Эсмонд был шестнадцатилетним романтиком и трезво оценивал каждую женщину, которую встречал на своем пути. Если Миноу для него – Манон Леско, то Дельфина напоминала больше Юлию, или, пожалуй, покорную и великодушную Клер, одну из героинь того же романа. Эсмонд видел ее скромность и стеснительность и усердно пытался всячески ее развлекать. Он дал ей почитать роман «Новая Элоиза», взяв предварительно у нее обещание, что она никому эту книгу не будет показывать (причина такой секретности не ясна, так как далее он упоминает, что ни его отец, ни мать не читали по-французски. Возможно, он хотел установить с ней более интимные, доверительные отношения). Эсмонд боялся, что Миноу станет его ревновать, и старался скрыть от нее свой интерес к новой гостье. Но он явно недооценил Миноу! Спустя несколько дней после приезда Дельфины он лежал в постели Миноу в ее комнате, и она сама сказала ему, что, по ее мнению, Дельфина неравнодушна к нему, и добавила, что он глупец, если не заметил этого. Он решил сам выяснить истинные чувства Дельфины, стараясь, как бы случайно, коснуться ее руки, проходя мимо, или положить руку ей на талию, если они оставались наедине. По ее реакции он догадался, что Дельфина не возражает против таких проявлений фамильярности, она благосклонно принимала его ухаживания. Когда они были на пикнике в руинах старинного аббатства, он поймал ее в укромном уголке и поцеловал. Она разразилась слезами. Обеспокоенный и озадаченный, он обратился за советом к Миноу, и та сказала, что Дельфина относится к нему более серьезно, чем он – к ней, и ее слезы свидетельствуют, что она интуитивно чувствует это. Замечательный пример психоанализа!
В следующий раз, когда они остались наедине с Дельфиной, Эсмонд спросил у нее: «Вам нравится целоваться со мной?» – и заверил ее, что никогда больше не поцелует ее против ее воли. Она покраснела, пробормотала что-то невразумительное, а затем, когда он стал настаивать, призналась, что ей приятны его поцелуи. Эсмонд пригласил ее еще раз поехать на пикник в старинное аббатство. Он провел полдня в руинах этого аббатства, целуя ее. Возвратившись домой, он буквально ворвался в комнату Миноу и овладел ею – самовоздержание оказалось ему не по силам. Миноу сказала ему, что он – неопытный любовник. Все, что от него требуется, – это нежность и ласка. Он должен почаще нежно касаться ее рук, лица… любой части тела, которая ему доступна, приучить ее, чтобы и она отвечала с удовольствием на его прикосновения, а затем попытаться осторожно добраться до более интимных мест. Он был явно увлечен этой хитроумной тактикой соблазнения невинной девушки – описание этой кампании занимает девять страниц, исписанных мелким почерком. После недели такой подготовки ему было позволено обнажать ей груди и ласкать их, и даже целовать ее выше колен, хотя она придерживала рукой край платья, чтобы предотвратить его дальнейшие поползновения. Они обсуждали Юлию и Сен-Пре, и она теоретически согласилась, что двое людей в таком положении должны неизбежно стать любовниками. На практике она проводила четкую границу между ласками и занятием любовью.
А потом неподражаемая Миноу сделала предложение, которое его озадачило. Она была убеждена, что Дельфина добродетельна «теоретически и по неопытности» (как она выразилась), но она проявляет здоровое любопытство, и этим следует воспользоваться для ее соблазнения. Она сказала Эсмонду, чтобы он привел Дельфину в амбар в следующий полдень, и он убедится сам, что она не вымолвит и слова, когда Шон Рафферти придет разбросать сено для их обычного любовного свидания. «Если она откажется смотреть, тогда она действительно целомудренная и добродетельная, и тебе лучше сбежать от нее подальше, пока она тебя не женила на себе. Если она будет смотреть, то она – твоя».
