— Это он, — еле слышно прошептала она. — Боже мой, это он, больше некому…

Снова и снова она просматривала бумагу, лежащую перед ней, а потом, схватив и ее, и конверт, бросилась вниз, обратно к портье.

— Мсье, мсье, — воскликнула она. От волнения с трудом подбирая французские слова, — когда… где… когда ближайший поезд на Довиль?

— Один момент, мадам, — портье потыкал пальцами в клавиатуру. — Voilà, madame. Через два часа, с Saint-Lazare[334]. Желаете, чтобы я забронировал для вас билет?

— Да, да, bien sûr. И подготовьте счет, пожалуйста, — Катрин опрометью побежала обратно в номер. Влетев в него, она, даже не заперев за собой дверь, стала кидать в саквояж вещи, не складывая, а просто сгребая все подряд, как есть — обувь, косметику, одежду, белье. Через десять минут она уже была готова и, подхватив кое-как застегнутый саквояж, из которого стыдливо торчал краешек застежки бюстгальтера, побежала вниз.

— Такси, мадам? — спросил портье, но она покачала головой: — Нет, на метро быстрее…

Подписав счет и carte bancaire, она выбежала из отеля. Только бы не опоздать на этот поезд, только бы не опоздать. «А как же Фафнир? — промелькнула мысль, но Катрин с внутренней улыбкой прогнала ее. — Я же еду туда, где он. Зачем мне Фафнир?»

В сумочке Катрин лежал ваучер на оплаченный уик-энд в пятизвездочном отеле Barriérer Le Royal в Довиле.

…Два часа, проведенные в поезде, не успокоили ее. Напротив, она нервничала так, что временами зубы начинали отбивать дробь. Руки были холодны, словно она, Катрин, была вылеплена из снега. Ее знобило, но временами щеки начинали пылать — когда она представляла себе предстоящую встречу — вот, она заходит в номер — наверняка неприлично роскошный, Олег всегда любил все самое лучшее — вот она заходит в номер, он стоит у окна спиной к ней… Он, конечно же, слышит ее шаги, но не оглядывается. Не находит в себе достаточно сил оглянуться. Но ему и не надо — она сама подойдет и прижмется щекой к его плечу… Она скажет, что прощает его, что давно простила… Тогда он найдет в себе силы повернуться к ней и…

Стоп!!!

Катрин встрепенулась. Что, собственно — и?.. Она совсем с ума сошла? Куда она несется сломя голову? Что она себе вообразила? Последние слова, которые она услышала от Олега в той, прошлой жизни были «Убирайся, Катрин!» Он попросту ее прогнал, предпочитая остаться один на один с болью и смертью. Он недвусмысленно дал понять, что она, Катрин, не нужна ему, что она была всего лишь прихотью… «Уходи, Катрин. Убирайся!» Его голос, полный отчаяния и боли, вдруг странно изменился, наполнился мольбой и гневом: «Катрин, если я тебя отпущу — жизнь потеряет смысл. Ты моя. Теперь ты моя. Смирись. Боль пройдет… Захочешь жить — будешь жить со мной. Святая Катрин. Умереть готова? Откуда тебе знать, как больно умирать?»

— Мадам, мадам! — пожилой мсье, сосед, осторожно тряс ее за плечо. — Мадам, проснитесь!

Катрин ахнула, вынырнув из тревожного сна. — Вы стонали, мадам, — сообщил ей мсье. — Вы так жалобно стонали…

— Простите… Мне снился кошмар.

— Я так и понял… У меня есть с собой коньяк, хотите? Прекрасно успокаивает нервы.

Катрин вежливо отказалась, поблагодарив. Еще не хватало, чтоб от нее спиртным несло, когда она встретится с Олегом. Предстоит долгое выяснение отношений и ей нужна трезвая голова. Она бросила взгляд на часы. — Сколько еще нам ехать?

— Минут пятнадцать, — он глянул за окно. — Вас встречают?

Катрин покачала головой.

— Вам в Трувиль или в Довиль? — поинтересовался он. — Если в Трувиль, могу подвезти. У меня машина на стоянке.

