В Доме было ужасно холодно.
2
Я вернулся в свою комнату, мрачно подмигнул просиявшему тюльпану и открыл тумбочку у кровати, где у меня еще оставалось с полбутылки хиразского бальзама. Темно-топазовый, чуть горчит, тридцать две травы в настое, а крепость...
Такую крепость не в одиночку штурмовать... Я подумал, вытащил пробку и двинулся на приступ.
...Пятый глоток настроения не улучшил, но ощутимо добавил тепла в окружающую сырость. Зря все-таки Лайна назвала меня Мифотворцем. Ведь знает же, что не люблю, и я знаю, что она знает, и тем не менее...
Шестой глоток. Седьмой. Я попытался расслабиться и вспомнить, какой покорно-томительной любовницей бывает хрупкая Лайна, Предстоящая Матери-Ночи Ахайри, но в голову упрямо лезло совсем другое: пинки, теряющее чувствительность тело, смех разгоряченной толпы, в которую судорожно швырял бесполезные слова чужак по имени Сарт... Я только что выпал из своего, привычного мира, я еще не успел понять, что Тяжелое Слово Магистра Сарта здесь, в этом простом и старом существовании, превратилось в горсть побрякушек, раздавленных в крошку сандалиями зевак. Я еще жил тем, о чем не хочу рассказывать - не здесь, не сейчас - и не научился пока жить заново. Пинки, смех, стыд - и порог неизвестно откуда взявшегося Дома, шелест убегающих ног позади, и - глаза, внимательные, оценивающие глаза Лайны-Предстоящей...
Временами я ненавидел эти глаза. Мне казалось, что в них сосредоточилась вся тяжесть здешнего практичного бытия, где тщательно продуманные чудеса отмеряются по чайной ложке для здоровья тупеющего человечества; и мы - личные Мифотворцы Предстоятелей - укладываем иллюзорные кирпичи легенд, лжи, сказок, чтобы люди могли жрать, спать, размножаться и изредка, на сон грядущий, тешить ожиревший разум словами о том, чего нет и не может быть...
Мой бедный, глупый ночной всадник! Ты же знал, верил, ты был готов испугаться, ты испугался почти радостно, ты так и не понял, что это твой сладкий ужас вырос перед твоим конем!.. А я лишь помог, помог нелепо, случайно, я ощутил твой страх и помог ему принять форму - и лишь я видел, что конь, глупое животное, вставал на дыбы, повинуясь власти поводьев и обиженно выкрикивая свои конские проклятия...
Ничего не видел конь. И поэтому не понимал жгучей боли в разрываемом рту. Он не знал, что он должен увидеть. Кони не молятся в храмах Ахайри. А люди молятся. Люди верят. Люди знают, кто может встретиться им в ночи. Некоторые даже видели саму Темную Мать, когда она несется по заброшенным дорогам, гоня упряжку крылатых вепрей...
Меня всегда интересовало, какому болвану первому пришла в голову идея свиньи с крыльями?!. И почему они - люди, а не свиньи, хотя иногда и весьма похожие друг на друга - почему они не смеются, а боятся?!.
Не положено Мифотворцу думать о таких вещах. Традиция есть традиция. А я думал. И втайне посмеивался. Если не злился.
В конце концов, я был чужой. Первый чужой в Доме. Спасибо Лайне учуяла, высмотрела талант...
Первый - и, наверное, последний.
Я пил бальзам и еще не знал, что я уже действительно - последний.
Только не в этом смысле.
Я сидел, смачивая губы пряной жидкостью, и с каким-то мазохистским удовольствием мурлыкал себе под нос один и тот же куплет старой, полузабытой песенки, по многу раз повторяя каждую строку...
Среди бесчисленных светил
Среди бесчисленных светил
Я вольно выбрал мир наш строгий,
И в этом мире полюбил
Одни веселые дороги...
3
- ...Иди в мир. Пройдешь через нижний зал, потом по коридору, третья комната; дверь рядом с кроватью под балдахином. Кровати может и не быть, но дверь там одна, так что не ошибешься... И поторапливайся, Дом тебя побери!..
Я еще не окончательно проспался, упрямые остатки хмеля бродили в налитой свинцом голове, но шершавый голос выдергивал меня из забытья, и я не сразу сообразил, что этот властный, озабоченный, пренеприятнейший голос принадлежит Лайне.
И совсем не похож на обычный, повседневный (или повсенощный?) хрустальный голосок Лайны-Предстоящей.
- Выйдешь в город и направишься к храму Эрлика, Зеницы Мрака. У Трайгрина, его Предстоятеля, новая забота. Пророк у них на площади об явился. Говорит, нет Бога Смерти, и смерти нет, но есть жизнь вечная... А эти остолопы рты разинули и слушают! Пойди, разберись...
К голосу Лайны вернулись звонкость и прозрачность, но в нем изредка, как вертлявые угри в чистой воде, проскальзывали визгливые нотки базарной торговки. Я улыбнулся в подушку, не успев понять, что делаю, но успев спрятать улыбку.
- У Предстоятеля Трайгрина свой Мифотворец есть, - пробормотал я спросонья. - Я для Зеницы Мрака не работаю... Тоже мне, нашли мальчика на побегушках...
Я знавал Мифотворца при Трайгрине. Вернее, Мифотворицу. Злобная такая старуха, с дымящейся трубкой в желтых зубах, горбатенькая, нос до губы свисает... Одного ее вида хватало, чтобы все вокруг поминали Бога Смерти Эрлика и сплевывали от сглаза. На мифы она не тянула, нет, хоть и неглупа была бабка, а вот сказок вокруг нее - как блох на собаке...
Хлопнула дверь. Забытая бутылка упала со стола и, стуча по коврику, откатилась в угол. Я с трудом приподнялся, морщась и глубоко дыша, и увидел пустую комнату.
Моих возражений попросту не расслышали. Не до того, видно, было. Я вылез из-под одеяла, кряхтя и ругаясь оделся, спустился по лестнице - на этот раз винтовой и почему-то без перил - нашел нужную комнату, нужную дверь (балдахин был, а кровать отсутствовала) и вышел на площадь. На крупный булыжник площади Хрогди-Йель перед приземистым храмом Эрлика, Зеницы Мрака.
- Куда прешь, козел? - хмуро сообщил мне вислоусый ремесленник из задних рядов гудящей толпы. - И без тебя тесно...
Я аккуратно наступил ему на ногу и стал проталкиваться вперед, напрягая туловище и растопырив локти.
Через пять минут проклятий и сопения я выбрался из потной, горячей массы и остановился, меланхолично разглядывая ступени храма и жирного пророка на третьей снизу ступеньке.
В то, что он говорил, я не вслушивался. Слов Лайны хватило, чтобы я не сомневался в главном - этот огромный, тучный мужчина с тройным подбородком и складками на багровом лице говорит не то, что нужно.