По мере приближения назначенного срока Эсмонду становилось все более не по себе, и несколько раз он хотел было отказаться от всей этой затеи. Он втайне надеялся, что Миноу, которая так четко составила весь этот план соблазнения Дельфины, в конце концов бросит эту игру. Его сестра объявила о своем намерении назавтра отправиться с визитом к соседям, и Дельфина согласилась составить ей компанию. И вдруг, в последнюю минуту, Дельфина сказала, что у нее разболелась голова, и ее мать согласилась поехать вместо дочери. Эсмонд начал разыгрывать своего рода «русскую рулетку» с судьбой. Ему хотелось, чтобы план провалился, но он решил идти до конца и не отступать, и одновременно искал любой повод, чтобы отказаться от задуманного. Он вошел в комнату Дельфины в половине четвертого и спросил, не хочет ли она прогуляться по свежему воздуху. Она ответила, что во дворе собирается дождь. Десять минут спустя выглянуло солнце, и она неожиданно изменила решение и выразила желание пойти на прогулку с Эсмондом. Они отправились привычным маршрутом к Адару затем вернулись назад вдоль ручья, беспечно шлепая ногами по мелким местам. Эсмонд вспомнил свое детство и часы, проведенные в старом амбаре за чтением запрещенных книг (впрочем, они были ничем не хуже «Монахини» мистера Афра Бена или романов Смолетта). Когда они пересекали пустынный двор фермы, Дельфина предложила взглянуть на этот амбар. Было уже половина пятого, и Шон мог быть уже там. Но его в амбаре не оказалось. Эсмонд подвел девушку к лестнице, ведущей на сеновал, и они оказались в заранее подготовленном месте. Эсмонд бросил пустые мешки на душистое сено и улегся на них. Дельфина, не колеблясь, последовала его примеру – без сомнения, это было то, чего она добивалась.
Мы не тратили впустую времени на разговоры и немедленно приступили к поцелуям и нежным ласкам, которые быстро перешли их обычную границу. На этот раз на ней не было корсета, поэтому понадобилось меньше усилий, чем обычно, чтобы обнажить ей груди и начать атаковать их губами. Еще раньше я заметил, что ее наслаждение возрастает, если я слегка покусываю соски. Я взял в рот сосок, и она сразу же скрестила накрепко лодыжки и непроизвольным движением туго сжала бедра, из чего я сделал вывод, что защищенное таким образом интимное место готово для нежных ласк. Но когда мои губы двинулись выше ее колен, она быстро ухватилась пальцами за мои волосы и резко одернула меня. В этот момент мы услыхали шаги на лестнице, и она быстро привела в порядок свое платье и собиралась присесть, но я приложил палец к губам и предупреждающе покачал головой, призывая ее к осторожности. Мы притаились там, едва дыша, и я услыхал, как Шон с шумом забросил охапку сена на платформу и начал разгребать его вилами. Затем он еще раз спустился вниз и принес еще одну охапку сена. Я прошептал, что если мы будем сидеть тихо, все будет хорошо, так как это просто наш конюх, которого я знаю. Но когда я попытался поцеловать ее снова, она отрицательно покачала головой и оттолкнула меня.
Мы услышали, как Шон спустился вниз и вышел из амбара. Дельфина сказала: «Нам пора уходить». Но как только мы поднялись, внизу раздался голос Миноу, и Дельфина снова опустилась, уже без моих усилий, на прежнее место. Я сумел так уложить тюки, что мы могли смотреть в щель между ними, не вставая. Дельфина очень испугалась и спросила: «А что если они заберутся сюда?» – но я ее успокоил, указав на место, подготовленное заранее Шоном. Именно тогда она смутно догадалась, с какой целью он разбросал там сено, и ее лицо вспыхнуло румянцем смущения.
Шон первым поднялся на сеновал, а за ним последовала Миноу. Она вскинула руки ему на шею, припала к нему всем телом и приникла к его губам в долгом поцелуе, назначение которого мне было хорошо известно на собственном опыте: она обладала тонким умением зажечь огонь в мужчине быстрыми движениями своего искусного язычка. Затем она развязала веревку на поясе Шона, и его брюки сползли до колен, выпустив наружу большого петушка, украшенного красным гребешком, который радостно салютовал ей. Я с удовольствием увидел, как жадно вбирает в себя Дельфина каждое движение любовников: в ней проснулось то любопытство, о котором говорила Миноу. Я вспомнил ее слова, что в этом случае Дельфина – моя. Поэтому я протянул к ней руки и спустил платье на плечах, обнажив ей груди. Она даже не предприняла попытки удержать меня. Я ощутил под пальцами, как сильно бьется ее сердце. Миноу, уже без нижней юбки, стояла на коленях перед Шоном, повернутым к нам боком, так что от нас не скрылась ни одна деталь из того, чем они занимались. Он держал в руках ее голову и двигал ею взад-вперед, чтобы доставить себе наибольшее наслаждение. Меня же в данный момент интересовали не их похотливые, распутные радости, я соображал, каким образом мне извлечь наибольшую выгоду из создавшегося положения. Я отнял руки от ее грудей, чтобы расстегнуть брюки и выпустить наружу собственного жеребчика, затем возобновил ласки. Дельфина стояла на коленях, и по легким движениям ее бедер я догадался о том нетерпении, которое охватило ее интимное место. Поэтому я поднял ей платье выше колен и рукой коснулся ее бедра. На этот раз она даже не шевельнулась, чтобы воспрепятствовать мне. Я поднял платье выше и коснулся нежного пригорка, едва покрытого легким пушком, но когда я попытался раскрыть кончиком пальца губы ее интимного органа, она отрицательно покачала головой и потуже свела бедра. Ее дыхание стало таким тяжелым и шумным, что только шуршанье сена мешало услышать его занятым друг другом любовникам. Бросив быстрый взгляд сквозь щели в тюках, я увидел, что они все еще заняты предварительными действиями, хотя теперь уже оба лежали на сене, а его лицо спряталось между ее бедер. Я изменил позицию, не снимая руки с ее лона, и начал покусывать ей груди. Ее бедра уступили мне, и мой палец проник в нее, и я почувствовал, что она уже хорошо орошена слезами бога любви. Ощупью я с трудом нашел бугорок, спрятанный между складок, и начал массировать его пальцем, и ее тело стало двигаться в такт движениям моего пальца, одновременно я продолжал покусывать ее груди, находясь в очень неудобном положении. Затем ее пальцы схватили меня за волосы, а ее бедра быстро задвигались, а потом сильно сжали мою руку, лежащую между ними, и долгий стон вырвался из ее груди. Ее тело ослабло, и она упала бы вперед, если бы поддержал ее. Звуки, исходившие от другой пары, достигли своего апогея, но Дельфина воспринимала их равнодушно, будто это была буря за стенами амбара. Она безвольно сползла на мешки и закрыла глаза, одернув и пригладив на себе платье, чтобы снова вернуть свою скромность и добродетель. Я с большим трудом подавил свое нетерпение, чутко вслушиваясь в ее дыхание, но после пяти минут ожидания я лег рядом и поцеловал ее, боясь, что она заснула и я могу потерять завоеванное.
Она лежала неподвижно, как во сне, и я осторожно положил ладонь на ее колени и проскользнул до заветного холмика. Она отрицательно покачала головой, не раскрывая глаз, и отняла свой рот, но не предприняла больше никаких попыток к сопротивлению. Я взял ее безжизненную руку и положил ее на мой возбужденный член, мгновение ее ладонь лежала на нем неподвижно, затем обхватила его, но таким безжизненным движением, что мне показалось, она даже не понимает, что у нее в руке. Звуки за нашим укрытием утихли, и все вокруг нас успокоилось, стояла такая мертвая тишина, что казалось, можно услышать, как мышь пробежит. Поэтому я не предпринял больше никаких попыток улучшить свое положение, продолжал лежать спокойно, но моя рука по-прежнему находилась на ее влажном и инертном средоточии утех, а ее рука легко сжимала мой корень жизни, которым я начал едва-едва двигать, будучи уже не в силах сдержать свое нетерпение. Мы пролежали так около получаса. Потом я услышал шепот Миноу и понял, что она восстановила свою энергию и теперь намеревается разбудить своего спящего дружка, который ответил на это легким мычанием. Но я хорошо знал силу ее аргументов, чтобы усомниться в ее успехе, и через некоторое время возня на соломе возобновилась, что послужило мне сигналом для более решительных действий. Я обнажил груди Дельфины и начал играть ими и покусывать соски, одновременно зажав между большим и указательным пальцами ее увлажненный бугорок внизу. Вскоре ее бедра раскрылись, и я воспринял это как приглашение лечь между ними, но когда я на нее взобрался, она снова сомкнула бедра. Я усмирил ее поцелуем и всем телом прижался к ней, мой член устроился между ее бедрами, а его головка прижалась к прохладному месту, которое я ласкал. Ее колени были сжаты слишком туго, чтобы можно было проникнуть в ее расщелину, но когда я возобновил игру с ее сосками, бедра у нее слегка расслабились, и она вытянула ноги, разведя лодыжки. И хотя голова моего нетерпеливого жеребца теперь проскользнула между ее бедрами, он потерял свою цель, не зная, в какое место ткнуться. Почувствовав себя так близко к желанной цели, я потерял терпение и опустил руку вниз, нащупав ею вход в ее нижний рот, слегка раздвинул его губы, чтобы помочь своему жеребцу. Я сильно нажал и почувствовал, что его голова просунулась в тугое отверстие, где он немедленно встретил препятствие. Я нажал еще раз, она издала легкий стон и отрицательно покачала головой. Испугавшись звуков, которые она издаст, если я буду настаивать, я ограничился тем, что начал слегка двигать головкой жеребца в его новом стойле, которое при каждом движении обхватывало ее все туже, как резинкой. Вскоре Дельфина тоже стала двигаться подо мной, и это уже было слишком для моего перегруженного зарядами тарана, который ринулся в последнюю атаку… Я застонал и нажал изо всех сил – препятствие рухнуло, ее колени раскрылись, и мой жеребец глубоко погрузился в нее. Ее руки крепко меня обняли, и я запечатал ей рот крепким поцелуем…