— Сколько? — в ужасе уставила я на него глаза.

— А ты думала? Эти с*ки совсем… Ваня, — болезненно, — не жди, прошу. Уходи. Позвонят — встреться, сделай, что надо, — и живите, как душа велит и разум подсказывает. А обо мне не думай. И лучше вообще… вон, в столицу рвани. Найди там работу, так же комнату — и справитесь.

— А Федя? А детсад? Легко сказать. Он же постоянно болеет.

— Ну что я сделаю? — словесным выпадом. — Разорвусь? Или сбегу? Я тебе и говорю, найди нормального мужика. Работящего, а не эту… гниду ушлую. Да, богатый, но он… — недосказал, явно сдержав ругательство. — Вон, как Инка. Шустро устроилась.

— А тебя люблю! И не хочу быть, как Инка! Не хочу тебя потерять!

— Ой, глупая ты, глупая, — повесил голову, уткнувшись лицом в ладони. Шумный вздох. — То на одно тебя не уговоришь, то на другое.

Печально рассмеялся.

Взор на меня.

Криво улыбаюсь в смущении:

— Ты не лучше.

Коротко улыбнулся в ответ.

— Да уж… Ладно, иди. Время не ждет.

— Федь… — отчаянно, не имея сил от него оторваться (пусть даже и просто взглядом).

Обернулся к охраннику:

— Уводи…

На выход. А там и сам Лёша быстро меня отыскал.

— Ну, как? Что? Всё нормально? — бросает пытливые взоры мне в лицо, семеня следом.

Молчу, покорно глотая слезы.

— Что, будущий папашка обрадовался?

Обмерла тотчас. Обернулась я к Алексею, но взглянуть в глаза не решилась. Шмыгнула носом:

— Я думаю, он не особо всё понял.

— А как тут можно что-то не понять?

Молча пожала плечами, скривившись.

— Ну… ты на аборт не пойдешь? Подумай. Ему дох*ра светит. Я узнавал.

Колкий взгляд в очи, но в момент осеклась:

— Я от нелюбимого родила. А от любимого — тем более.

Опустила взор.

— Что? Так сильно любишь?

Молча закивала головой. Шумный вздох. Закусила губу на миг:

— Я до этого сколько его прождала. Подожду и теперь.

— Ну вы, бабы, дуры… — язвительно протянул, сдавленным тихим голосом, дабы никто лишний не слышал. — Нах*рен он тебе такой нужен? Нормального себе найди.

— Вот и он так сказал.

Хмыкнул. Смолчал.

— А я не могу. Я люблю. И буду ждать.

— И двоих детей на себе тянуть. Одна.

Очи в очи:

— От него — хоть троих.

Закачал головой в негодовании и шоке:

— Ты, наверно, в сказке живешь.

— Зато счастливо. Наконец-то счастливо! Сыта вашей реальностью — по горло.

Отозвала в сторону, попросила провести за территорию Алексея — поддался, странно ухмыляясь.

К кустам — и достала из-под пакета с мусором свою (еще утром запрятанную) бутылку с коньяком:

— Пожалуйста, возьми, а? — протянула молодому человеку. — Очень прошу.

Оторопел, ошарашено выпучив на меня глаза:

— Д-да… ты с ума сошла? Куда я ее? — нервно рявкнул, запнувшись; резво подался назад. — Как я ее передам? — развел руки в стороны.

— Да это тебе. За помощь.

— Из-под мусора, — едко улыбнулся, все еще сражаясь с шоком.

— Ну, пожалуйста…

— Ох, и странная ты, Ванесса. Я даже боюсь представить теперь, как ты Следака уговорила на весь тот марш-бросок.

— Никак, — замотала головой, вид серьезный. — Разве что нюнями задолбала, — криво улыбнулась.

— Ну да, — язвит Алёша. — Его и нюнями. Будто ты там первая у него слезы лила. Если бы не испарение — давно бы здание все затопило.

Рассмеялся сам над своей шуткой — невольно усмехнулась и я, ежась от волнения и скрытого страха. Как, что дальше. И лишь бы хуже не сделала.

— Ладно, давай, — забрал. — Ребят угощу. Особенно этого, лба. А то начнет еще там ныть, на мозги капать. Только учти. Это все разово было. Больше не проведу.

— Я помню, — покорно закивала головой. — Спасибо огромное и на всем этом.

— Но если передачки там… то приноси — подсобим, — улыбнулся.

Скривилась я от неловкости: вот я дура. А Рогожину-то… ничего так и не принесла. Хотя, с чего? С чужих денег? С залога копейки остались.

— Хорошо. До встречи, — несмело, пряча от неловкости очи, я.

— Прощай, — вдруг серьезно, уверенно. Добро. — Нечего тебе здесь, на самом деле, околачиваться. Лучше о детях подумай. Раз так уж решила. И о себе. А эти, — кивнул головой. — Сами влетели — сами пусть и выпутываются.

— Но ведь жалко же… — робко, тихо.

— А им вас… не было жаль. И не будет.

Разворот — и пошагал прочь, оставляя меня наедине… со странными, колючими мыслями.

Правду, правду ты говоришь, Алеша. Возможно, правду. Да только… сердцу не прикажешь.

И пусть Рогожин обещал, что кто-то со мной обязательно от его имени свяжется, так никто и не позвонил. Уже утро пятницы, а ни смс, ни даже пропущенного, «короткого маячка». Полный штиль. Странно всё. А может, я просто всё не так поняла.

Нет, конечно, я не надеюсь на помощь от Феди. Но раз сказал ждать участи — то жду. И, тем более, вдруг это будет связано с Ним непосредственно. И я смогу Ему помочь. А потому…

«Короче, черти что!» — нервно выругалась сама себе под нос, замотав головой.

— Ванесс, — окликнула меня медсестра. — Тебя Врач искала. Сказала, что документы на выписку уже готовы. Можешь заходить, забирать.

Ну вот и всё. Канонады залп. Прощай тепло, крыша над головой и гособеспечение.

Забрать бумажку. Отблагодарить оставшимся коньяком — и на выход. В сторону палаты за своим сыном и вещами.

— Ваня, — вдруг окликнула меня Тамара. — Зайди на кухню. Там тебе Ивановна кое-что приготовила. Ой, да не кривись ты мне тут! Нашлась мне скромная цаца. Не ради себя, ради Малого. Иди давай!

— Вань, ты это… — смущенно, издалека начала повариха, сминая от неловкости ручки пакета в руках. — Будет тяжело — заходи. Поможем, чем сможем. Не по помойкам же, и вправду, — поморщилась от боли. — У нас тут, конечно, не ресторан, но… ребенку надо нормально питаться. Да и ты вон, — кивнула на меня, ошарашенную, головой, — уже на труп похожа.

Скривилась я от стыда в улыбке. Спрятала взор.

— Спасибо, — едва слышно.

— На вот, — вдруг протянула свою поклажу. — Пригодится. И первое время легче. Что быстро портится, скушайте сразу. А остальное, ну, как выйдет.

В ужасе отстраняюсь:

— Да нет, не надо. Спасибо огромное. Но…

— Бери! — напором и силой втиснула пакет мне в руки. — Не для себя. Для Федьки. Там еще моя невестка… на мальчика одежду передала. Теплую. Сама говорила, что на улицу сейчас даже не в чем ему выйти. А тут весна, сама видишь какая, сегодня терпимо, а завтра — черти что. Декабрь самый что не есть.

— Спасибо, — пробормотала, окончательно сгорая от растерянности и позора. От осознания того, до чего я докатилась. И как стыдно пользоваться чужой добротой.

Хотя и не со зла. Не ушло. Но…

— Надо, Вань, надо! — будто читая мои мысли, добивает меня Ивановна. — И вот еще. Тут народ немного скинулся. Денег, конечно, не так чтобы… Но там на еду, или я не знаю… На лекарство будет.

Сорвалась. Дикий визг отчаянием вырвался из меня. Завыла. Прибилась спиной к стене и горько зарыдала. Невольно опустилась на пол, роняя свою не менее колючую, чем все это, поклажу. Спрятала от пожирающего заживо стыда лицо, утопила в ладонях.

Вот оно. Вот оно, твоё, папенька, светлое будущее, которое ты мне так благодушно пророчил. Счастливая жизнь с Лёнечкой. Его забота, тепло, любовь и понимание. «О вас позаботиться». Позаботился: бомжи, питающиеся, в лучшем случае, подачками, в худшем — приобщимся к помойке. Выжившие… лишь за счет чужой доброты душевной и понимания. Вот куда нас завел твой драгоценный Серебров. Если не насилие и покорность, то полное унижение, уничтожение и наплевательство. Предательство. По миру пустил. А я и пошла. Ибо уж лучше так, чем в кабале у дикого зверя. У животного, имя которому даже достойного нет.