Вначале Хэнк не понял, о чем он спрашивает. Хэнк пребывал в состоянии какой-то неопределенной мечтательности, ему было очень жарко и было приятно сидеть просто так с ребятами и говорить о плавании.

– Что у тебя на штанах, Хэнк? – спросил Бобби.

Хэнк сонно взглянул сначала на него, а затем на висевший на штанах замок.

– О, это замок, – ответил он.

– Замок! – удивился Бобби.

– Ага, замок.

– Замок! – Это сообщение потрясло и зачаровало Бобби. Он повернулся к другим ребятам и сказал:

– У него на штанах замок, – и засмеялся своим странным полумужским-полумальчишеским смехом, а затем снова повторил: «Замок!»

– Ага, замок, – ответил Хэнк.

Один из ребят начал объяснять, как надо нырять «щучкой», но Бобби не дал ему договорить. Он слегка повысил голос и спросил:

– Почему у тебя на штанах замок?

– А почему бы и нет? – ответил Хэнк. Он не сердился. Ему просто не хотелось, чтобы его беспокоили. Было слишком жарко, чтобы вникать в причину, почему у него на штанах замок.

– Чтобы ты запираешь? – не унимался Бобби.

– Я ничего не запираю.

– Тогда, почему у тебя замок?

– Потому, что мне так хочется.

– Это мне кажется довольно глупым, – заметил Бобби.

Парень, объяснявший, как нырять «щучкой», сказал:

– Весь секрет в том, как ты прыгаешь с вышки. Ты должен прыгать так…

Бобби повторил, но на этот раз более громко:

– Это мне кажется глупым.

– Эй, какое тебе до этого дело? – сказал парень. – Послушай…

– Хм, глупо носить на штанах замок, – продолжал настаивать Бобби. – Клянусь богом, впервые в жизни вижу человека, у которого на штанах замок.

– Так не смотри на него, – сказал парень и продолжал: – Если ты прыгаешь неправильно, то не сможешь коснуться руками пальцев ног. Иногда эти трамплинные доски…

– Ты носишь его на всех штанах? – спросил Бобби.

– Ага, на всех штанах.

– Снимаешь с одних и перевешиваешь на другие?

– Ага, снимаю с одних и перевешиваю на другие.

– Это глупо. Если ты хочешь знать правду, он и выглядит глупо.

– Так не смотри на него, – сказал Хэнк.

– Просто мне это не нравится, вот и все. Мне это не нравится.

– Это мои штаны и мой замок, и если тебе не нравится, то какое-кому дело? – Он почувствовал некоторый страх.

Бобби был сильнее, и Хэнк не хотел начинать драку с парнем, который мог убить его. Ему отчаянно захотелось, чтобы Бобби прекратил разговор, но Бобби был не в том настроении, чтобы прекратить его. Бобби получал он этого истинное удовольствие.

– Почему бы тебе не повесить замок и на рубашку?

– Я не хочу вешать замок на рубашку.

– Почему бы тебе не повесить его на нижнее белье?

– А почему бы тебе не заткнуться? – Хэнк начал дрожать. «Я НЕ БОЮСЬ», – внушал он себе.

– Почему бы тебе не повесить его себе на клюв?

– Ну, хватит, – сказал Хэнк, – заткнешься ты, наконец, или нет?

– В чем дело? Ты нервничаешь из-за этого паршивого замка?

– Я вовсе не нервничаю. Я просто не хочу об этом говорить. У тебя есть возражения?

– А я хочу говорить об этом, – настаивал Бобби. – Во всяком случае давай поглядим на этот проклятый замок. – Он наклонился и протянул руку, собираясь дотронуться до замка, чтобы рассмотреть его поближе. Хэнк немного отпрянул назад.

– Убери руки! – огрызнулся он, в то же время удивляясь, почему все так происходит, почему его не могут оставить в покое. Он почувствовал внутреннюю дрожь и снова повторил про себя: «Я не боюсь», зная, что он боится. Он ненавидел свой страх и ненавидел Бобби, на лице которого заметил угрожающую ухмылку.

– В чем дело? Я не могу даже дотронуться до него?

– Да, ты не можешь даже дотронуться до него, – ответил Хэнк. – «Хватит, остановись, – думал он. – Ради чего мы должны драться? Перестань».

– В чем дело? Он золотой?

– Нет, платиновый. Убери руки.