— Спасибо. Мне в Довиль. Я возьму такси…

В Довиле дул пронзительный ветер и первое, что почувствовала Катрин, сойдя с поезда — соленый запах моря. Таксист с сомнением оглядел Катрин и ее скромный саквояж, но, смягчившись несомненным очарованием молодой женщины, по дороге продемонстрировал ей знаменитое довильское казино. За несколько минут, проведенных Катрин в такси, она получила массу информации о знаменитостях, спускающих там состояния: Жан-Луи Трентиньян, Жюльет Бинош, Жан Рено, Луи Бессон — таксист был, по всей видимости, большим поклонником национального кино. На короткое время он оторвал Катрин от тревожных мыслей, но все же болтуны ее раздражали, и она с облегчением выбралась из такси, когда они подъехали к отелю. Barrière Le Royal оказался внушительным помпезным зданием в двух шагах от пляжа. Швейцар, мазнув плотоядным взглядом, распахнул перед Катрин дверь.

— У меня ваучер на уик-энд, — она протянула девушке за стойкой присланные бумаги. Ей самой не верилось, что еще чуть больше пяти часов назад пила кофе с Фафниром на Риволи, а потом брела, потерянная, по узким улицам к себе в отель, и на сердце ее черным камнем лежала тоска, природу которой она сама понимала с трудом. Но через несколько минут у нее начнется новая жизнь. Но готова ли она, Катрин, к этой новой жизни? Как она с ней справится?..

— Мадам ожидают в музыкальном салоне, — гостеприимно улыбнулась хостес. — Или вы желаете сначала подняться в номер?

— Нет, нет… — она решительно не выдержит еще хоть четверть часа.

— Позвольте, носильщик отнесет ваш багаж. У вас номер для новобрачных.

«Ого! — мелькнуло в голове Катрин. — Ничего себе! Да он, видно, не сомневается, что я… что мы… да сколько же это стоит?!!»

Она безропотно рассталась с саквояжем и проследовала за хостес. Та щелкала каблучками по блестящему паркету, а Катрин плелась за нею, чувствуя себя Марией Антуанеттой, которую беснующаяся толпа тянет на эшафот. В какой-то момент она поняла, что ей не хватает дыхания — еще немного, и она рухнет в обморок. «Arretez!»[335] — срывающимся голосом воскликнула Катрин. Хостес мгновенно остановилась, словно уткнувшись в стену.

— Подождите! — умоляюще прошептала Катрин. — Мне нужно… мне нужно… Где здесь туалет?! — наконец выпалила она.

— Прошу, мадам, — хостес сделала приглашающий жест в сторону дубовой двери с золотой табличкой. — Прошу сюда. Не торопитесь, я вас подожду.

Катрин ворвалась в туалет, чуть не поскользнувшись на сияющем мраморном полу. Ополоснула лицо прохладной водой, и взглянула на себя в зеркало. Н-да… Краше в гроб кладут…

Судорожно роясь в сумочке, Катрин отыскала помаду и трясущимися руками стала подводить губы. Она осталась довольна результатом с третьей попытки и, после безуспешных поисков щетки для волос, просто переколола шпильками косу, забранную в тяжелый узел. Она готова? Нет… Нет…

…За зеркальными дверьми оказался большой зал с креслами, обитыми алым бархатом, и низкими столиками. В центре зала возвышался сверкающий черный Steinway. Пианист наигрывал печального Леграна, сжимая зубами мундштук трубки.

Хостес растерянно оглянулась по сторонам — салон казался пустым. Но спустя мгновение лицо девушки осветила улыбка облегчения: — Oh, oui! C’est l’homme, qui vous attend! Bonne soirée![336] — и она убежала.

В полумраке ниши Катрин увидела высокую фигуру мужчины, стоявшего лицом к окну, и сердце ее загрохотало с неистовой силой — его силуэт был таким знакомым, таким неожиданно родным.

— Олег! — еле слышно прошептала она, но ее голос заглушал все тот же меланхоличный Легран.

— Олег, — вновь прошептала она и мужчина повернулся. Повернулся, почувствовав на себе ее неотрывный манящий взгляд: — Катрин, — произнес он нежно: — Родная, любимая, наконец-то ты приехала…

Стены салона заплясали вокруг Катрин хороводом и она, пошатнувшись, стала оседать на покрытый бобриковым ковром пол.

…— У вашей супруги — сильнейшее нервное истощение, коллега, — доктор Тома, состоящий в штате отеля, невозмутимо набивал трубку. — Вы знаете, что явилось его причиной?

— Она недавно родила. Роды были сложные.

— Послеродовой психоз, — покивал доктор. — Частое явление. Ну, укольчик я ей сделал, но теперь могу только порекомендовать отдых, отдых и еще раз — отдых. Вы надолго в Довиль?