—Подписан,— кивнул Сиропов.— Разве вы не слыхали сами — дежурная за патроном пошла.

Дядя Вася почесал затылок.

—Оно дело-то занятное... Я понимаю. И мальцов не хочу обижать. Но надо бы порядок соблюсти. Дежурная-то права: никак нельзя без письменного разрешения.

Сиропов улыбнулся:

Все в порядке, дядь Вась! Пока Володя до поселка доберется — газета раньше него там будет. Если хотите...— и Сиропов озорно подмигнул верстальщику,— я и сам его в печать подпишу. Свою же подпись продублирую.— И, выудив из кармана красный фломастер, Сиропов написал на моей футболке — прямо над своей заметкой: «В печать!» И поставил число, время и свою подпись.

А теперь, братцы-кролики, дуйте отсюда. Да поживее...— посоветовал Сиропов.— Не забудьте обо всем, что было оговорено. И — тащите новые идеи. Да над словом не забывайте работать. Бумаги не жалейте!

Мы выскользнули из типографии и важно зашагали по улице к автобусу, с радостью замечая, что прохожие не сводят глаз с моей футболки. Свитер я нес в руке. По улице вместе с нами шагало третье марта. Это число стояло сейчас рядышком с подписью Сиропова.

Может, и холодновато еще разгуливать в одной футболке, но мерзнуть мне не было резона. Ведь на моей груди черным по белому было написано — богатыри не перевелись. А какой уважающий себя богатырь станет кутаться в меха аж на третий день ласковой азиатской весны?..

Как говорит Акрам — «Назвался матросом — полезай на палубу!» И еще он говорит: «Ухватился за лебедку — доставай и якорь!»

Горделиво разгуливая по весеннему городу, мы едва не опоздали на первый урок. Надо ли говорить, что футболка произвела в школе сенсацию.Из всех классов сбегались почитать меня и узнать о подвиге Замиры. Пришла и пионервожатая.

Что там у тебя?— спросила Лена.— В школе только и разговоров, что о тебе. Дай почитать.

Читайте,— сказал я, в сотый раз поднимаясь из-за парты.— Мне не жалко,— и добавил: — Можно и у Суровцевой почитать!

Но Авралова и не глянула в сторону Суровцевой, с головой погрузившись в чтение заметки Олега Сиропова.

—Сиропов!— воскликнула наконец Лена.— Да ведь это тот самый, что был у нас на конференции! Он самый, да? Вот и его подпись!

—Он!— подтвердил я.— Другого такого нет.

—Вот здорово!— восхитилась вожатая.— Такого я еще не видела. Это что же — взаправдашняя заметка?

—Угу. Из завтрашнего номера. Все прочитаете.

—Завтра — воскресенье,— сказала Лена.— А такую заметку надо всем прочитать сегодня же. Пошли в вестибюль,— она потянула меня за руку.

—Это зачем еще!— удивился я.

Ну не прибегать же всей школе сюда, в класс,— объяснила Авралова.— Я поставлю тебя в вестибюле у стенда, где мы вывешиваем газеты,— пусть все подходят и читают.

Не-е, не пойдет!— отказался я.— Я же не тумба с объявлениями, чтобы меня читать. Не пойду.

Авралова гневно расширила глаза:

—Балтабаев! Интересы дружины должны для тебя быть выше собственных. Девочка совершила подвиг, а заметка об этом есть только у тебя. Ты не имеешь права лишать дружину законного желания познакомиться с героиней.

Спорить было бесполезно, и я уныло поплелся за Авраловой в вестибюль, стянул с себя футболку и аккуратно повесил ее за плечики на гвозди, торчащие в стенде:

—Пусть читают.

Я подумал про себя: хорошо, что там, в типографии, я лег на набор футболкой, а не живьем. Иначе сейчас, пришлось бы содрать с себя и повесить на стенде собственную шкуру...

—Ты что сделал, Балтабаев!— воскликнула Наталья Умаровна.— Как же ты теперь будешь сидеть на уроке?

—Ничего, я сейчас,— успокоил я учительницу.— Там, в классе, у меня еще и свитер есть. Сейчас быстро надену и к вам прибегу...

В дверях класса я столкнулся с Суровцевой. Увидев меня обнаженным по пояс, она засмеялась:

Глядите, ребята, Балтабаев футболку продал! Почем новинка сезона, если не секрет?..