Бобби, внезапно протянул руку, схватил замок и дернул, оторвав петлю на брюках. Бобби зажал замок в кулаке. Хэнк был так потрясен, что какое-то мгновение не мог двигаться. Бобби ухмылялся. Хэнк был в нерешительности. Вызов был брошен. Весь дрожа, с трудом сдерживая слезы, он вскочил на ноги.

– Отдай замок!

Бобби тоже встал. Он был на целую голову выше Хэнка и вдвое шире его.

– В чем дело? – невинно спросил он.

– Отдай мне замок!

– Я собираюсь выбросить его вместе с другим хламом в сточную канаву, – сказал Бобби и сделал шаг по направлению к решетке сточной канавы, не понимая, что сейчас, по существу, он держал зажатым в кулаке сердце Хэнка, его индивидуальность, его существование, его жизнь. Он правильно определил, что Хэнк боялся его. Он видел страх в его худом дрожащем теле, он читал этот страх в его напряженном лице и в повлажневших глазах, в его отчаянной попытке удержать слезы. Но он не знал, что держал в своем кулаке что-то очень ценное, что-то такое, что придавало смысл и значение жизни в этом лабиринте из бетона и асфальта, который угрожал лишить людей их индивидуальности. Он не знал этого, пока Хэнк не ударил его.

Он ударил Бобби так сильно, что у того сразу же из носа пошла кровь. Бобби почувствовал, как она хлынула у него из ноздрей, и глаза расширились от удивления.

Хэнк ударил его второй и третий раз, и Бобби, пытавшийся в это время зажать нос, вдруг упал на мостовую. Хэнк вскочил на него верхом, и его пальцы с такой силой сжали горло Бобби, что тот с ужасом понял: Хэнк задушит его насмерть.

– Отдай ему замок, Бобби, – сказал один из ребят, и Бобби, крутя головой и пытаясь освободиться от сжимавших его горло, как тиски, пальцев Хэнка, прохрипел: «Бери, на, бери». Он разжал кулак, и замок упал на тротуар. Хэнк быстро подобрал его, зажав в одной руке, а другой прикрыв кулак. Слезы, наконец, выступили у него на глазах и потекли по лицу. Заикаясь, он сказал: «П-почему, п-почему тебе н-н-надо было в-в-вмешиваться в чужие д-дела?»

– Иди домой, Бобби, – посоветовал другой парень. – Ты весь в крови.

Это был конец драки и последняя неприятность между Хэнком и Бобби. После этого он сразу же перестал носить замок. Однако с этого дня он стал носить кое-что другое: чувство своего собственного страха и понимание того, какой ценой он может воспрепятствовать тому, чтобы этот страх не прорвался наружу.

– Пап?

Хэнк поднял голову. С минуту он не мог узнать стоявшую перед ним молодую девушку с длинными светлыми волосами, испытующим взглядом женщины, упругой грудью, тонкой талией и длинными ногами. «Моя дочь? – подумал он. – Давно ли ты сидела у меня на коленях, Дженни? Когда ты успела присоединиться к таинственному сословию женщин?»

– С тобой все в порядке, пап? – спросила она. В ее голосе чувствовалось беспокойство.

– Да, – ответил он. – Просто решил выкурить последнюю сигарету, прежде чем идти домой.

– Замечательный вечер, – сказала Дженни, садясь на ступеньку рядом с ним и натягивая на колени юбку.

– Да. – Он помолчал, а затем спросил: – Ты шла домой от Агаты?

– Да. Ребята еще там, а я ушла. Было ужасно скучно. – Она помолчала. – Лонни там не было. Несколько минут они сидели молча.

– Ты… ты не видела каких-нибудь ребят на улице, а? По дороге домой? – спросил он.

– Нет. Никого.

– Тебе не следовало бы ходить вечером одной, – заметил Хэнк.

– О, здесь нечего бояться, – ответила Дженни.

– И все же.

– Не беспокойся, – успокоила она.

Они снова замолчали. Он чувствовал – Дженни хочется поговорить с ним. Он понимал, что это было бы хорошо для них обоих, если бы они поговорили друг с другом, но вместо этого они сидели, как посторонние люди в зале ожидания железнодорожной станции маленького городка, необщительные, испытывая неловкость.

Наконец, дочь встала и оправила юбку.

– Мам дома? – спросила она.

– Да.

– Пожалуй, я пойду и выпью с ней стакан молока – сказала Дженни и вошла в дом.

Хэнк остался сидеть в темноте один.