— Нет, — искренне, замотав головой. Прокашлялась. — Но… почему?

— Неважно, — от стыда прячу очи. Гадко сознаться, в том, в чем всегда за глаза, наедине тихо сама с собой, обвиняла Анну, а в итоге и сама оказалась не лучше — поступила точно так же.

Жгучие мгновения растерянности, выжидания, и вдруг снова отозвалась:

— Ну… не знаю. Если уж… так.

— Я домой пойду, — резво вскакиваю вновь.

Разворот, как тотчас мне в спину, будто бомбой:

— А ты другого представляй.

— Что? — в ужасе уставилась я на нее, не веря своим ушам.

— Другого, говорю, представляй. Глаза закрыла — и вперед, — смущенно, тихо прошептала.

— Так, как ты с моим отцом делаешь, да? — сама не знаю, почему сорвалась, столь жуткое ляпнула.

Опешила девушка. Мгновение — и наконец-то натянула на лицо свою привычную, злобно-циничную маску:

— До него. А ты, Вань, — гневно, — взрослая девочка. И хватит из себя жертву строить. Тут два выхода: или смирись… и слушай, что тебе советуют, раз этот брак так нужен был. А нет — мы не в девятнадцатом веке. Паспорт в зубы — и на развод. Гляди, и покороче браки в жизни случались.

Ошарашенная, виновато опустила я голову. Молчу.

— И потом… это же мужики. Всё от тебя зависит. Будет ли он тебя любить и за тобой ухаживать, слушаться и подчиняться, или же станет деспотом и разотрет тебя в порошок. Прошло детство. Включай мозги. И хитрость. Нужен — хватай за рога и правь парадом. А нет — пинок, и пошагала смело дальше по жизни. Не повторяй моих ошибок — не жди годами, что ненужное вдруг станет нужным. А отца твоего — я люблю. И ребенок у нас с ним — общий и долгожданный. Что бы там твоя мать про меня не говорила, и какие сплетни в чужие уши не вливала. Так ей и передай. И себе запомни. Я люблю Колю. И мне плевать, что это вас раздражает.

Когда попала домой, Он уже вернулся с работы.

— Где шлялась? — грозно.

— У мачехи, — виновато, с испугом, тихо.

— Что… новые методы контрацепции выспрашивала? — ядовитым сарказмом прыснул.

— Нет, — поспешно.

— Или жаловалась?! — исступленно.

— Нет, конечно, — опустила голову. Помыть поспешно руки — и на кухню. — Кушать будешь?

— Нет, б***ь! Я воздухом питаюсь! Чего у нас пусто?! — не усмиряет пыл.

— Там вчерашнее… — тихо с испугом.

— Сама жри вчерашнее! Я что… мало денег зарабатываю?! Что буду этим дерьмом давиться! — тотчас схватил кастрюлю (что я успела достать из холодильника) и запулил в раковину. Зазвенела посуда. — И чего, б***ь, тарелки немыты?! Или что, у тебя руки только под крема заточены?

— Мне плохо было, — взволнованным шепотом, пряча взгляд.

— Плохо?! — яростным криком. — Я сейчас быстро тебе хорошо сделаю!

Замах руки — как вмиг завизжала я, давясь страхом. Забилась в угол, прикрываясь ладонями.

Но… не тронул.

— Моду взяла… пререкаться! — более сдержано. — ЖРАТЬ ДАВАЙ! — отступил пару шагов назад. — Чего замерла?!

— Прости, сейчас, — торопливо. Кинулась я к холодильнику прожогом.

— И не ной мне здесь. Бесишь.

Ушел в комнату, к телевизору, давая нерадивой жене… больше свободы.

Смирение. Мой выбор — смирение.

И эту ночь, хоть душой… но провела я вместе с Федей.

И пусть я не понимала до конца, что имела в виду Аннет, а все же… в чем-то ее советы принесли плоды.

Я стала тише, спокойнее. И моя отзывчивость, короткость все же утихомирили Тирана.

Несколько недель пыток-попыток ужиться вместе, подчиняться воле мужа — и мы уже… почти нормальная семья. По крайней мере, со стороны, пока не закрывалась за нами дверь, и мы не прятались ото всех на свете.

Ложь. Спасительная ложь, игра и сплошное притворство.

Он пользовался мной, а я — им.

Как ни крути… но как-то, да будет.

А там и результаты анализов пришли. Подобрали мне гормональный препарат.

Осталось только тайно купить, придумать, где прятать, и дождаться месячных.

Не знаю. Если я и могла принять самообман ночей, то ребенок… от этого ублюдка — казалось, это сродни преступлению против всего человечества. Против себя самой.

Как ненавидела Сереброва — так и ненавижу до сих.

А развод… может, Аннет и права. Не девятнадцатый век. И плевать на отца, на данное ему слово. На всех плевать — и начать самостоятельно распоряжаться своей судьбой.

Черт! По-моему, единственное, что я жизни знаю, так это то, что ничего не знаю. И никакая золотая медаль мне не помощник. Увы… такому в школе не учат. И вряд ли когда станут учить.

Как делать правильный выбор. И где найти силы… дать фатуму бой.

Да поздно. В конечном счете, все это (все эти мысли, грезы, надежды на собственную смелость) — всё оказалось тщетным.

Поздно.

Сначала эта запойная молочница (с той самой роковой ночи, когда меня мой муж пробовал всячески) и до сего дня, а дальше… тошнота, слабость, постоянное нервное напряжение.

УЗИ.

Беременна.

Я. Беременна.

Наверно, я окончательно осознала все то, где сижу, что творю, на что решилась, только когда меня переодели в сорочку — и посадили на койку, в ожидании очереди на… аборт.

Мне даже не было страшно.

Казалось, всю меня изнутри нашпиговали льдом, и эти шипы, дико таращась в разные стороны, разрывали не только сознание, но и плоть.

— Ваня?

От ее голоса меня даже подкинуло на месте, вырвав заодно из своего дурмана, кошмара, сна.

Уставилась в знакомое лицо.

— Узнаешь? — мило улыбнулась девушка. — Алёна я, ты еще с аппендицитом к нам попала. Да вот же, не столь давно. А я вот теперь здесь. А ты как тут? Подожди, — поморщилась. — Это ты, что ли, следующая? — дико вытаращила очи. — А то, думаю, совпадение. Тоже Ванесса.

Но всё и так понятно.

От стыда опустила я взгляд. Повесила голову. На глаза проступили слезы.

— Да ладно, Ванюша! — живо присела рядом и обняла меня за плечи, прижала к себе. — Ты чего?! Всё наладится!

— Я не знаю, что мне делать.

— Зайка, хорошая моя, — внезапно сжала меня в своих руках, поцеловала в висок. — Успокойся.

— Я ничего уже не хочу. Ничего, — отчаянно. Утопила лицо в ладонях, давясь уже новым накатом истерики. — Алё-ён, — горько, — почему я тогда не умерла?! Почему? Почему не дали?! Почему я до такого докатилась?! Почему?!

— Ну, — несмело. — На всё воля божья.

— Я не знаю, что мне делать, — в голос вновь произнесла то, что уже мантрой отбивал мой пульс рассудка. — Просто не знаю…

— И не делай, — внезапно. Еще сильнее сжала в своей хватке. — Обдумайте еще раз все хорошо, сообща. Поженитесь, родите. И все наладится.

— Мы, — захлебываясь позывом сумасбродства, рассмеялась я, — и так женаты, — в позоре отвожу взгляд.

— Ну так тем более! А тут вдруг… что не так пойдет, и все: считай приговор на всю жизнь. Да и потом! Ва-ань… это же ребенок! Это… не болезнь и не проблема. Это радость. Да, приносящая заодно некие сложности, но… тем не менее радость! Поверь моему опыту — с его рождением… все ссоры, все эти бредни, страхи — все отойдет на второй план.

— А если я его тоже буду ненавидеть? Точно также? — в страхе уставилась ей в глаза, вымаливая правды, истинного предсказания. Верного решения.

— Кого? — оторопела та.

— Ребенка. Как отца его.

Обомлела. Но миг — и наконец-то совладала с собой. Вздернув бровями, шумный вздох. Взор коло — и снова мне в лицо:

— Вообще-то, это прежде всего твой ребенок. Тебе его вынашивать, выкармливать, воспитывать. И поверь, когда он родится…

— Ален, — перебиваю ее. — Мне только девятнадцать, зачем мне все это?

Вонзаю в нее взгляд, полный укора, будто это она в чем-то виновата. Будто она меня тащила под венец…

— Ну… Девятнадцать, так девятнадцать. Когда уж получилось. Не пятнадцать. Отличный возраст. А если останешься вообще навсегда без детей, что тогда?