Наташа, наконец, оттолкнула Суна:

— Ну хватит, а то на тебя весь йод измажу, другим не останется.

— Я видел, как ты воевала.

— Ну, какая это война! Сегодня мы с ними быстро разделались, а вот раз целый день бились. Их туча-тучей, а нас совсем немножко. Так вот в ту войну меня скауты даже хотели в плен взять. Уже за руки схватили, а я как вырвусь, как закричу вот так. — И Наташа так пронзительно завизжала, что все, кто был на поле, посмотрели в ее сторону. — Ну, а потом я как вцепилась одному в волосы! Так они живо отпустили меня. А тут и наши подоспели и всех скаутов в плен забрали. Ну ладно, пошли! Сейчас Левка командовать начнет.

Действительно, в отдалении послышался Левкин голос:

— В ряды стройся, ребята!

«Войско» заволновалось, зашумело. Кто-то закричал:

— Музыка, вперед выходи!

— Знамя давай сюда!

— Эй, Сун, берись за дышло! — скомандовал Коля и проворчал: — И кто это придумал, чтобы артиллерия напоследок шла?

В воскресенье выдался удивительно жаркий день. Брусчатая мостовая на Светланской улице нагрелась до того, что на ней невозможно было стоять босыми ногами. Ребята, у которых не было обуви, быстро перебегали залитую солнцем улицу, спеша укрыться в тени.

Да и мало кто из босоногих мальчишек ходил в этот день по гранитной брусчатке. Все они плескались в Амурском заливе или загорали на молу Семеновского Ковша. Из этой искусственной гавани, и на самом деле очень похожей на ковшик, которым зачерпнули веду из Амурского залива вместе с катерами, джонками, шхунами, каждое утро поступало на базар великое множество рыбы, челимов, устриц, трепангов.

Ребята с Голубиной пади приходили сюда на рассвете, когда возвращались с моря рыбачьи джонки. Они помогали рыбакам выбирать из сетей рыбу и хорошо зарабатывали. Здесь с камней волнолома можно было и самому наловить бычков или камбалы столько, что и домой есть что отнести и на продажу останется.

Жирных береговых бычков, только что снятых с крючка, купит любая хозяйка, зная, что вольные рыбаки с Голубинки не любят торговаться и запрашивают полцены.

Эти деловые операции отнимали у ребят всего три-четыре часа «раннего утра. Зато весь остальной день хочешь — лежи, как морской котик, на волноломе и загорай до угольной черноты, а хочешь — не вылезай из воды, такой синей, что кажется странным, почему она не красит, как чернила.

Для любителей понырять открыт доступ на любую палубу многочисленных джонок, шхун, катеров. Суда набились до отказа в Семеновский Ковш, покачиваются на якорях на рейде Амурского залива. Надоела свободная вода и жесткие камни волнолома — ступай в купальню Махнацкого. Правда, за вход в купальню надо платить четвертак, если заходишь в нее с берега. Только кто же из ребят с Голубиной пади ходит в купальню с берега? Никто! Ни у кого нет таких бешеных денег!

Купальня прельщала ребят своей вышкой с пятью площадками. Мало находилось смельчаков, кто бы отваживался прыгать с «крыши» — так называли мальчишки самую верхнюю площадку вышки. Из подростков только один Левка Остряков и прыгал с нее.

Как только в купальне на верхней площадке вышки появлялась коренастая фигура Левки, все головы поворачивались в его сторону. Левка, не раздумывая, входил на трамплин, приседал и, распластав руки, ласточкой взмывал над водой.

— Ух! — вырывался единодушный вздох, в котором были и страх и гордость за смельчака.

Только у самой воды Левка смыкал руки над головой и, как ловко брошенный камень, почти без брызг исчезал в белой воронке из пены.

С мола, из воды, с мостков купальни раздавались восторженные крики друзей:

— Ура, Левка!

— Ура!

Прославив подвиг товарища, ребята с Голубинки также дружным многоголосым хором начинали подзадоривать скаутов:

— Слабо скаутам нырнуть с крыши!

— Слабо зеленокожим!

Скауты делали вид, что все эти насмешливые возгласы к ним не относятся.

