– Значит, вы не знаете, была ли она влюблена?

– Я готова рассказать вам все, что мне известно, но не люблю сплетничать о мертвых.

– Да. Понимаю. Спасибо большое за то, что вы мне сообщили.

Вставая, Юй еще раз оглядел комнату. На комоде он заметил множество флакончиков с духами, тюбиков с губной помадой, флаконов лака для ногтей. Некоторые были известных марок – он часто видел их в рекламе по телевизору. Такая косметика была хозяйке явно не по карману.

– Это все пробники, – пояснила Чжан, проследив за направлением его взгляда, – с работы.

– Конечно. – Юй решил: наверное, товарищ Гуань Хунъин предпочла бы держать всю косметику тактично спрятанной в ящике комода. – До свидания!

Следователь Юй не был доволен результатами сегодняшнего дня. Комиссару Чжану почти не о чем докладывать – правда, он и раньше не очень понимал, о чем можно говорить с комиссаром. Он позвонил ему из уличного телефона-автомата, но комиссара Чжана в кабинете не оказалось. Радуясь, что не придется выслушивать лекцию о политическом положении в исполнении старого комиссара, Юй пошел домой.

Дома еще никого не было. На столе он увидел записку: «Мы с Циньцинем в школе, на собрании. Разогрей себе ужин».

Взяв миску риса с полосками жареной утки, он вышел во внутренний дворик, где встретил своего отца, Старого Охотника.

– Изнасилование и предумышленное убийство, – сказал Старый Охотник, хмурясь.

Юй вспомнил, как страдал его отец в начале шестидесятых, когда ему пришлось расследовать примерно такое же преступление. Убийство на сексуальной почве, произошедшее на рисовом поле в Баошане. Труп девушки нашли очень быстро. Полиция прибыла на место преступления меньше чем через полчаса. Один свидетель мельком видел подозреваемого и довольно подробно описал его. На месте преступления обнаружили свежие следы и окурок сигареты. Старый Охотник работал день и ночь; он трудился несколько месяцев, но его усилия оказались напрасными. Преступника нашли лишь через несколько лет, причем случайно. Он продавал портреты жены Мао Цзэдуна, которая в тридцатых годах была второразрядной актрисой – развратная богиня в платье с низким вырезом. В те времена за такое преступление полагался смертный приговор. В ходе допроса обвиняемый сознался в убийстве, которое он совершил несколько лет назад в Баошане. И само дело, и неожиданная поимка преступника наложили неизгладимый отпечаток на Старого Охотника.

Такое дело похоже на туннель, по которому можно идти и идти без надежды когда-либо увидеть свет.

– По словам нашего партийного секретаря, у этого дела может быть политический подтекст.

Старый Охотник поморщился:

– Сынок, не вешай мне лапшу на уши. Какая политика? Как гласит пословица, «старый конь борозды не портит». Если такое убийство не раскрыть по горячим следам, в первые две-три недели, вероятность раскрытия сводится к нулю. И политика тут ни при чем.

– Но надо же что-то делать! Мы ведь, как ты знаешь, особая бригада.

– Фу-ты ну-ты, особая бригада! Вот если бы убийца оказался сексуальным маньяком, тогда еще создание вашей бригады можно было бы оправдать.

– Я тоже так думал, но руководство нам продыху не даст, особенно комиссар Чжан.

– И про своего комиссара мне тоже лучше не рассказывай. Вот уже тридцать лет он как чирей у всех на заднице. Никогда я с ним не ладил. Но я понимаю, почему твой старший инспектор так и роет землю. Политика!

– Он в политике хорошо разбирается.

– Не пойми меня превратно, – продолжал старик, – я не против твоего начальника. Наоборот, я верю, что он по-своему старательный, добросовестный молодой офицер. Небо у него над головой, земля у него под ногами – по крайней мере, ему это известно. Я прослужил в полиции много лет и разбираюсь в людях.

Побеседовав с сыном, Старый Охотник ушел к себе. Юй остался во внутреннем дворике один. Он курил, стряхивая пепел в пустую миску из-под риса. Утиные косточки на дне легли крестом.

Докурив одну сигарету, он прикурил от нее вторую, затем третью – тлеющая белая палочка напомнила ему антенну, которая пытается получить из вечернего неба какие-то непонятные сведения.

