Выдерживаю взгляд.

— Скажи, как есть. Прошу, — напором.

И снова болезненные кривляния, жуя переживания. Взор в сторону на миг, и опять встретились наши очи, язвя еще больше душу обоим.

— Не знаю, — поморщился. Потупил взгляд в сплетенные в замок пальцы. — Не знаю, что происходит. Я ничего уже не понимаю: кто друг, кто враг. И что делать. Что ждать. Шьют черти что. И светит… — закивал вдруг головой, запнувшись на слове, — прилично. Это явно чей-то заказ. Конкретная, целевая подстава. Но кто, что… — Резво глаза в глаза со мной. — Будь осторожна. Никому не доверяй. Особенно теперь, когда ты ко мне пришла, засветилась. Если что — гаси все что угодно на меня, доказывай, что ненавидишь. И ничего общего нет.

— Я им сказала, что беременна от тебя.

Округлил очи. Окаменел, не дыша.

— Иначе не пускали, — поспешно добавила в оправдание, спрятав взгляд.

Скривился.

— Понятно. Бл**ь, черти что! — рявкнул взбешенно, бахнув локтями по столешнице. Вмиг замер удивленный охранник (стоящий у двери).

— Ты обалдел, Рогожин? ПОТИШЕ! — гневное.

Злобный взор на конвоира, но тотчас осекся.

— Короче. Лёни своего держись, — приказом на меня. — Можешь… даже чего придумать, наврать. Что, мол, даже я, тот же, угрожал. Пусть охрану приставит. П**дец, Ваня! Ну ты не могла… не вляпаться! Не усугубить все еще больше! — отчаянно вперил в меня очи.

— Он меня выгнал.

— Кто? — оторопел.

— Лёня, — все так же спокойным, мерным, холодным голосом. Перегорела. Увидев Федьку, с прошлым перегорела. Теперь лишь только Он. Мой Федька. Оба моих Федьки — важны. А остальное — глупости, пустые мысли. Переживания. Даже собственная обида — чушь.

— А ты что?.. — растеряно Рогожин, нервно, часто моргая. — В смысле? — замотал головой, хмурясь, будто прогоняя несуразицу. — В смысле, выгнал?

— Собрал вещи, пока я за Федькой в садик пошла, и выставил все на лестничную площадку. Сказал, чтоб уматывала куда подальше. Чтоб глаза его больше не видели.

— И ты что? Куда уехала?

Молчу, подбирая слова, потупив взгляд. Ему и так плохо, а тут еще и я.

Хотя… наверно, уже поздно об этом думать.

— К матери уехала?..

Шанс соврать. Да не могу. Не хочу. Только не с ним.

— Нет. Она меня тоже прогнала.

Обомлел, не моргая.

— Сказала, — учтиво продолжила я. Али просто хотелось кому-то наконец-то пожаловаться на всё это, на нее, не боясь стыда. — Сказала, чтоб я ехала обратно. В ноги ему бросилась и молила о пощаде.

Уставилась на Федьку — немой вопрос во взгляде.

Учтиво отвечаю, ведя и далее свой унылый, никому здесь не нужный, зря начатый, монолог:

— Но я не смогла. Не захотела. В город с Малым вернулась, но… А там и вовсе уже сильно заболели. Простыли. Сейчас в больнице лежим. Скоро выписка.

Молчу, соображая, что дальше, как поскорее всю эту чертову эпопею закончить.

Желудок на нервах уже весь выворачивает наружу. Тошнота подкатывает к горлу. Страшно осознавать, что проболталась, что еще больше Ему проблем создала. Нервотрепки. Переживаний.

— А дальше как?

— Не знаю… может, у подруг каких переночую. У знакомых. Хотела комнату найти, чтобы снять. Там, работу. Но пока всё… ну, не очень, — виновато прячу от стыда глаза. Закусила губу.

— Котенок, не плачь, пожалуйста… — тихим, осиплым голосом отозвался мой Федька.

— Я просто, — грубо перебиваю, зажмурившись уже от накала боли, эмоций. Былых и нынешних чувств. Ненавидя себя за то, что такая дура. — Ты пойми, — лихорадочно мотаю головой. — Я ничего от тебя не жду. Не прошу. Просто… хочу, чтоб ты знал. — Глаза в глаза: — Я больше не с ним. И я к нему не вернусь. Чтобы не произошло — я не вернусь.

— Ванесс…

— Прости меня, — выстрелом. Невольно поежился тот от предчувствия. — Прости меня, — отваживаюсь продолжить, — что не дождалась тебя тогда.

Опустила пристыжено очи.

— Вань, ты чего?! — горестно.

— Да и брак этот был… — вновь перебиваю, — не по доброй воле.

— В смысле? — дрогнул голос.

