, крадучись пробрался на кухню и там пил кофе и курил, с нетерпением ожидая утра. В шесть часов он был уже на низком старте и, позвонив Зимину, выбежал из дома.

Приехав в судебный морг и узнав, что Горским занимается Миша Шенберг, Глинский обрадовался — и, не дожидаясь Сергеева, отправился прямо к нему.

— О, явился с утра пораньше, — проворчал Миша, снимая прорезиненный фартук и перчатки. — А следак-то где? Дрыхнет?

— Он, может, и дрыхнет, а я полночи не спал, — признался Виктор. — Заключение готово?

— Смеешься? Вскрытие — да, закончил, а заключение часа через три, не раньше.

— Мишань, не вредничай, — миролюбиво попросил Виктор. — Давай в двух словах.

— Давай, — легко согласился Миша. В конце концов, чем майор раньше свалит, тем скорее он, Михаил, продолжит работу. — Слушай, генацвале. Смерть наступила около полуночи в результате асфиксии, сиречь удушения. Клиническая картина как в учебнике по судебке: выраженная синюшность, умеренно расширенные зрачки, кровь в сердце, небольшое количество кала и семенной жидкости на нижнем белье… Продолжать?

— Угу, — кивнул майор. — Про кал и сперму можно не развивать.

— Как скажешь, — покладисто согласился Миша. — Странгуляционная борозда одна — косовосходящая. Повесился твой клиент.

— И все? — разочарованно протянул Глинский.

— По вскрытию — все.

Виктор вздохнул и направился к двери, но потом запоздало уловил в голосе эксперта многозначительные нотки: — А не по вскрытию? Есть что-то интересное?

— Это как посмотреть.

— Ну давай уже, не томи!

— Ты заметил, что у Горского — деформация больших пальцев рук?

Виктор напрягся, вызывая в памяти картинку — вот он надевает наручники на покорно протянутые, чуть дрожащие руки… Действительно — фаланги больших пальцев странно короткие, а ногти на них — размером в полсантиметра.

— Вижу по твоей физиономии, что заметил, — заметил Миша удовлетворенно. — Молодец, память у тебя профессиональная.

— Давай оставим в покое мою профпригодность, — нетерпеливо огрызнулся майор. — Пальцы у него на редкость уродливые. Что это значит?

— А это значит, — тоном профессора на лекции пояснил Шенберг, — что Горский страдал редким генетическим заболеванием — брахидактилией.

— Можно поподробнее?

— Пжалста! Брахидактилия — генетическое заболевание, передаваемое одним из родителей, при котором наблюдается недоразвитие верхних или нижних конечностей в виде укорочения, сращения или отсутствии фаланг пальцев. Горский страдал брахидактилией в относительно легкой форме.

— Насколько это влияет на функциональность пальцев?

— Влияет в некоторой степени. Но не критично. Пианиста из него б не вышло, а вот на ударных бы лабал.

— Ага! — Виктор вернулся к столу Шенберга и уселся на свободный стул. — Редкая, говоришь, болезнь?

— Достаточно редкая. Три младенца с укороченными пальцами на двести тысяч новорожденных. Я лишь однажды видел на прозекторском столе подобное. Кстати, не так давно.

— Что у тебя на уме, многомудрый мой?

— В конце 2012 года привезли мне труп криминальный. Сейчас, погоди-ка! — Миша потыкал в клавиатуру лэптопа. — Вот, нашел! Сукора Антонина Сергеевна, пятидесяти девяти лет. Замерзла, будучи замурованной в склепе на Введенском кладбище. Пролежала там не меньше двух недель.

— Что?!

Если бы земля разверзлась у майора под ногами, он бы не был в таком шоке.

— А, заинтересовался? — довольно протянул эксперт. — У дамочки были такие же уродливые пальцы. Анализ ДНК выявил легкую форму брахидактилии.

— Анализ ДНК? — Виктор нервно сглотнул. — Хочешь сказать, остался образец?

— Остался, остался, — закивал Миша. — Уже предвижу твой вопль — делай, Шенберг, сравнительную экспертизу ДНК. Тащи постановление от Сергеева — будет тебе экспертиза.

— Начинай делать! — выпалил Виктор. — Будет тебе постановление через час.

Неизвестность — это состояние, схожее с невесомостью. Сначала тебя прижимает невыносимая тяжесть — словно обрушивается ледяная глыба, потом перестаешь ощущать пространство — проснувшись ночью в тревожном поту, ты не в состоянии определить, где находишься, а чувство неминуемой катастрофы становится чудовищно острым. Будто камнем несешься вниз с огромной высоты. Но на излете этого стремительного падения тебя охватывает идиотская эйфория, когда кажется, что все будет хорошо, не может не быть хорошо, потому что, если все будет плохо, то можно уйти из жизни немедля. Но, вывернув из смертельного пике, ты вновь оказываешься под гнетом безысходности и терзаешься собственным бессилием и унизительной зависимостью от надменного и самоуверенного похитителя.

Вот на этом острие душевного и нервного коллапса и балансировали супруги Эвра уже больше трех месяцев. Похитители больше не звонили, но раз в неделю присылали фотографии Тони. Девочка всегда сидела на стуле, неестественно прямо, и смотрела пустыми глазами в объектив. Перед собой она неизменно держала «Пари Матч» — последний выпуск с ясно читаемыми номером и датой. Лиза с трепетом вглядывалась в фотографии дочки — та всегда была аккуратно причесана, но на лице не было ни кровинки. Она не узнавала одежду, в которую была одета Тони — видимо, похитители озаботились покупкой новых вещей. Ей удалось разглядеть, что ногти девочки коротко пострижены — значит, за ее гигиеной тщательно следили.