Завороженная, она пошла на голос и скоро оказалась в крохотном зале — с большой плазменной панелью. На экране — чернокожая женщина в одеянии, усыпанном сверкающими кристаллами, в золотой короне, похожей на нимб. Прикрыв тяжелые веки, она поет о смерти от любви… «Где я?» «Какая тебе разница — где? Ты у меня. Тебе нравится Плач Дидоны?» «Плач Дидоны? Господи, где я?» «Это Плач Дидоны, Катрин… Самая красивая и самая печальная песня о самой бессмысленной смерти, которую только можно вообразить… Я все пытался представить, какая ты на вкус — и вот, наконец, узнал. Пряная, как степная трава… Катрин…» «Пощади… Что ты делаешь… ты же мой друг…» «Вспомнила, наконец, что я твой друг… Поздно, забудь. Я твой любовник. Твой хозяин». «Пощади, умоляю тебя». «Пощадить тебя, говоришь? Что ж, я готов. Обними меня!» «Никогда!» «Мечта моя! Я так хочу тебя. С первого дня, как увидел…»

— С вами все в порядке, gnädige Frau?[366] — услышала она на ломаном английском. — Вы так бледны.

— Danke schön! — ее губы пересохли. — Со мной все в порядке.

Катрин подняла голову — перед ней стояла служительница музея в форменном платье.

— Хотите, я позову врача?

— Что вы, — попыталась улыбнуться Катрин. — Со мной все в порядке. Кто это поет?

— Джесси Норман, — с готовностью сообщила служительница. — Это ария….

— Dido’s Lament, — прошептала Катрин. — Я знаю.

— Ее одеяние усыпано кристаллами Сваровски, — служительница еще что-то говорила, но Катрин не слушала. — Простите, — перебила она увлекшуюся женщину, — как мне пройти в бутик?

— Я вас провожу, — та явно обрадовалась, что не придется вызывать медицинскую помощь — незачем отвлекать посетителей от созерцания прекрасных кристаллов.

Господи, зачем она сюда поехала!.. Катрин сжимала в руках синий фирменный пакет с белым лебедем. Словно одержимая, она бегала по бутику в сопровождении восхищенной продавщицы, кидая в корзинку все, на чем останавливался ее равнодушный взгляд. Оставив на кассе около тысячи евро, она со мстительной улыбкой оформила возврат налога, представив себе озадаченное лицо Булгакова. Но ей было плевать. Она приняла решение — необходимо покончить с адом в душе раз и навсегда. И сделать это можно только одним способом.

Он этого ждал. Он это предчувствовал. Этого не могло не произойти. В конце концов, однажды ему должно было повезти. И когда он увидел на экране смартфона имя, то понял — наступил момент истины.

— Виктор? Вы говорили, чтобы я вам звонила, если захочу… Если мне будет, что вам сказать.

— И вам есть, что мне сказать? — уж он постарался, и голос его звучал максимально спокойно.

— Думаю, да. Приходите.

…Когда он явился к ней в кабинет, она протянула ему белый медицинский халат:

— Наденьте это.

— Зачем? — удивился он.

— Наденьте, или разговора не будет, — но видя, как он пытается напялить халат поверх теплого свитера, Эвелина рассмеялась:

— Видимо, я неправильно выразилась. Раздевайтесь, вон там, за ширмой. И надевайте халат.

— Но зачем?!

— Чтобы не допустить записи нашего с вами разговора. Вы оставите здесь все вещи, и мы пройдем в комнату для медитаций.

— Это невозможно, — отрезал Виктор.

— Как хотите, — она чуть повела плечом. — Выбирайте.

— Я не могу оставить без присмотра удостоверение и табельное оружие.

— Вы пришли ко мне с оружием? — фыркнула она. — Вот уж не ожидала. Я так опасна?

— Я оперативник, — терпеливо объяснил майор. — И я вооружен.

— Хорошо, — согласилась она. — Удостоверение и — что там у вас — пистолет? — можете взять с собой.

