— Переходи к Грушиной. И к ее супругу.

— Я считаю, что Грушин каким-то образом узнал, что жена собирается его убить. И у меня большие подозрения, что об этом ему сообщили из Франции.

— А там как узнали?

— Видимо, их проинформировали — либо Гаврилов, либо Горский. Думаю, это был Гаврилов.

— Бред какой-то. Откуда он узнал? И зачем сообщил французам?

— Предположение у меня есть. Если Мане Грушиной каким-то образом стало известно, как Гаврилов расправился с обидчиками его жены, то, может, она попросила у него помощи?

Полковник покачал головой: — Это уж совсем… фантастическое допущение.

— И все ж я не вижу иной причины, — упрямо заявил Виктор. — Но его предали. И предал тот, кому он безоговорочно доверял. Этот кто-то просто приказал Горскому убрать Гаврилова и его жену. Они исчезли, и Марии Топильской пришлось искать другие пути для мести.

— Она выходит замуж за своего кровного врага, — констатировал Лежава. — Это ж как надо ненавидеть?

— Именно так она и ненавидела Вадима Грушина — бессовестного и бессердечного человека. Она стала готовить покушение. И тот об этом узнал.

— Как?

— А может в этот раз все было по другому? — встрепенулся Зимин. — Может быть, это Грушин обратился во Францию, с просьбой помочь ему разобраться с проблемой?

Все трое переглянулись. Лежава еще раз пробежал распечатку звонков чиновника. — Был исходящий звонок 14 июня.

— Как раз перед появлением Горского в жизни прелестнейшей Августы Яковлевны, — заметил Виктор.

— Вот оно! — полковник щелкнул пальцем по бумажке.

— Ведь Горский проник в коттедж так просто! — заметил капитан. — Несомненно, в тот день прислугу из дома не просто так убрали.

Лежава нацепил очки на нос и продолжил листать дело.

— Мы все еще не взломали защиту на компе Горского, — добавил Зимин. — Вот если бы найти спеца хорошего.

— Я знаю одного, — буркнул Виктор. — Да только он далеко.

Лежава покосился в его сторону: — Ты что задумал? Совсем ума лишился, майор? Погоны жмут? Или жить надоело? Ты куда опять собрался?

— Да никуда я не собрался. Но возможность связаться с ним у меня есть.

— Неужели? — хмыкнул полковник. — И где же ты эту возможность изыскал? Уж не в последнюю ли поездку?

— Ну вот что, — Виктор поднялся с места. — Никто не заставит меня сидеть сложа руки и ждать, когда, наконец, снизойдет на нас озаренье. Если придется снова ехать в Париж…

— Сидеть! — загремел полковник. — Щенок! Сидеть, я сказал!

— Нет! — Виктор рванулся с места, но дорогу ему преградил Зимин: — Сядь, чокнутый! — прошипел он. — Совсем крыша съехала?..

Зимин почти силком оттеснил Виктора подальше. Лежава тем временем лениво просматривал бумаги, словно вспышка сына не произвела на него ровно никакого впечатления. Виктор, насупившись, опустился на стул.

— Интересно, — Лежава взял в руки некролог. — Только мне вот это странным показалось?

Виктор покосился в его сторону. Сохранявший относительное спокойствие Зимин подошел посмотреть. И ахнул: Ну не х… себе!..

— Вот тебе и не х… — заметил полковник, откладывая бумаги. — И что теперь с этим делать?

— Связываться с тамошней уголовной полицией? — предложил капитан. — С той самой набережной Орфевр?

— Бодиши, хелс хом ар гишлит?[341] — язвительно поинтересовался майор.

— Срулиадац ара[342] — спокойно откликнулся Лежава — словно и не орал только что на сына. — Присоединяйся.

Виктор подошел к его столу посмотреть, над чем так причитали полковник и Зимин. Голос сел у него разом, и он кашлянул:

— Как такое пропустили?

— Если б не скриншот некролога — вообще бы в голову не пришло, — отозвался капитан.

— Поговорю с врачом Горского и поеду в Париж, — все так же хрипло заключил Виктор. — И никто меня не остановит.

«Вот как, значит выглядит кабинет частного психиатра, — Виктор огляделся. — Недурно, недурно… Богато, но строго, со вкусом».