У тебя денег не хватит,— огрызнулся я. И добавил:— Пока не продал. Там, в, вестибюле, повесил — на всеобщее обозрение. На аукцион, как говорится... Пусть покупатели пока смотрят, прицениваются. Иди и ты погляди. Может, понравится?

Суровцева презрительно поджала губы:

Вот еще — футболку про какой-то пожар покупать! Да я в понедельник в такой шубе приду — вы все тут попадаете под парты. С ламой... Папа привез.

В шубе?— удивился я.— А не жарковато ли будет?

Жарковато!— ухмыльнулась Суровцева.— Вам будет жарковато.

Точить с Суровцевой лясы мне было некогда — наверху меня ждал пылесос Натальи Умаровны и ее чистюли-скелетики...

Как говорит Акрам — «Иной ураган лучше иного штиля».

На последней переменке Наталья Умаровна предупредила:

После уроков всем мальчикам быстро собраться в актовом зале.

А девочкам?— поднялась из-за парты Марта Борисова.

Я же сказала — только мальчикам. Девочкам в другой раз.

Суровцева засмеялась:

—Все ясно — они Восьмое марта обсуждать будут. Как нас поздравлять. Поглядим!

Самыми младшими в зале оказались мы — восьмиклассники. Зал гудел. Никто не знал, зачем нас собрали. Оставалось думать, что Суровцева угадала.

Но тут вошел в зал и поднялся на сцену с дипломатом в руке директор школы.

— Прошу закрыть дверь,— строго распорядился Леопард Самсонович и обвел зал долгим тяжелым взглядом...

—Кэт угадала,— шепнул Самохвалов.

Мантюш-Бабайкин положил на стол дипломат, который как-то странно звякнул, и, открыв его, выстроил на столе — этикетками в зал — шеренгу из девяти маленьких сувенирных бутылочек. На каждой из них было написано: «Коньяк». Зал загудел. Что за загадки?.. Леопард Самсонович, тыча пальцев в бутылку, пересчитал их и сказал:

Как видите — ровно девять. Девятую мне занесли сегодня. Терпеть это и дальше — не имею права. Бутылки найдены на подоконнике в туалете, и я прошу встать и честно признаться того, кто их приносит туда уже второй месяц...— голос Леопарда Самсоновича дрожал. В зале воцарилась гнетущая тишина.

Я повторяю свой вопрос,— глухо продолжил директор.— Кто-то явно принес и распил сегодня последнюю, девятую бутылку.— С этими словами директор достал из кармана платок, обволок им горлышко девятой бутылки, поднес к носу и брезгливо дернулся.

Вот видите — совсем свежая. Такого в нашей школе еще не бывало. И это — в день, когда в школе работала комиссия!

Самохвалов толкнул меня локтем и жарко зашептал:

—Я знаю, что надо делать.

—Ты директору скажи, если такой умный. Мне-то зачем?— шикнул я.

Самохвалов поднял руку и встал. Старшеклассники сразу же захохотали. Заметив выросшего в зале Борьку, Леопард Самсонович удивился:

—Что такое, Самохвалов? Это ты принес?

Зал закатился пуще прежнего.

Да погодите вы все!— закричал Борька.— Ничего я не приносил. Я просто знаю, что нужно сделать.

Знаешь?— обрадовался Мантюш-Бабайкин.— Так говори скорее, я тебя внимательно слушаю.

Собаку надо пригласить из милиции. Она сначала бутылку понюхает, а потом всех нас. Вот и все!

Лихо придумано!— кивнул директор.— Только где собаку взять? Да и жаль, честно говоря, собаку. Если овчарке дать понюхать эту отраву — она и сама, того и гляди, «Шумел камыш» запоет. Да и нужно ли столько честных людей обижать подозрением из-за одного... Из-за одного...— нужного слова Леопард Самсонович так и не нашел.

Тогда не выдержал и я.

Не нужна собака!— закричал я.— Мне Билял Гиреевич, и Алишер тоже, рассказывали — они оба шофера... У автоинспекторов есть такой приборчик — индикатор называется... Дунет в него шофер, и тогда сразу видно — трезвый он или пьяный. Трубочка сразу зеленеет. Или — синеет. Точно не знаю...

Садись, Балтабаев!— остановил меня директор.— Собака и индикатор — хорошо, а где совесть того, кто опозорил нас? Пусть встанет и честно признается. Со своей стороны обещаю: тому, кто сознается, наказания не будет никакого. Довольно одного признания.