В более идиотском положении Виктор чувствовал себя только прикованным стальными браслетами к кровати в номере парижского отеля — вернее, в тот момент, когда недовольная портье, разбуженная Рыковым, неловко пыталась попасть ключом в личинку их замка. Его длинные волосатые ноги несуразно торчали из-под халата, который, естественно, оказался ему короток. Но Эвелина осталась довольна и протянула ему одноразовые тапочки: — Прошу надеть и следовать за мной…

Виктор устроился в глубоком кожаном кресле, в одном из тех, в которых доктор Арнтгольц принимала крайне нервных пациентов. Он постарался устроиться так, чтобы полы халата не расходились, но все же чувствовал себя не в своей тарелке, а точнее — беззащитным и уязвимым, несмотря на пистолет, нелепо просматривавшийся сквозь достаточно тонкую ткань.

Доктор Арнтгольц в отличие от майора была спокойна и невозмутима — словно напротив нее сидел один из ее больных, а не полуголый мент.

— Скажите, Виктор, вы знаете, чем занимался Саша? — спросила она.

— В общих чертах, но не знаю деталей.

— Что вы знаете?

— Я пришел получить информацию, а не делиться ею, — буркнул Виктор.

— И все же? Поверьте, если вы будете откровенны со мной, мне будет гораздо легче донести до вас некоторые очень непростые для понимания факты.

Ее голос звучал так умиротворяюще, что Виктор, который понимал, что это просто проявление профессионализма, почти против воли произнес:

— Я знаю, что Саша Гаврилов, разочаровавшись в правосудии, взял на себя миссию мстителя. Он каким-то образом отомстил банде насильников за невесту, заставив их заниматься противоестественным сексом публично, а потом стал собирать сведения об уголовных делах, в которых было проявлено следственное или судебное равнодушие… или халатность, или еще что-то в этом роде. И по собственному разумению наказывал виновных. Похоже, его жена ему в этом помогала. Но есть две вещи, которые я не могу понять.

Эвелина грустно улыбнулась: — Всего лишь две?

Виктор ее словно не слышал: — Первое. Каким образом, и на какие средства Гаврилов осуществлял свое, с позволения сказать, правосудие.

— Не правосудие, — мягко поправила его Эвелина. — Возмездие.

— А есть разница?

— Гигантская, поверьте мне. А второе?

— А второе — какое отношение имеет к нему некая французская организация, а именно — Фонд помощи жертвам насилия.

— Вот это очень правильный вопрос.

— Я так понимаю, они оказывали ему помощь в осуществлении… как вы выразились? Возмездия?

— Не совсем так.

— То есть?

— Не они. Фонд не занимается наказанием насильников. Он оказывает помощь женщинам и их детям, над которыми издеваются садисты — мужья, сожители, любовники. Но сам Фонд является легальным прикрытием другой организации.

Виктор недоверчиво нахмурился — похоже, ему начинают морочить голову, а он этого не любил.

— Вы когда-нибудь слышали про Палладу?

— Какая-то богиня? — пожал плечами Виктор. — Простите, не силен в мифологии.

— Тогда я вам напомню. Древние греки очень почитали Афину, богиню мудрости.

— Слышал про такую, — кивнул майор.

— Прекрасно! И, судя по всему, вы знаете, что ее второе имя — Паллада, но вряд ли в курсе, откуда оно взялось. Позвольте, я вам расскажу. В древние времена, когда люди еще были подобны диким животным, шла война между богами-олимпийцами и чудовищными гигантами, злобными порождениями ужасного Тартара.

— Тартар — это сырой фарш? — язвительно ввернул майор.

— Тартар — глубочайшая бездна, под царством мертвых, где были заточены титаны и циклопы. Так вот, это безусловное зло породило инфернальных существ — гигантов, с которыми боги вели жестокую войну за господство на Земле. Во время этой войны один из гигантов — крылатый, похожий на козла, Паллант хотел изнасиловать богиню Афину. Тогда, в ходе гигантомахии…