Интерьер был выполнен в различных оттенках шоколада — от почти черного до молочно-белого. Виктору до смерти захотелось немедленно сожрать плитку какой-нибудь «Милки» — он даже слюну сглотнул. Навстречу ему уже спешила светловолосая женщина средних лет — ей могло быть с успехом как тридцать, так и пятьдесят.

— Майор Глинский? — она протянула ему руку. У Виктора мелькнуло смутное ощущение, что где-то он ее видел.

— Эвелина?

— Прошу в кабинет…

Кабинет ничем не напоминал о том, что его хозяйка — дипломированный психиатр. Мягкие кожаные кресла, все того же молочно-шоколадного цвета, изящное бюро из карельской березы. Ну разве что несколько рамок на светло-бежевых стенах — Виктор пригляделся — международные сертификаты и дипломы.

— Итак? — женщина уже устроилась в одном из кресел и сделала приглашающий жест. Виктор, однако, не спешил.

— У меня ордер на изъятие истории болезни вашего пациента. Сами отдадите, или понятых будем звать?

— Зачем же понятых, я законопослушная гражданка. Что за пациент?

— Горский Роман Геннадиевич.

— Вон оно что… В чем, собственно, дело? — Эвелина Павловна была невозмутима и спокойна.

— А дело в том, что ваш пациент был арестован по обвинению в серии убийств, и покончил с собой в камере предварительного заключения.

— Вот как!

В этом восклицании Виктор не уловил ровно никакого удивления.

— Я смотрю, вы ожидали чего-то подобного.

— Не понимаю, с чего вы взяли. Роман Горский страдал маниакально-депрессивным психозом, но был стабилен. Получал рисперидон, никогда не пропускал приемов. То, о чем вы говорите — маловероятно.

— То, что Горский виновен в убийстве по крайней мере четверых человек — доказано неопровержимо.

Женщина ничего не ответила, а лишь смотрела на майора в ожидании.

— Расскажите о Горском.

— Вы все найдете в карте.

— Но там я не найду вашего профессионального мнения о нем, как о человеке. Вы ведь не напишете в карте «Это был хороший человек»?..

— Роман не был хорошим человеком, — тихо проговорила Эвелина. — Это был мертвый человек. У него в душе все умерло.

— Из-за его матери?

Она подняла на майора усталые глаза: — Вы уже знаете?

— Первая жертва — его мать — Антонина Сукора, воспитательница детского сада.

— Он убил свою мать?! — женщина побледнела.

— Не больно-то он был стабилен, судя по всему, — заявил Виктор.

— Он был стабилен! — воскликнула она.

— Я понимаю, все на свете относительно, но можно ли говорить о стабильности в отношении серийного убийцы?

— Вы психиатр? — язвительно поинтересовалась Эвелина.

— Нет, — покачал головой Виктор. — Я майор уголовного розыска. И у меня на руках столько доказательств его нестабильности, что ой-ей-ей… Не понимаю, почему вы отказываетесь это признать. Если только у вас нет для этого волне определенного мотива. Боитесь, что вас обвинят в профессиональной некомпетентности?

— Я принесу вам карту! — услышал он ее неприязненный голос, и Эвелина вышла из кабинета, оставив майора одного.

— Хорошо, — кивнул Виктор ей вслед и поднялся. Он окинул беглым взглядом окружающую обстановку. «Неплохо, видно, дамочка зарабатывает», — мелькнула ехидная мысль.

Его внимание привлек ряд фотографий, выставленных на стеллаже темного дерева — сама Эвелина, она же с мужчиной весьма приятной наружности, примерно ее возраста, а с ними мальчик лет пяти, а вот он же — чуть постарше… Немолодая женщина, очень похожая на саму Эвелину — такая же подтянутая и серьезная. А это кто?.. Виктор взял в руки фотографию в строгой серебряной рамке. Не может быть… Откуда здесь — это?!

— Рассматриваете мои семейные фото? — услышал он голос позади себя.

— Кто это? — спросил майор, протягивая ей рамку. Она взяла фотографию из его рук, ничуть не смутившись, и губы ее тронула ласковая улыбка.

— Мои друзья, — после мгновенной паузы ответила она.