Сегодня Левка раз десять прыгал с пятой площадки и несчетное число раз с первой и со второй, показывая секреты своего мастерства Суну и Коле. Утомившись, все втроем приплыли к широкому камню-островку у самой оконечности волнолома. На теплом просоленном камне лежала одежда купальщиков.

Как только мальчики вылезли на островок, Коля тотчас же ощупал свой узел с одеждой.

— Здесь! У меня, брат, ничего не пропадет! Я все время смотрел за камушком, — говорил он, извлекая из-под рубахи ковригу черного солдатского хлеба и полную кепку селедок.

Мальчикам казалось, что они никогда не ели ничего вкуснее этого ржаного хлеба с припеченным к корке капустным листом и хрустящими угольками. А селедка! Надкуси кожицу зубами возле головы, и она чулком слезет, обнажив нежное мясо, залитое янтарным жиром. Аппетит еще больше усиливался от счастливого сознания, что эта необыкновенно вкусная еда приобретена на свои трудовые деньги, полученные сегодня утром от рыбаков за выгрузку рыбы из кунгаса.

Остатки селедки летели в воду. Там, в глубине, на каменном уступе, эти щедрые подачки принимали рачки-отшельники. Забавно ковыляя по неровной поверхности, они тянули добычу в каменные щели.

Запасы быстро исчезали. Когда в кепке осталось всего три селедки, Левка похлопал себя по голому животу и удовлетворенно произнес:

— Шабаш! Внутри все горит!

Коля возмутился:

— Нет, брат, так не пойдет. Нельзя добру пропадать, доедай свою долю. Или ты, правда, не хочешь? Тогда мы с Суном съедим.

Сун отрицательно покачал головой:

— Нет, я тоже не могу больше. Пить хочется.

— Ну хорошо, тогда я сам съем, и пойдем квасок пить. Я ведь с рыбаков еще гривенник сорвал.

Левка порывисто вскочил:

— Пошли, моряки, на берег!

Узелки с одеждой мальчики по-индейски укрепили ремнями на голове. Затем они осторожно спустились с камня и поплыли через узкий пролив к волнолому. На волноломе друзья оделись и пошли на Семеновский базар в квасную лавку.

Путь к лавке квасника лежал через торговые ряды. На лавках сегодня висели тяжелые замки. В воскресные дни торговля шла только на рыбном рынке у самого берега залива. Оттуда доносился разноголосый гул. Из этого хора голосов вырывались иногда призывные крики:

— Свежей камбалы!

— Крабы, крабы!

— Только из воды, только из воды!..

— Челимы! Граждане-господа, челимы!

Дорогой Левка учил Суна азбуке. Время от времени он останавливался и большим пальцем босой ноги писал на земле букву. Иногда он показывал букву на вывеске или просто чертил ее в воздухе. Сун оказался способным учеником.

— Бэ! Вэ! Гэ! — радостно выкрикивал он.

Урок прервал Коля.

— Слышите? — сказал он, кивая в сторону рыбного рынка. — Там кого-то ловят!

Ребята остановились и прислушались:

— Держи вора!

— Убег, убег!

— Наперерез, наперерез!

— К нам бегут! — определил Левка.

Вскоре из-за угла появился известный всему городу пьяница и вор Брынза. Увидев мальчиков, он остановился, тяжело дыша, весь сжался, вобрал голову в плечи, словно ожидая удара. Топот и рев приближались.

Брынза, бросив умоляющий взгляд на мальчиков, упал на землю и полез под деревянный настил возле лавки. Едва успели скрыться под настилом его босые ноги, как из-за угла с ревом выкатилась погоня. На мгновение толпа преследователей неожиданно остановилась.

— Куда побег Брынза? — спросил мальчиков толстый торговец, сжимая в волосатых руках бамбуковое коромысло.

У торговца безобразно перекосилось лицо. Из-за его спины на ребят глядело десятка три злобных звериных глаз.

Вместо ответа Левка махнул рукой в сторону Семеновского Ковша. Толпа ринулась туда.

Когда топот преследователей стих, Левка постучал по доскам настила и сказал:

— Опасность миновала! Вылезайте скорей!

— Не врешь? — глухо донесся до мальчиков недоверчивый сиплый голос.

— Не врем, вылазьте! А то они вернутся!

Под настилом послышался звон каких-то банок. Брынза осторожно выглянул из своего укрытия и поспешно вылез.