У старшего инспектора Чэня утро тоже выдалось суетным. В семь часов он встретился в здании управления с комиссаром Чжаном.

– Трудное дело, – заявил комиссар Чжан, кивая, после того как Чэнь вкратце изложил ему ход расследования. – Но мы не должны бояться ни трудностей, ни смерти.

«Не бояться ни трудностей, ни смерти» – изречение председателя Мао, популярное в годы культурной революции. Комиссар часто напоминал Чэню выцветшую листовку-дацзыбао, сорванную со стены заброшенного дома. Чжан столько лет прослужил на своем посту, что постоянно повторял одно и то же, как заигранная пластинка. Старый политикан, не имеющий представления о современности. Однако и болваном комиссара назвать тоже ни в коем случае было нельзя. Говорили, что в сороковых годах он был одним из лучших студентов Юго-Западного объединенного университета.

– Да, вы правы, – сказал Чэнь. – Сегодня я поеду в общежитие, в котором жила Гуань.

– Это важно. Возможно, в ее комнате остались улики, – одобрил комиссар Чжан. – Сообщите мне, если что-нибудь там найдете.

– Обязательно.

– И пусть следователь Юй тоже свяжется со мной.

– Я ему передам.

– Ну а как же я? – спросил комиссар Чжан. – Мне тоже нужно что-то делать, а не просто наблюдать и давать советы.

– В настоящее время мы заканчиваем предварительное следствие. Следователь Юй допрашивает сослуживцев Гуань, а я осмотрю ее комнату, побеседую с соседями, а потом, если останется время, навещу ее мать в доме престарелых.

– В дом престарелых поеду я. Мать Гуань – пожилая женщина. Думаю, мне скорее, чем вам, удастся найти с ней общий язык.

– Зачем же вам беспокоиться? Не подобает такому ветерану, как вы, участвовать в обычном расследовании.

– Не говорите так, товарищ старший инспектор. – Чжан встал, хмуря брови. – Немедленно отправляйтесь в общежитие Гуань.

Общежитие, которое находилось на улице Хубэйлу, делили между собой несколько трудовых коллективов, включая и коллектив 1-го универмага; несколько комнат общежития предназначались для его работников. Чэнь подумал: учитывая статус Гуань, ей могли бы дать что-нибудь получше – например, такую же квартиру, как у него. Но она жила скромно, как все. Наверное, именно потому ей и присвоили почетное звание Всекитайской отличницы труда.

Маленькая улица Хубэйлу была затиснута между улицами Чжэцзянлу и Фуцзяньлу; совсем недалеко отсюда, если идти на север, находится улица Фучжоулу, главная культурная улица Шанхая, на которой расположено несколько крупных книжных магазинов. Удобное местоположение. Остановка семьдесят первого автобуса всего в десяти минутах ходьбы, на улице Яньаньлу, и автобус доезжает прямо до 1-го универмага.

Чэнь вышел на остановке «Улица Чжэцзянлу». Он решил пройтись по кварталу. Окрестности многое могут рассказать о живущих здесь людях – как в романах Бальзака. Впрочем, есть и существенное различие. В Шанхае люди не сами решали, где им поселиться. Комнаты выделяли рабочие коллективы. Не переставая размышлять, он побрел по тротуару.

Улица была одна из немногих в Шанхае, по-прежнему мощенных булыжником. От нее в обе стороны отходило множество тесных, грязных переулков и тупиков. Всюду носились дети, как обрывки бумаги на ветру; они с криками перебегали из одного переулка в другой.

Чэнь достал блокнот и перечел точный адрес Гуань Хунъин: улица Хубэйлу, переулок 235, дом номер 18. Вот только найти нужный переулок все никак не удавалось.

Он спрашивал прохожих, показывая им адрес. Казалось, никто не слышал о таком переулке. Улица Хубэйлу не была длинной. Меньше чем за пятнадцать минут он прошел ее из конца в конец и обратно. Никакого толку! Заглянул в небольшую бакалейную лавку на углу, но старый торговец тоже покачал головой. Рядом с лавкой слонялись пять-шесть хулиганов – молодых, в потрепанной одежде, с чахлыми баками и сверкающими серьгами в ушах; они бросали на него вызывающие взгляды.