Отваживаюсь вновь устремить взор ему в лицо:

— Отец заставил… с подачи матери. За кое-какую услугу, — потупила в пол взгляд, кроя правду, — я обещала ему, что выполню всё, что он бы не попросил. Он и попросил… И пришлось платить по счетам.

Замер, не дыша.

— Я думала, справлюсь, — отчаянным покаянием грешника продолжила. — Стерпится, слюбится. Да и после рождения Федьки многое изменилось. Но… — нервически сглотнула слюну. Нахмурилась. Немного помолчав: — Но теперь я счастлива, — смело в глаза своему Рогожину. — Рада, что он сам… всё разорвал. Что Серебров так со мной поступил. Я теперь свободна. Мы с Федей свободны. И в этот раз я тебя точно дождусь. Я обещаю. — Опустила от боли очи, выдавливая из себя самое жуткое: — Сколько бы… не пришлось ждать — дождусь. Ты главное вернись. — Взгляд в глаза: — Вернись к нам. Хорошо?

— Когда вас выписывают?

— А? — оторопела от неожиданности.

— Когда, говорю, вас выписывают с Малым? — вперил в меня странный, непроницаемый взор.

— Ну, — замялась я, — в пятницу должны.

— А сегодня что? — не унимает странный напор.

Причем здесь всё это?.. Особенно после всего, что я ему сказала — мне же в ответ… даже полслова на ту тему не выдал. Стрелки перевел.

Робко пожала плечами:

— Не знаю… среда, вроде.

— Четверг, — неожиданно отозвался, вклинился в разговор охранник.

Взволнованный мой взгляд на мужчину, невольно вторя негодованию Федора.

— Хорошо, — вдруг продолжил Рогожин, перебивая мои мысли. — Иди тогда.

— В смысле? — обомлела я, заикнувшись от шока.

— В прямом. Чтоб я успел еще кое-что обдумать… и сделать. С тобой встретятся.

— Кто? Зачем? — поморщилась я; по телу побежал холод, разливая страх по венам.

— Потом узнаешь. Главное, паспорт с собой возьми.

— У меня его нет, — несмело, едва слышно. Беглый, испуганный взор на охранника украдкой.

— В смысле? А где он?

— Все документы… дома остались. Я же говорю, что собрал, то и есть. Даже теплых вещей не дал. Зато белья две сумки — хоть продавай.

— Я тебе продам! — грозно. — Не истери! А документы восстанови. Подай на утерю. Старое пусть аннулируют, а новое — при себе держи. Хорошо, — нахмурился. — Нет, так нет… А как ты тогда сюда попала?

Скривилась я, пристыжено уведя очи в сторону. Жаром залились щеки.

Хмыкнул вдруг охранник, но смолчал.

Нервно цыкнул Рогожин:

— Ладно. Неважно. Короче, не паникуй. Жди звонка. А ко мне сюда — больше не ходи. И вообще, не лезь в мое дело. Совсем — не светись. Никому не доверяй. К моим родственникам… тоже не суйся. Они ничего не знают, да и им наср*ть. Пусть так и дальше будет. Справимся и без них. Береги Федю — и живи своей жизнью. Всё у тебя получится.

— Что? — в ужасе вперила я в Федора взгляд.

— Что слышала. Живи своей жизнью. И не жди меня.

— Ты опять? — гневно.

— Да, опять.

— Позволь мне решать, — бунтующим, сытым рабом этой треклятой жизнью, — кого и сколько я буду ждать!

— Ты уж нарешала, мало? — едко. Сцепились взоры.

— За меня решали! И я тебе это уже сказала! Так что я теперь буду решать.

— Ты же говорила, что Федьке отец нужен.

— А он у него и будет. Или ты хочешь от слов своих отказаться? — язвлю. — Так, пожалуйста. Я никому ничего не навязываю.

— Ваня, причем здесь? — гневно, невольно оскалившись. — Причем тут отказаться? Ты в своем уме? Как я вас, сидя здесь, а вернее, там, на зоне, буду содержать?

— А нас и не надо содержать! — со всей обиды и злости, невольно грубо вырвалось из меня.

— Да ты что?! — едким сарказмом. — А примером чего или кого я для него буду? Чему научу? Как разбираться в блатном жаргоне? Или как дела решать? А?

Пристыжено опустила очи.

— Я когда выйду, — резво продолжил, не дожидаясь моего участия, — он уже взрослым пацаном будет. Девок на свиданки таскать. И зачем я ему буду нужен? А тебе… обузой? Я реально смотрю на вещи, — немного помолчав. — Пришла — спасибо от всей души. Спасибо тебе за всё… — просел невольно голос. — Я тебя никогда не забуду. И от слов не отказываюсь: удастся выпутаться — выйду — женюсь. А нет — забудь. Мне приятно… и я тебя очень люблю, но ждать не надо. Потому что все это глупо. Ладно бы сейчас. Через десять-пятнадцать лет что будет?