Будто кто по горлу меня лезвием полосонул.
Тотчас отвернулась. В груди запекла горечь, заныла обида.
— Хоть бы с Ванькой поздоровался. Нет же… куда там. Не оторваться же!
Мгновения — и вдруг шорох, прокашлялся.
— Привет, — бархатный тенор (который я столько ночей мечтала вновь услышать), доводя своими нотами до дрожи.
Дернулась я невольно, беглый, испуганный взор на Него. Несмело, тихо в ответ:
— Привет.
Тотчас отвернулась, так и не дав себе взглядом коснуться Его глаз.
— Ладно, мне пора, — мигом вскакиваю с лавочки. Виновато, пристыжено уставилась на Нику. — Пока.
— В смысле, пока? — борзое ее. — Мы же только пришли!
— Да я вспомнила. Мама просила муки купить. Завтра у деда годовщина. А надо еще и блинов нажарить. Не обижайтесь. Простите, — поспешно оторачиваюсь и резво бросаюсь прочь. Едва не грохнулась, споткнувшись об бордюр. Но в мгновение совладала с собой (не пала еще ниже), ловко выровнялась — и побежала в сторону своего двора.
Дура! ДУРА! ДУРА КОНЧЕННАЯ!!!
Залететь в подъезд — и прибиться спиной к стене. Медленно скользя, опуститься на бетонный пол — спасительный холод, что хоть как-то гасил пожар, взорвавшийся во мне.
И плевать уже на прохожих, на соседей — завыла. Горестно… исступленно. Захлебываясь слезами, болью, как то сердце — кровью, что только что разорвали на части.
Наивная идиотка!
Понравился? И что, ЧТО С ТОГО?! Ему же — на тебя плевать. Небось, даже уже забыл, где видел. И если бы не Ника — и имя твое бы, тупой овцы, не вспомнил!
У него «Инна», «Инесса»! Куда ты против нее?! Вовсе ничем не вышла. Да и на вид тебе — конкуренция разве что девятиклашке!
Дура набитая! Вот кто ты!
Слюней тут напускала, мыслей наворотила… грез.
Ну и что, что снился? И что, что засыпала с Его именем на устах. И просыпалась с ним же… И ЧТО?
И что, что вся тетрадь исписана гаданиями, а карты — затерты едва ли не до дыр.
ДУ-РА!
НЕ НУЖНА ТЫ ЕМУ! НЕ НУЖНА!
У Него есть Она. А ТЫ — ЛИШНЯЯ.
Ошибка, на которую зря тогда обратил внимание. От скуки. Или из жалости.
И что, что провел?! Вот ЧТО?!
Ровным счетом ничего!
Сколько девочки рассказывали о своих «ухажерах». О томных прощаниях, об объятиях, поцелуях… Он же не проявил к тебе ничего — исчез. Да так, что даже не заметила.
К Нему — нет претензий. А вот ТЫ — ТЫ ИДИОТКА! Забросать бы тебя гнилыми помидорами… облить помоями, как тот позор, что свалился на голову.
Ведь явно все поняли… Поняли, как ты на Него молилась, и как Ему на тебя — плевать.
У Него есть Она. С которой Он не просто гуляет, целуется. Она Ему дает всё то, о чем ты даже думать боишься. Дает. Умеет. Завлекает.
А ты — глупая, наивная дура, на которую без жалости и не взглянуть.
Тупая школьница, которой в пору… только книжки зубрить.
— Девочка, тебе плохо? — склонилась надо мной какая-то женщина, а меня — будто кто стрелой пронзил.
«Девочка» — вот твой удел. Мерзкая, сопливая, малолетняя «девочка».
А у Него — Инесса. У него — ОНА.
Забилась у двери подвала в темноте — подальше от пытливых глаз… зажалась в углу — и нырнула в свое гнилое, гнусное самобичевание и море отвращения к себе самой. Даже не заметила, как уснула… А когда пришла в себя — давно уже на улице стемнело.
Не искал. Он тебя не искал. Еще бы… нужна ты ему?
Даже если надеялась в глубине души, мечтала, просила, молила — не искал.
Наверняка, уже где-то со своей… «девушкой». Наедине… одаривают уже более взрослыми ласками друг друга.
Попыталась подняться. Отсидела задницу, затекли ноги — но еще жива.
Цепляясь за стену, едва ли доползла до лифта, а там — на второй этаж. В квартиру.
В комнатах темно, но обувь ее есть: значит, дома.
На кухне, на столе — стопка блинов. Ну что ж… хоть кто-то из нас адекватный в этой жизни. Хоть кто-то что-то сделал правильное, толковое.
Дотащить себя до ванной — помыть руки, умыться, почистить зубы — и спать.
И снова едва закрываю глаза — передо мною Он. Вот только теперь не один. А с Ней. С Инессой…
Хорошо, что лето. Прикинулась больной, да и мать не настаивала — поехала на кладбище без меня, одна. А значит, и видеть «любящую» бабушку — тоже не доведется.
Провернулась в постели — и уставилась на циферблат настенных часов: уже и три натикало.
Еще немного — и соберутся они вновь в беседке. Возможно, и Он там будет. И Она…
Плевать.
Ничего не хочу.
Да и мешаться не стану.
Даже пытаться завоевать Его внимание. Не нужна — так не нужна.
На чужие вещи никогда не зарилась, а парней — так тем более…
Парней.
Вообще никогда ни на каких не зарилась. А тут — на тебе… Вляпалась по самое не хочу.
И, главное, как? Сам проявил участие. Да и всего один вечер!
А напридумала же!
Дура! ДУРА конченная!
ПОЗОРИЩЕ!
Небось, все только и смеялись с тебя, как ушла.
Такого напридумывают. Такого насочиняют. Как слюни пускала, как ночами с ума сходила! Как ревела!
Стоп!
Нельзя так! Не надо!
Хватит, что эти «двое» и так мне душу раскромсали, так еще… и честь захоронят.
Хотя и сама виновата. Но…
Живо спохватилась с дивана. Приняла душ, привела себя в порядок.
Одела сарафан — пусть и не фонтан, и далеко не ровня «Инессе», но и не самая помойка!
Пусть ему не нужна — зато другим интересна! Тот же (если не путаю) Глеб вон сколько распылялся, кружился вокруг меня! Да и остальные, вроде как, приветливо относились. Не любовь, так дружба!
Ради той же Ники пойду. Сострою вид, что мне плевать на «этих», покрасуюсь пару дней, а там…
Черт! Батя!
Живо бросаюсь к телефону. Набираю заветный номер (благо вечер воскресенья — должен быть дома) — и плевать на былые обиды.
— Слушаю, — уверенный баритон.
— Пап, привет! Это Ваня! — тарахчу, словно ненормальная.
— Привет, котенок. Что-то случилось?
— Пап, — рублю в наглую. — Я по поводу моря. В этом году ты меня тоже отправишь с Санаторий?
— Ну, если не хочешь… только. А так — да. В августе.
— А можно сейчас? — резво перебиваю. — В ближайшие дни.
Обмер в растерянности. Колкие мгновения тишины:
— Что-то случилось?
— Да нет! — и когда научилась так ловко врать? — Просто, пока погода отличная, хотелось бы туда попасть. А то будут, как в прошлом году, одни штормы. Не отдохнуть, и на экскурсии не поездить!
— Ну-у, — протянул задумчиво. — Я позвоню, уточню, можно ли перенести…
— Пожалуйста! Очень прошу! Только на ближайшую дату.
— Хорошо. Но точно ничего не случилось?!
— Пап, ничего, — отчаянно-убедительно. — Иначе бы я тебе сказала. Верно?
— Надеюсь. Ладно, тогда до понедельника. Завтра днем все разузнаю, а вечером — позвоню.
— Жду.
Повесить трубку. Шумный выдох.
Шах и мат.
Не вы меня — я себя.
Уйду красиво. А там, гляди, за пару недель и забудете, как звали.
Но, а пока — сделать вид, что меня ничего это не задело.
Уверенный шаг за порог — и подалась в уже заученном направлении.
Зря нервничала. Переживала.
Не было… ни Его, ни Ее. Да даже Ники.
Просидела, как дурочка, чувствуя всеми фибрами души, насколько здесь я — лишняя.
А потому еще часик для отвода глаз, учтивой вежливости — и откланялась, сетуя, что завтра дел по горло и, так как вставать очень рано, то и спать уже пора.
Дождалась. Как еще никогда, я радостно встретила новость о скорой поездке в еще столь недавно бесящий меня Санаторий (пусть он даже и на море). Нынче… возможность убежать от всего этого, от этих перемен, что будто книга схлопнулись, раздавив меня, спасительным елеем на мое разбитое состояние скрадывается.
Так что да: Аривидерчи, ребята!
Если хочу успеть на ближайшую «смену», то выезжать уже завтра. И хоть отец настоятельно рекомендовал не торопиться, а собраться толково, обдуманно, не спеша, мой ответ был непреклонен, и сразил его явно наповал: