- Встать! - крикнул Платон, бледнея, и в лаборатории установилась нехорошая тишина. Евген медленно поднялся, осоловело хлопал ресницами и вдруг тоже побледнел: понял.

- Все за работу! Рита, вылей раствор, сегодня он не понадобится. - Ты, юморист, - ткнул он пальцем в Евгена, - выдели новые кислоты и поставь под облучение. С тобой, Миша, мы еще раз проверим расчеты...

Весь день Платон гонял людей и Риту, не давая им передышки. А вернее, гонял себя, чтобы все улеглось, устоялось... Микки он не трогал, будто не замечал. И тот не вертелся, как обычно, под ногами, а забился потихоньку в уголок. Однако перед уходом Платон не запер его в лаборатории, как всегда, а разрешил расхаживать по коридорам и даже гулять в институтском саду. А выйдя на улицу, он вдруг остановился, замер на мгновение, страдальчески хмуря брови, и вдруг кинулся обратно. Микки в лаборатории уже не было, очевидно, отправился шататься, обрадовавшись свободе. Озираясь и чувствуя, что делает глупость, Платон сгреб все книжки, которые только увидел, в том числе и технические, и запер в сейфе. Но облегчения это не принесло.

Он шел домой с тем выражением лица, какое бывает у человека изобретающего крем для ращения волос, а получившего взрывчатку. Вряд ли он сознавал, куда идет. Ноги сами вышагивали привычный путь, огибая встречных. Несколько раз его окликали знакомые, кто-то подошел и удивленно заглянул в лицо Платон ни на что не реагировал. Перед его мысленным взором бушевал водопад - огромная масса воды, тугой и плотной, как резина, вздыбясь горбом, стремительно летела меж узких берегов. И вот уже выворачиваются камни и прыгают по стрежню, как мячики, обламываются берега, падают, беспомощно трепеща кронами, деревья, бушует слепая стихия, и нет силы, которая могла бы ее обуздать. Этот водопад - поток сознания, забивший вдруг в сложном переплетении магнитных ячеек и электронных связей искусственного мозга робота. Во что это может вылиться?

Платон затормозил, будто влетел в лужу с клеем, судорожно вздохнул и стиснул зубы, собирая разбегающиеся мысли. Надо было сегодня, сейчас, немедленно понять, что же, собственно, произошло. Завтра, он чувствовал, могло быть поздно.

Любовь? Чепуха! Внезапный интерес робота к этому, казалось бы, несовместимому с искусственным механизмом явлению, логически вполне оправдан. В роботах заложена способность к самосовершенствованию, и они постоянно суют нос во все щели, заполняя свободные ячейки информацией. Но всегда интересуются тем, что имеет отношение к их деятельности. Логика: зачем изучать то, что не может пригодиться? А какая деятельность у Микки? Он-то как раз и имеет дело с эмоциями - забавник, шут гороховый, слепленный в веселую минуту из подручных материалов. И вдруг Платона, точно плазменный разряд, обожгла мысль: как Микки определяет, какой анекдот смешной, а какой нет? Ведь роботы не обладают чувством юмора...

Стоп, приятель, ты заврался. Роботы обладают чувством юмора, только их юмор совсем непохож на человеческий. Их смешит все логически несообразное.

Платон внезапно рванулся с места, будто за ним гнались. Ему всегда легче думалось на ходу, а тут показалось, что нашлась зацепка. Юмор роботов... Они не умеют смеяться, за исключением биокиберов-люкс типа Риты, но свои критерии смешного у них есть. Робот не поймет, почему хохочут люди в цирке, когда клоун наступает на грабли и от удара на лбу вздувается огромная шишка, а из глаз сыплются искры. И шишка и искры логические последствия неосторожного шага. Но его индикаторы засветятся ярче, температура смазки подскочит на несколько градусов, а подключенные приборы покажут резкое увеличение расхода энергии, если человек, скажем, выпьет спиртного, нарушив этим работу участков мозга, координирующих движения, перегрузив сердце и печень, притупив остроту реакций и зрения, короче, нанеся себе неоправданный вред. На этом и основана "Роботиана", над которой хохочет весь мир, - цикл анекдотов, будто бы рассказанных старым роботом Микки и смешных именно тем, что они вскрывают нелепость самых обыденных, издавна привычных человеческих поступков... с точки зрения робота. Их Микки назван в честь этого легендарного героя. Но как он определяет смешное с человеческой точки зрения? Быть может, "алгеброй гармонию поверил"? Нет, не то, не то.

