Недовольно поморщился Гласов, скроил презрительную гримасу, не нравится ему, когда люди некстати кашляют, кашляющие соседи не нравятся. Да и мне все это не по душе, даже как-то подозрительно. Как будто кто стоит прямо у меня за спиной. Я оглянулся. Никого нет. А кашляют прямо-таки в ухо.

- Кто здесь? - крикнул я.

- Да ты еще тут... помалкивай, слышишь! - цыкнул на меня Никита.

Я не унимаюсь:

- Савва, ты?

Бог знает, что за фантазия пришла мне в голову. Стал я выкликать Савву. Гласов внимательно на меня посмотрел.

- Кто такой Савва?

- Ладно, - сказал я ему, - продолжай. Ты рассказываешь удивительные вещи.

Гласов пожал плечами и открыл рот, чтобы продолжить свой рассказ, а вдруг: шум, треск - врывается целая ватага каких-то приплясывающих на ходу молодых людей с бутылками и цветами в руках, и среди них та самая тетушка, которая давеча проводила нас загадочной ухмылкой.

- А я пополнение привела! - верещит она.

Никита тоже в крик: к черту такое пополнение! я же просил, тетя, без сюрпризов! выметайтесь-ка отсюда!

- В самом деле, - вмешиваюсь я, - у меня судьба решается, у меня дело первостепенной важности и я для него пожертвовал кучей денег, я вина купил и все здесь украсил гирляндами, я Гласова пою, Петенька пьет и жрет за мой счет, а вы тут развели Бог знает что, вы в все в балаган превратили, в дешевый фарс!

- Ну-ка, пасть закрой и буркалы на меня не выкатывай! - весело кричит тетушку словно бы мне, а словно бы и всем нам вместе. - Я мебель дала! Что хочу, то и делаю, а не то возвращайте мне мои атрибуты, я тоже умею за свои интересы постоять!

- Ну хорошо, хорошо, - смягчился Никита, - оставайся, тетя, только не шуми, не порть нам праздник, и вообще бы тебе уже лучше взяться за ум, потому как ты живешь давно и почти что пожилой человек.

Она же уперла руки в боки, из горла ее вырвалось хрипение, лишь отдаленно смахивающее на смех.

- Ты меня поучать будешь? Да тут немало людей, которые тебя самого поучат и живо мозги вправят!

- Кто же это такие люди?

Тетушка словно только этого вопроса и дожидалась. Просияла она вся как-то в одно мгновение. Заняла позицию посреди комнаты, каждого из пришедших с ней хватает, по плечу похлопывает, заставляет грудь колесом выгнуть, а сама как будто печать и некое клеймо ставит на человеке: этот лауреат, этот - из медиков, представитель славной когорты, это надежда нашего искусства, а этот даже и не знаю кто...

- Где ты их откопала? - изумляется Никита, а женщина торжествует:

- Все пьют!

- Не знал, что ты такая проворная.

И стал он уже со своей тетушкой запанибрата.

- Мы со своей выпивкой и со своей закуской, - провозгласил медик, так что ваша трапеза из-за нас не оскудеет.

- А мы о том и не беспокоимся, - возражает Гласов, - у нас всего вдосталь.

- А потому, что я позаботился, - говорю я, - раздобыл... вон селедка, к примеру...

- Настало время, - говорит вдруг Петенька, в стельку уже пьяный, вспомнить мне о той роли, которую я по призванию и в силу необходимости, как, впрочем, и по доброте душевной...

А за стеной надрывается в кашле сосед.

- Я думаю, - вставляет надежда искусства, - не грех выпить за тех, кто на свою беду сейчас не с нами.

- Отличный тост, - откликаюсь я. - Веры до сих пор нет.

- Так выпьем за веру! - И неведомый собутыльник опрокинул в себя полную чашу.

Беглая промелькнула мысль: что это мы делаем этакой кучей?

И пошло наперебой:

- ... в историческом плане живопись совершенно выбилась из колеи...

- ... поп-арт...

- ... и все-таки вы не правы потому что Пикассо тоже реалист и не нужно очень уж много знать о реализме чтобы сказать кто реалист а кто нет и любой политический деятель тоже реалист когда он реалистически смотрит на положение вещей в мире...

- ... что вы этим хотите сказать...

- ... в современной поэзии заключен глубокий смысл...

- ... я отдаю должное нашим политикам поощряющим винную торговлю...

- ... я скептически отношусь к потугам некоторых наших интеллигентов оторваться от родной почвы...

