Напором:
— Ин, давай спать, — твердо и решительно.
И снова сопротивление. Но мое стальное выжидание — и сдалась, слезла с меня. Разалелась рядом. Вторю ей. Руки сжались в кулаки.
Взоры в потолок. Как бы теперь еще успокоится.
Придурок.
— А ты бы хотел жить в деревне? — не унимается мой палач.
— Спать, Ин. Спать, — едва уже не чиркая от злости зубами.
(В а н е с с а)
Уснула. Видимо, алкоголь и полоумные грезы о том, как бы сейчас утопиться в этом озере (которое битый час сверлила взглядом), убаюкали, утащили меня в хмельной сон.
Дернулась я от очередного выстрела луча света мне в лицо. Прикрылась рукой.
— Ах, вот ты, б***ь, где! Ва-ань, — протянул с укором. Узнаю голос Шмелева.
Движение ближе — и присел рядом. Уложил свой фонарик на землю, рядом со мной.
Морщусь, но все же всматриваюсь в его лицо — дабы в конец увериться, что не спутала «гостя».
Глеб. Хорошо или плохо, но Глеб.
— Мы там уже все обыскались тебя. Рогожин уже целую взбучку всем устроил и истерику. Крестовый поход организовал.
И снова этот Рогожин! Будь он уже неладен! НЕНАВИЖУ ГАДА!
— Ты че это… сюда забралась? — продолжил мой фанатик доставучий. — Я тебя там всё ждал, выглядал… А ты… Ты че… — вдруг движение куда-то вбок. Тихо смеется: — В одно жало, что ли, всё выдула? — поднял (не сразу разглядела, поняла) бутылку, покачал ее, оценивая заодно и на свет степень наполненности тары.
— Потуши фонарик, пожалуйста, — невольно поморщилась я, вновь прикрывшись рукой, не выдерживая уже ничего. — Глаза болят.
Шорох — поспешно подчинился. В момент разлеглась тьма.
Движение ближе ко мне, по-прежнему вприсядку (едва различаю очертания в размытом свете далекого лживого светила).
— Ты встать-то хоть сможешь? — и снова смех. Обдал его запах. Запах дурмана — алкоголя и сигарет. Ужалило чужое тепло.
Попытка обнять меня, помочь подняться.
Но сопротивляюсь, не поддаюсь.
Обмерла я, расстрелянная, прожженная шальной мыслью.
— Глеб, — несмело.
— А? — дернулся. Ослабил напор. Поворот головы — и наши губы на расстоянии вдоха.
— Ты еще хочешь со мной переспать?
— Че? — оторопел. Окоченел, расслабив объятия.
Шепчу отчаянно, прикрыв веки. Давлюсь страхом. Ужасом.
— Ты еще хочешь со мной переспать? — чуть громче.
Заколотилось еще усерднее его сердце, грохоча громом, разливая жуткое волнение и во мне заодно.
— Вань, ты чего? — нервически рассмеялся, но тотчас осекся.
— Хочешь? — уверенно. Твердо я. Веки распахнула. Взгляды встретились. И пусть размытый фокус — вызов принят.
Резво впился поцелуем мне в губы. Несмело отвечаю, но еще миг — и отворачиваюсь.
Понимает всё по-своему — голодные, откровенные поцелуи в шею, скользя языком. Поежилась я от гадких ощущений. Но держусь — силу воли в кулак и терплю.
Пошло прошелся руками по телу, сжимая грудь. Резвый напор — и повалил меня на траву — подчиняюсь.
Забрался мне под сарафан — усердия снять его.
— Не надо, — взволнованно гаркнула, ухватив Глеба за руки.
— Че? — удивленное.
— Так. Давай так. Без прелюдий. Пока нас не застали…
— А-а, — радостное, сквозь смех.
К белью — и ловко стащил оное с меня. И снова покоряюсь, помогаю.
Шорох, звон ремня, высвобождая себя от одежины. Он. Прижался ко мне. Протиснулся меж бедер — безропотно обвилась ногами вокруг поясницы. Дрожу от разрывающего сознание страха.
И снова поцелуи — силится коснуться моих губ, но отворачиваюсь.
До боли в груди, до кома в горле мерзко, волосы дыбом встают, осознавая, что творю… и с кем. Но… не отступлю.
Федя… Федя. Мысли только о нем. И что они творили с Инной.
Отчаянный напор — боль до одури там, внизу. Сжимаюсь от кошмара. Еще его попытка. Нервический смех:
— Узкая какая… Ты там не ц*лка, случаем? — гогочет смущенно Шмелев.
— Нет, — нагло вру, еще усерднее отворачиваясь, увиливая от его ласк губ, языка. А слезы уже застыли на моих глазах. Задыхаюсь. Вот-вот взорвусь рыданиями.
— Б***ь! Зай, расслабься! — нервозное. И снова его поступательные движения…
Боль. Отвращение. И снова сжимаюсь от ужаса.
Не могу. Не могу я так!
Но терплю.
— Вань… Вань, ты че, плачешь? — дернулся. Попытка заглянуть мне в лицо, но отворачиваюсь. Прикрываюсь руками. Хочет силой развернуть, отдернуть мои ладони — отбиваюсь. Резвое сопротивление: его, мое. Невольная драка. Сорвалась — зарыдала я вслух, захлебываясь эмоциями, сумасшествием.
— Б***ь! Малая, ты че?! — ошалев. Отстранился.
Отчаянно поджала я под себя ноги и еще сильнее завыла, сгорая от позора и никчемности.
«Уж лучше бы умерла. Умерла я. Умерла!» — набатом психопатия в голове.
Конченная я. Конченная! Лучше бы сдохла! Там еще — в больнице!
Убежал. Сбежал от меня мой почитатель.
Живо задергался на месте. Движения, натягивая на себя белье, брюки, — и умчал. Бросил одну, использованную. Вещь.
Глава 15. Цербер
Недолгие, жуткие мгновения безысходности — и новый поток света. Шороха. Отчаянная, тихая, гневная брань.
Обмерла я, запрещая себе дышать, в страхе выдать свое местоположение.
Но еще миг — и брызнул луч в лицо, зажмурилась, задергалась я, еще усерднее скручиваясь в клубок.
Тотчас прильнул кто-то ко мне.
Узнаю запах. А затем и голос раздался. Его голос:
— Зая, ты как?! Ты меня пи**дец как напугала! Ваня! — отчаянно. Пытается обнять меня, прижать к себе. Отворачиваюсь, пытаюсь сбежать от происходящего — да тщетно.
Но вдруг движение — и окоченел.
Испуганно устремляю на него взор, лихорадочно моргая, прогоняя пелену временной слепоты и слез.
Сверлит, в шоке впивается взглядом в мое белье, что все еще валялось, небрежно брошенное рядом, на земле.
Взор на меня, на ноги — отодвинулся, давая больше простора.
В лучах предательского фонаря и я… замечаю на себе мазки, следы крови.
— КТО?! — ошалевшим ревом. До неузнаваемости исказилось его лицо. Отпечатался животный оскал. — КТО ПОСМЕЛ?! — исступленно, холод от ужаса внутри меня. Дрожу от страха, осознавая, что натворила. И что грядет.
— Это Глеб?! Да, Глеб?! — убийственной проницательностью.
Тотчас сорвался с места, рванув во тьму, бросив рядом со мной свое светило.
Падая и вновь поднимаясь, отчаянно шатаясь, сколько сил есть, сноровки, опыта, рвусь вперед. На звук. На крик. На мат. На перепалку…
Еще минуты сражения с непослушным, колючим, стегающим по коже, рвущим до крови плоть, подлеском — и вынырнула к ним.
Заботливый свет луны — и я отчетливо различила две фигуры.
Шаг к ним — и окоченела.
Месил, что было дури, убивал. Федя убивал Глеба.
Кинулась в момент. Но рывок, напор, невольное движение — и отлетела я в сторону.
Карабкаюсь обратно на четвереньках. Исступленно ору:
— Я добровольно! Добровольно я!
Еще удар в полуживое, хрипящее тело — и застыл, словно расстрелянный.
Неспешный разворот. Взор на меня пустотою.
Пытаюсь встать, пошатываясь.
Но подойти ближе страшно.
— Что? — мертвым голосом.
— Добровольно, — едва слышно. Приговором… для самой себя. Уж лучше… меня убей.
Меня, Федь. Глеб не виноватый…
Но не отваживаюсь все это произнести вслух.
— Да… да не было ниче, — сражаясь со вдохами, прохрипел Шмелев.
— Что? — и снова колющее Рогожина мне в лицо, терзая взглядом. Выдерживаю напор. Стою, не шевелясь. Жду участия.
Отстраняется от своей жертвы неспешно мой Палач. Встает. Шаги ко мне ближе.
— Повтори… — уничтожающее спокойствие. Стегающее уже не страхом. Не кошмаром. А адом.
— Добровольно, — шепчу, шевелю губами, не осмеливаясь уже издать звук.
Плевок. Отчаянный, презрительный, жесткий плевок мне в лицо. Со всей ненависти и отчаяния.