— Вот и мне так кажется. Итак, вы сможете снабдить меня необходимой информацией?

— Конкретное дело? Я вижу — что-то у тебя на уме.

— Дело об утечке фенола на химзаводе в М. Там пострадало много людей, а виновник аварии вышел сухим из воды. Подозреваю, кто-то хотел его убить в отместку. Если б Саша узнал о подобных планах, что бы он сделал?

— Остановил бы этого человека. И предложил бы помощь Ордена.

— А потом?

— А потом отправил бы представление куратору. Куратор бы вынес решение и завизировал его у Изабель.

— А на каком этапе происходило бы дознание?

— Первичное дознание проводится перед тем, как предложить помощь Ордена. Полное дознание проводится после решения куратора и визы командора.

— Кто был куратором в тот период?

— Я не помню, — Джош поразился перемене, произошедшей с лицом старой тангеры. Оно стало суровым, но на нем уже не было отвращения и недоверия — только решимость. — Но я обязательно узнаю. Могу ли я быть уверена, что ты ни с кем более не будешь обсуждать эту тему?

— Обещаю вам, мадам.

Несколько мгновений Жики в упор рассматривала изуродованное лицо мужчины перед ней. Он стоически выдержал ее пристальный взгляд.

— Что ты собираешься делать? — спросила она резко, когда пауза совсем уж затянулась.

— Я не знаю. Все будет зависеть от результата.

— Не смей ничего предпринимать, предварительно не согласовав со мной, — процедила она. — Не хватало еще твоей самодеятельности.

— А вот этого я вам обещать не могу.

От подобной откровенности Жики оторопела: — Да только попробуй! Я тебя в порошок сотру. И повторяю, если ты забыл — не смей втягивать Себастьяна в свои расследования. Он просто врач.

— А как же быть с Тони? — услышала она его злой голос. — Вы уже совсем на ней крест поставили?..

— Я не оставляю надежды, — она поднялась.

— Мне кое-что удалось выяснить.

— И почему же ты молчал? — взорвалась тангера.

— Ждал, когда вы сами спросите. А вы молчите.

— Что ты узнал?

— Взгляните, мадам, — он извлек планшет и сунул его под нос старой диве. На экране она увидела Тони — одну из фотографий, присланных чете Эвра.

— Лиза заявила, что одежда, в которую одета ее дочь — новая. Я прошерстил коллекции недорогих розничных фирм, выпускающих детскую одежду, и выяснил, что все, что на девочке — произведено компанией Hermes & Mauritz.

— Н&М, — прошептала тангера.

— На их сервере я нашел чек на покупку именно такого набора одежды, включая даже туфли — на сумму 120 евро.

— В каком магазине?

— Корнер в торговом центре недалеко от Этампа.

— Этамп?..

— Вас, возможно, удивит, что в Этампе находится центр для трудновоспитуемых подростков. Он больше похож на тюрьму.

— Она там, — прошептала Жики. — Я немедленно отправлю туда людей.

— А вас не интересует, как расплатились за эту одежду?

— Неужели — картой?

— Именно. Хотите знать, на кого она оформлена?

— Говори немедленно.

— Пластиковая карта оформлена на ваш пресловутый Фонд. Вот ее номер, — он протянул Жики клочок бумаги.

— Я тебе не верю, — отшатнулась тангера. — Ты лжешь!

— Полегче на поворотах, мадам! Если вы мне не верите, то какого черта впутали меня в это дело? И вообще, по-моему, я единственный, кто еще не забыл о дочери Антона.

— Не говори о том, чего не знаешь! — разозлилась тангера, но бросив взгляд на его лицо, была вынуждена сбавить обороты.

— Сверившись со временем, указанном на чеке и на банковском слипе, а далее — взломав камеры слежения на кассах магазина, я нашел человека, который расплатился картой. Взгляните, вы его знаете?

Он сунул ей под нос планшет. Жики впилась в него пытливым взглядом, долго всматривалась в экран, но потом с сожалением вернула планшет Джошу: — Это может быть каждый второй из наших агентов. На нем темные очки, а бороду можно и приклеить. Больше не видно ничего, слишком глубоко надвинут капюшон. Изображение отвратительное.

— Это я его еще оцифровал, — буркнул агент. — Единственная зацепка — карта.

— Плохая зацепка, — покачала она головой. — У наших банковских карт слишком много дублеров. Если б можно было отследить, какой из них…

— Я пробовал, не вышло. Зато я нашел номера всех сотовых, которые засветились в этом торговом центре в дневное время, благо дело было в будний день и народа было мало. Я отсек работников магазинов, техслужбы и женщин. Получилось двести пять человек. Извольте взглянуть, может, найдете здесь кого-нибудь из ваших людей.

— D'accord[311], — она вырвала из его пальцев бумажку. — Ну, гляди у меня!

Он ухмыльнулся.

— И нечего ухмыляться! Еще раз повторяю — никакой самодеятельности. И не забывай о своей клятве.

Тони проснулась от того, что чья-то рука погладила ее по голове. «Мамочка… — прошептала она спросонья. — Мамочка, это ты?»

— Нет, малышка, — услышала она мужской голос. — Мама далеко.

Она сразу все вспомнила и, подскочив на кровати, сжалась в комочек: — Кто вы?! — воскликнула она, но рука зажала ей рот — осторожно, но настойчиво: — Тихо, малышка!

Она покорно затихла. За долгое время заточения Тони привыкла повиноваться. Она делала то, что говорили — ей даже в голову не приходило ослушаться.

— Вот умница. Открой глазки. Почему ты их закрываешь?

Открой, значит, открой… Тони открыла глаза. На кровати сидел мужчина, одетый в черное. Лица она не видела — его голову покрывал глубоко надвинутый капюшон.

— Не бойся, — произнес мужчина. Он говорил по-французски как папа — без малейшего акцента.

Тони, однако, не ответила — в груди у нее трепыхался жестокий страх.

— Не бойся, — повторил мужчина.

— Я… я… не боюсь, — наконец, гордо выдавила из себя Тони. — Вы кто?

— Неважно. Малышка, как ты?

— Нормально, — Тони старалась, чтобы голос ее звучал максимально твердо. Какого черта, в самом деле? И папа, и мама, всегда твердили «Гордость — прежде всего».

— Молодец. Ты прекрасно держишься, — мужчина попытался погладить ее по голове, но Тони отшатнулась. — Не бойся, — повторил он.

На этот раз она промолчала. Что толку снова спрашивать, кто он. Если не говорит, значит, не хочет.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Хорошо, — эхом откликнулась она. — Где моя мама?

— Не знаю. Ты скучаешь?

— Нет! — закричала она, не выдержав. — Вы совсем псих, или притворяетесь?

— Успокойся. Скоро все закончится.

— Закончится? — тут она почувствовала, как в груди что-то мелко задрожало. — Вы меня убьете?

— Ну, что за глупости. Хочешь конфету? — он протянул ей шоколадный батончик.

Тони презрительно отвернулась, поджав губы. Он что, пытается ее купить?

— Не хочу.

— А мороженое? Вот, смотри… Шоколадное мороженое.

Тони покосилась в его сторону — он держал в руке упаковку шоколадного мороженого — бельгийского, ее любимого.

— Это мне?.. — она судорожно вздохнула.

— Ну конечно, — он разорвал упаковку и протянул ей мороженое — покрытое изморозью, темно-коричневого цвета.

И она не выдержала. Выхватив из его рук благоухающий ванилью и шоколадом рожок, она впилась в него зубами — мороженое стремительно таяло и капли падали на льняные простыни…

— Вкусно? — поинтересовался гость.

— Угу, — буркнула Тони.

— Прекрасно. Я рад, — он внимательно наблюдал, как девочка поглощает мороженое и вытирал невесть откуда взявшейся салфеткой шоколад с ее щек и губ.

— Ты отведешь меня к маме и папе? — спросила она.

— Скоро, — откликнулся он. — Но сначала необходимо, чтобы ты все доела.

— Я доем, — пробормотала девочка. Она внезапно поняла, что очень хочет спать. — Я доем, — повторила она. — Только попозже, можно? Спать хочется.

— Нет-нет, — возразил ее гость. — Надо доесть прямо сейчас.