- Надо полагать, я в этом доме последний раз, - говорит Гласов. - Но говорится это не впервые. Я слаб, человек слаб. Здесь подают отменное вино.

Он встает и, шатаясь, направляется к шкафу.

- Как, бишь, называется вино, которое здесь подают?

- Херес.

- Не только херес.

- Моя беда в том, - продолжает Гласов уже из шкафа, - что я всегда забываю названия вин. А так хотелось бы запомнить! Но забывчивость как проклятие висит надо мной. Посмотрите, однако, как недурно я устроился. Вместе весело болтать! Но как вы все просты и оптимистичны. Бьюсь об заклад, что я, бредя во мраке, где и пролегает мой путь, творю, сам того не подозревая, добрые дела. Честь и хвала мне! Я требую ласк! Вам не придумать ничего лучше и полезнее стремления уподобиться мне. Чего желать еще, если ты уже в шкафу? Знаний? Без них проще. Свободы? Без нее легче дышится. Плевать мне на мнение общества. Свобода моей воли расположена, по утверждению великого философа, вне меня, вне моих природных чувств и желаний, она чужда всякой определенности. Я торжествую, потому что я слеп. Я пою свою слепоту и глухоту. Я не протестую, когда из меня выжимают соки и претворяют их в вино. Ребята, я жмых! Из чьих-то соков сработали доброе вино херес, и я пью его с надеждой, верой и любовью.

- Видите, вон сидит девушка, - толкает меня тетушка. - Это Катя.

- Катя... Ну и что? Разве мало ей моей селедки, моего вина?

- Что же вы вцепились в свою селедку, неугомонный?

- Я в селедку вовсе не вцепился, я только стою за правду и хочу установить истину.

- Вы бы пригласили ее потанцевать, скучает девушка.

Приглашаю Катю, и мы бестолково кружимся по комнате.

- Это Шнайдер или Глухман, в лучше случае Пукман, - подает голос Петенька.

- Вы о чем? - спрашивает его Катя.

Неведомый собутыльник швыряет нам под ноги пустой бокал.

- О композиторе, сочинившем эту музыку.

- А вы знаток?

- Он осведомитель, - говорит Захар.

Петенька с навернувшимися на глаза слезами рассказывает лауреату о своей многотрудной службе. Лауреат тронут до глубины души.

ГЛАСОВ: (из шкафа) А вы опасный юноша.

ЗАХАР: Вам лично ничто не угрожает, потому что вы находитесь под моей защитой, а я - обратная сторона этого мерзавца, я тот, кто светлыми деяниями уравновешивает его злобные козни.

ПЕТЕНЬКА: Я никого сегодня не выдам!

- Какой чудесный вечер, - восторженно шепчет Катя. - Я могла бы напевать, и это было бы счастье. А голова как кружится! Веточки, посмотрите, веточки за окном обледенели, в окно тычутся, стучат в стекла... Тук-тук. Тук-тук. А в тех веточках фонари отражаются.

- Тук-тук, - высунулся из шкафа Гласов.

В ответ ему Катя:

- Тук-тук. Тук-тук. Мы с вами танцуем, Максим, и это запишется в летописи незабываемых событий... а вот и кончился танец. Благодарю вас!

Она бросается за стол.

Захар неотступно следует за Петенькой, допытывается:

- Ты никого не выдал? Что ты замышляешь?

- Романтически настроенная девочка, - говорит мне Гласов о Кате, ангелочек, непорочное дитя, гляди, как уплетает твою селедку, брат, а под столом ножками сучит, неиспорченная девушка, одна слезинка которой, поверь мне на слово, стоит много больше, чем пара сапог Наполеона.

Я смотрю, как он устроился в шкафу.

- Только не язви, умолю тебя.

- Я ни-ни, - успокаивает меня Гласов. - Я оперирую фактами, я хирург, вот так-то. Я снимаю пенки, а варенье предлагаю другим, я не жадный. Я не прочь разрыдаться на твоем плече, браток.

Катя, подлетев, в ухо мне:

- Тук-тук.

- Отстаньте на минутку, Катя, - говорю ей, а сам смотрю на Гласова.

Разлегся он в шкафу. Я не видел слез в его глазах, но ощущал их тонкой кожей ладони, которую опустил на его лоб; я ощущал их в биении пульса у его виска, в теплых порывах его дыхания, в движения печально улыбающихся губ. Они, смешавшись с кровью, бежали в его венах, и я его вены сдавливал, сжимал в кулаке, чтобы унять бешеный поток. Белые кристаллы соли удерживались в причудливых морщинах моей ладони.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: