— Кто владелец?

— Как кто? Акционеры. А во главе Совета директоров стоял некий Филипп Лоран, — пояснил майор.

— Стоял?

— Компания обанкротилась в декабре одиннадцатого года. Несколько судебных исков их разорили подчистую. Неплохо было бы узнать про этого Лорана. Займись-ка…

Звонок телефона прервал разговор оперов: — Виктор, бросай все и немедленно в больницу! — услышал он голос тещи.

— А что случилось? — спросил Виктор машинально.

— Да ты что, издеваешься? — рявкнула Анастасия. — У него жена на сносях, а он спрашивает, что случилось! Воды у Шурки отошли, вот что случилось!

— Да, конечно, — забормотал Глинский. — Что-то я туплю… А где она?

— Я же тебе сказала, в больнице! То есть в роддоме!

— А почему она мне не позвонила? — удивился он.

— Почему, почему! Потому! Пока до тебя дозвонишься — не то, что до роддома доехать — родить успеешь.

— Да с чего вы взяли? — оскорбился Виктор.

— Та-ак! — угрожающе начала она. — Ты препираться со мной будешь или все ж в роддом отправишься? Или твоя жена без тебя рожать будет? Только попробуй заявить, что ты занят!

— Я занят, — спокойно ответил Виктор. — Но я бросаю все и еду к вам. Скажите, чтоб без меня не рожала.

Анастасия фыркнула: — Непременно. Только тебя и ждем.

— Все, я поехал, — заявил майор, возвращая Зимину его бумажки. — Пока сам не позвоню, меня не беспокоить! Это приказ.

— Что, рожает? — с пониманием откликнулся капитан. — Езжай, за лавку не беспокойся. Все будет в ажуре. Сейчас я запрос составлю по поводу этого самого Филиппа Лорана…

Дальше он уже разговаривал сам с собой, так как Виктор пулей вылетел из кабинета, на ходу натягивая куртку.

— Ну как? — он обнаружил Анастасию в приемном покое, к своему неудовольствию — вместе с Рыковым-старшим. Сухо поздоровавшись с ним, Виктор приоткрыл дверь в отделение и уже готов был туда зайти, но на него налетела толстая медсестра и замахала на него руками: — Куда, куда! Папашам сюда нельзя! Или вы партнерские роды заказывали?

Партнерские роды Алике отвергла категорически, едва только Виктор завел о них речь. Не то чтобы ему хотелось участвовать в процессе, он просто искренне хотел предугадать любое ее желание. С немалым облегчением он выслушал ее отказ и отправился продолжать привычное дело — ловить убийц и кровавых маньяков.

— Нет, не заказывали, — признался он.

— Тогда сидите здесь и ждите! — приказала медсестра. И он опустился на кушетку.

— Пойду куплю воды, — сказала Анастасия. — Я могу надеяться, что вы не подеретесь?..

Виктор неохотно кивнул. Глядя вслед удаляющейся Анастасии, Лев Петрович что-то пробормотал.

— Что? — вздрогнул Виктор.

— Вы что-нибудь знаете о моем сыне? — хрипло выдавил Рыков-старший.

— Умоляю вас, если знаете, скажите мне!

— Нет.

— Что — нет?

— Не знаю. Знал бы, не сказал.

— Почему? Виктор Георгиевич, вы скоро станете отцом и поймете.

— Что я пойму? — сухо спросил Глинский.

— Что нет ничего дороже своего ребенка. Не имеет значения, какой он — ангел или исчадие ада… Все равно — до последнего вздоха он останется самым важным в жизни. Главное знать, что он жив и здоров.

Виктор молчал. Ни за что. Никогда. Нельзя говорить Рыкову-старшему, что его сын жив. Иначе рано или поздно это дойдет до Сашеньки. И есть еще Максим. Он никогда не должен узнать, что его настоящий отец — серийный убийца, насильник и вор. Он навсегда останется сыном потомственного полицейского. А чего ждать от старого, измученного жизнью и горем человека — неизвестно.

— Мертвым его никто не видел, — процедил Виктор и с досадой заметил огонек надежды в начавших выцветать голубых глазах.

— Значит, я могу надеяться, — чуть слышно прошептал Рыков.

— Для всех было бы лучше… — начал Глинский, но осекся. Наверно, говорить отцу, что для всех было б лучше, если бы его сын умер — жестокость, в которой нет необходимости — скорее всего, тот и сам это понимает. Поэтому он только отвернулся, стараясь отвлечься от мыслей о Рыкове — всегда выводивших майора из состояния равновесия. После позорной беседы в номере парижского отеля, которую он не мог вспоминать без жгучего стыда, его ненависть к тому, как ни странно, стала спокойнее, глубже, расчетливее.

— Я знаю, вы ездили во Францию, — услышал он голос Льва Петровича. — Это из-за Олега?

— Свет клином не сошелся на вашем Олеге, — буркнул Виктор. — Будто других дел у меня нет.

— А мне показалось… — пробормотал Рыков. — Мне показалось…

— Креститься надо, когда кажется, — злобно посоветовал майор.

— Зачем вы так, — Рыков достал платок и протер глаза от выступивших слез. — Не дай бог вам дожить до того дня, когда ваш сын…

— Мой сын… мои дети никогда не будут убивать людей! — отрезал Виктор.

— Как вы можете знать?! — воскликнул Лев Петрович. — Когда Олег родился… пока он рос и учился — мне и в голову не могло прийти, что он станет таким! Он рос в любви и заботе!

— А когда вы его матери изменяли — это вы так о сыне заботились? — ядовито поинтересовался Виктор.

— Я любил Настю, — пробормотал Рыков. — И до сих пор люблю.

— Вы сами завели этот разговор, — Виктору надоел старик с его рефлексией, которой тот старался оправдать чудовищные ошибки в воспитании сына. — Вы сами его начали и поэтому — извольте выслушать, что я о вас думаю. Вы — предатель. Вы предатель по сути. Сначала вы предали жену. Потом вы предали Настю. Потом вы предали дочь. А сына вашего вы предавали каждый час его жизни. А теперь распускаете сопли.

— Виктор! — услышал он резкий окрик. Чуть поодаль стояла Анастасия с бутылкой минералки в руке.

— Что? — сухо откликнулся он.

— Это все — не ваше дело, — голос ее был, словно заледеневшая на морозе вода. — Вы не смеете никого судить.

— Полагаете — не смею? Я гоняюсь за его подлым сынком уже четыре года и собираю трупы, на которые тот не скупится.

— Вот и гоняйтесь дальше! — Анастасия демонстративно села на кушетку между ним и Львом Петровичем, словно заслонив того собой — все еще стройной, несмотря на возраст, фигурой.

— Не стоит меня защищать, Настя, — слабо улыбнулся Лев Петрович. — Я способен за себя постоять.

— Ну конечно, — сухо отозвалась Анастасия и протянула ему бутылку. — Вот, выпей воды. У тебя губы дрожат…

— Кто тут муж Александры Глинской? — на пороге родильного отделения появилась медсестра — та самая, которая совсем недавно назад выпроваживала Виктора.

— Я! — подскочил майор. — Я муж.

— Родила ваша красавица рыжая. Мальчик. Девять десять по Апгар[293]. Рост 55, вес — четыре сто. Поздравляю! Ай!

Майор подхватил весьма упитанную медсестру и закружил ее по приемному покою. Та заверещала и стала вырываться: — Отпустите меня, что за хулиганство, в самом деле!

Майор отпустил медсестру, и был уже готов наброситься на радостно улыбающуюся Анастасию, как почувствовал, как вибрирует мобильник. Вот ведь, не вовремя! Это звонил Зимин.

— Сказал же… — начал свирепо Виктор, но капитан не дал ему закончить.

— Французы сработали очень оперативно. Уже прислали ответ и по биллингу и по Лорану.

— Это подождать не может?

— Думаю, нет.

— Ладно, говори.

— Оба номера мобильного оператора Orange приобретены Фондом помощи жертвам насилия.

— Что?..

— А Филипп Лоран — лично вел переговоры с нашим господином Грушиным. Французы, оказывается, весьма щедро снабдили наших всей необходимой документацией по делу о мошенничестве. Да вот только ни одной подписи Грушина на бумагах не оказалось.

— Кто бы сомневался! — фыркнул майор. — Небось, откат получил.

— Судя по сумме сделки — астрономический.

— Надо полагать, — пробормотал Виктор. — Но все же — какая связь между Фондом, Гавриловым и Грушиным с его махинациями?

— Наверняка есть, — твердо заявил Зимин. — Как, кстати, там у тебя дела?

— Сын родился, — сообщил Виктор с гордостью.