Охранники, с воодушевлением пересмеиваясь, расселись вдоль стен. Пение Даши стало громче — теперь она отстукивала ритм ладонями по коленям.

Надо сказать, Даша несколько облагораживала звучание популярной эстрадной мелодии, и, может быть, оттого, что, подлаживаясь под мои движения, Даша изменила тон голоса на более интимный и томный, а может быть, из-за того, что единственным инструментом был импровизированный "барабан", — песня звучала на восточный манер.

"Танец живота, — промелькнуло у меня в голове, — танец живота!.."

Но ведь, чтобы продемонстрировать зрителям импровизацию на тему древнейшего восточного танца, мне нужно было обнажить свой живот. Поэтому, кружась в ритме танца, я медленно начала снимать с себя кофточку. Сначала расстегивала — пуговицу за пуговицей — а когда стянула с себя рукава, то ненароком оказалась как раз напротив центрового кавказца-верзилы Гиви.

Широко округлив глаза, он следил за каждым моим движением, и, к своему удивлению, я не заметила в его глазах ни капли похоти, только восхищение, а когда я швырнула кофточку на пульт и осталась в одном только полупрозрачном лифчике, Гиви чуть отпрянул назад и с губ его сорвалось изумленное:

– Ва-ах!

Остальные охранники тоже, конечно, не сводили с меня глаз. Балагурить они перестали и пересмеиваться тоже. Внимание всех пятерых было приковано только ко мне одной.

– Пора, — поняла я и начала действовать.

Перво-наперво я закрыла глаза и ввела в транс саму себя. После этого все оказалось легко и просто. Внешние звуки уже не достигали моего сознания, но танцевать я не перестала — просто двигалась под свою собственную музыку. И вот, что интересно: когда все это закончилось, Даша сказала, что никогда не видела более откровенного и сексуального танца.

– Что-то первобытное и… безумно страстное было в твоих движениях, — так говорила мне Даша, когда все закончилось, — видно, сознание, получившее приказание соблазнить мужчин, передало импульсы подсознанию, и на этом уровне включились знания, накопленные десятками тысяч поколений предков… Удивляюсь, как эти животные не накинулись на тебя в тот же момент и не изнасиловали… Наверное, просто оторопели…

Может быть. Я не видела лиц мужчин, когда танцевала для них с закрытыми глазами. Я видела только расплывающиеся бесформенные силуэты, словно оплавленные неожиданным солнцем снежные фигуры. А еще я видела нити в своих руках — тонкие, словно утренние солнечные лучики. И когда поняла, что получила полную власть над расплывающимися силуэтами, а золотые нити в моих руках стали обжигающе горячими, танец мой стал другим.

Раз за разом, совершая по комнате круг, я взмахивала руками, и новая нить взлетала в воздух над сидящими у стен. В воздухе золотая нить вдруг темнела и словно взрывалась, оставляя после себя только сноп крошечных золотых звездочек, которые медленно опускались на неподвижные фигуры.

Неслышный взмах — бесшумный взрыв, и новый сноп звездочек летел вниз.

Только тогда, когда я перестала видеть человеческие очертания под ворохом догорающих звездочек, я остановилась, опустила руки и, глубоко выдохнув, вышла из транса.

Открыла глаза.

– Готово, — прошептала Даша, — они уснули.

– Чего ты шепчешь? — усмехнулась я. — Говори в полный голос.

– Да нет уж, — испуганно вздрогнула моя подруга, — вдруг разбужу.

– Никого ты не разбудишь, — проговорила я, поднимая свою кофточку с пульта, — потому что они не спят.

– Нет? — ужаснулась Даша. — Ты что — их?.. Всех пятерых — того…

– Ничего не того, — устало возразила я, застегиваясь, — это называется — каталепсия. Будут спать… черт возьми, не спать, а… Ну, ладно, проще говоря, они будут спать еще часа четыре. Вернее — ровно четыре часа. На столько я их запрограммировала.

Охранники так и продолжали сидеть на своих ящиках вдоль стены, словно каменные. Остекленелые глаза открыты, но тела застыли в естественных позах, и вправду похоже на то, что парни спят. С открытыми глазами. Правда, сердце у них не бьется и пульса нет никакого, но это мелочи. Когда они придут в себя, они ничего не будут помнить — ни меня, ни Дашу, ни диковинный танец живота.

– А вдруг их кто-нибудь хватится? — шепотом спросила Даша.

– Во-первых, не шепчи, — проговорила я, — ужасно раздражает. Во-вторых, никто их не хватится до самого утра.

– Почему это? — поинтересовалась Даша.

– Посмотри… — я указала ей на пустые бутылки из-под водки, — если бы у них пересменка была… или вообще — контроль какой-нибудь, разве бы они стали водку пить? И разве бы они разрешили нам остаться здесь до утра? Да и средств связи тут никаких. Только телефон…

Даша оглянулась на телефон, аккуратно сняла трубку и положила ее рядом с автоматом.

– Пускай будет все время занято, — сказала она уже в полный голос.

Я кивнула.

Приведя свою одежду в порядок, я подошла к Гиви, ладонью прикрыла ему глаза, словно мертвому, потом, чувствуя в себе еще не остывший заряд энергии, легонько дунула ему в лицо.

Через секунду Гиви сам открыл глаза. Даша тихонько взвизгнула, но я движением руки успокоила ее и присела на корточки рядом с кавказцем.

– Ты меня слышишь? — спросила я, глядя прямо в неподвижные глаза.

– Да… — еле слышно ответил он.

– Ты понимаешь меня?

– Да…

– Господи! — прошептала Даша за моей спиной. — Он говорит… будто не своим голосом. Как будто он умер и… говорит призрак…

– Мне нужно пройти в кабинет главного врача, — четко и внятно проговорила я, обращаясь к Гиви, — как это сделать короче?

– Выйди во двор и прямо пройди к главному входу, — ни секунды не медля, ответил Гиви таким же безжизненным голосом, — потом поднимись на второй этаж. Направо по коридору. Тридцать пятый кабинет.

Он замолчал. Толково отвечает, будто по-писаному. Так всегда разговаривают люди, введенные в транс. Если человек в здравом рассудке и уме прежде, чем ответить, подумает и снабдит и обременит информацию какими-то ненужными дополнительными деталями или вообще исказит факты, то введенный в транс солгать не сможет. Его сознание открыто, я задаю вопросы, а полностью подчиненный мне мозг посредством артикуляционного аппарата выдает мне сведения.

– Мне встретится на пути кто-нибудь? — задала я следующий вопрос.

Гиви ничего не ответил — губы его дрогнули, из приоткрытого рта вырвался довольно громкий хрип. Жутковато это смотрелось, если учесть, что лицо кавказца было неподвижно, а глаза словно мертвые. Словно ожившая древняя маска на стене гробницы.

Даша невольно вскрикнула.

Ничего, это моя вина. Я не правильно задала вопрос. Человек, находящийся в трансе, может ответить только на те вопросы, на которые действительно может ответить. То есть, используя информацию, заложенную в его сознание. Введенный в транс, не может рассуждать или предполагать, он может отвечать только на прямо поставленные вопросы. Вот из-за этого-то Гиви…

Гиви захрипел еще громче, его голова дернулась, и на секунду мне показалось, что ожила какая-то черточка его смуглого лица.

Так не пойдет. Если сейчас не исправить положения, то может произойти непоправимое — мозг Гиви запрограммирован на беспрекословное подчинение и послушно ищет сейчас ответ на мой вопрос. И, конечно, не может найти. Напряжение мозговых импульсов нарастает и может стать слишком высоким — и тогда Гиви умрет. Ну, в противном случае отделается простой шизофренией, а если очень повезет — всего лишь нервным истощением.

Но ведь я-то ничего плохого этому человеку не желаю. Может быть, он и находится на службе у преступника, но пока я ни в чем не уверена, и поэтому…

– У главного входа есть вахтер? — поспешно задала я следующий вопрос.

Воздух со свистом вылетел между посинелых губ кавказца.

– Нет, — сдавленно ответил он.

– Слава богу, — отозвалась Даша у меня за спиной, — значит, путь свободен!

– У главного входа есть охранник? — спросила я, не удовлетворившись ответом.

– Да…

– Один охранник?