Платон торопливо, выворачивая подкладку, зашарил по карманам в поисках сигареты. Неподалеку в воздухе плавал голубоватый шар-светильник, и Платон вступил в самый центр светового пятна, словно это могло принести ясность мышления. Сделав несколько затяжек, он постепенно начал успокаиваться.

А что, собственно, случилось? Из-за чего такой переполох? Платону стало стыдно. Что подумали сотрудники, когда он как помешанный помчался по улице, высоко вскидывая голенастые ноги и широко размахивая, по дурацкой привычке, руками? Всегда он так: воспринимает факты эмоциями, а не точной логикой рассуждения. Вот сейчас начал думать, и все встало на свои места.

Микки ведь не приспособлен ни к какой работе. Его дело - читать книги, рассказывать смешные истории, а главное - улавливать и нейтрализовать отрицательные эмоции окружающих. Оставим пока в стороне вопрос, как он определяет юмор, хотя... Микки ни разу не рассказал ни одного анекдота из "Роботианы". Тоже, между прочим, заслуживает внимания.

Шар над головой слегка двигался, колеблемый ветром, и Платон машинально перебирал ногами, все время оставаясь в центре круга.

Нет, определенно ничего страшного не произошло. Просто Микки начитался романов, благо по просьбе сотрудников ему выдают книги из библиотеки на ночь. Платон сделал быстрый подсчет: Микки семь месяцев, за ночь он может одолеть пять-шесть томов и все запомнить слово в слово. Ого! Немудрено, что он свихнулся. Ведь каждая книга так или иначе про смысл жизни. И любовь... Все правильно: самая сильная эмоция. А он не понимает, что рассудком это не схватишь, только сердцем... Нет, надо будет приставить его к работе.

Платон откинул со лба взмокшую прядь и вышел из круга. На душе стало легко, так легко, что даже ноги расслабились, заныли в коленях. Конечно, во всем виноват он. Робот с неограниченными степенями свободы не игрушка. Он постоянно соотносит свои возможности с возложенной на него деятельностью. Решено, Микки будет заниматься делом. Вот Рита, она же не думает о всякой чепухе...

А почему, собственно, не думает? И вообще, кто знает, о чем она размышляет одна в своей комнате при институте, которая обставлена как у любой молодой девушки? Платон опять остановился и полез за новой сигаретой. Рита - модель-люкс индивидуального изготовления. Она киборг кибернетический организм, сделана из белковой плоти, наращенной на пластиковый скелет, а особый раствор в ее жилах разносит по телу гораздо больше кислорода, чем кровь. Она употребляет пищу, чтобы кожа была гладкой и красивой, но может долгое время обходиться и без нее, потому что "вечная" атомная батарейка - лучший источник энергии. От человека ее по внешности не отличишь. Микки и считает ее почти что человеком. А она сама?

У нее свои симпатии и антипатии. Она терпеть не может этого мальчишку Евгена, донимающего ее плоскими шуточками, под любым предлогом старается выскочить в коридор, если услышит голос Льва Козырева, баскетболиста и великана. И не слишком ли часто в последнее время она повторяет, что андроиды не способны любить? Кого она уговаривает? Она точная копия женщины, и не только биологически. Машина, руководившая ее созданием, считывала генетический код у самой красивой девушки института.

Теперь Платон избегал световых пятен и шагал по дальней стороне тротуара, не замечая шарахающихся прохожих. От недавнего душевного покоя не осталось и следа.

Вопросы, вопросы, вопросы... Их начали задавать, когда еще не было роботов. Не считать же за них первые примитивные электронно-счетные машины. И задают сейчас. И нет на них ответа. То есть ответ, разумеется, есть. Удобный ответ, успокоительный, как валериановые капли, которые приносят видимое облегчение, не излечивая болезнь. И такая же в этом ответе фальшь, как и в валерианке. Конечно, лучше всего делать роботов не человекообразными, но...