Да погодите же вы!— сердито выкрикнул Суровцев.— Сейчас мы вам пропишем настроение,— и он строго приказал заведующему секцией:

Покажите мамаше то, что им нужно. Вы меня поняли?

Из первой партии?— растерянно спросил тот, смеривая взглядом мальчика.

Давайте для начала из первой,— согласился Суровцев, и завсекцией нырнул за ширму и тут же вынес целлофановый пакет и передал его Суровцеву:

—Этот пойдет?

А вы у мамаши спросите, — ухмыльнулся Динэр Петрович.— А то она у нас больно нервная,— и Суровцев протянул пакет покупательнице:

Держите добычу, пока я добрый, и войдите в кадр.

Увидев заветный пакет, мамаша дернулась, опустила Мишку, выхватила пакет из рук Суровцева и мигом извлекла из него костюмчик.

—Ка-а-а-кая прелесть!— воскликнула она и, подбежав к Мишке, приложила к нему костюмчик.

Суровцев, посмеиваясь, терпеливо наблюдал, как дергалась осчастливленная им мамаша. Натешившись всласть нежданной покупкой, она вздохнула:

—Как раз о таком я и мечтала! Просто прелесть. Мишка завтра будет самый красивый на утреннике. Ну-ка, Мишаня, скажи нам, что завтра у вас в саду?— затормошила она мальчика, и Мишаня нараспев сказал:

—Мамин праздник.

Все ясно. К Восьмому марта мамаша делала себе подарок — костюмчик для сына, чтобы он был звездой утренника.

Суровцев решил напомнить о себе.

— Ну так что же, мамаша!— мягко сказал он.— Будем сниматься? Войдем в кадр?

— Конечно, войдем!— воскликнула мамаша.— Покажите, куда надо войти. Я сейчас Мишаню переодену... Ах, какая прелесть!— тараторила она.— Сплошной хлопок! Как я рада! — и она уже собиралась было упаковать Мишаню в обнову, как вдруг Суровцев остановил ее.

—Не спешите, мамаша!— мягко сказал он.— Этот костюмчик вы в сеточку свою положите. Вот так. Как говорится, благодарим за покупку. А фотографироваться будем вот в этом,— и он кивнул на «мухомор».

Мамаша растерянно хлопала глазами. Суровцев протянул ей «мухомор».

—Одевайте мальчика, и поживее — у товарища пленка прокисает.

Мамаша с готовностью закивала, поняв наконец, что от нее хотят, и быстро надела первый костюм на Мишаню.

— К зеркалу поближе давайте,— распорядился Макс.— И, пожалуйста, побольше умиления. Больше радости, мамаша, больше восторга на лице! Дайте улыбку крупным планом. Держите улыбку, далеко не отпускайте!..

Макс беспрерывно щелкал — то взбираясь на прилавок, то почти ложась на пол. Бедная мамаша уже и улыбаться разучилась, а Макс все взбадривал ее, требуя все новых порций восторга.

Наконец пленка кончилась и Макс успокоился.

—Можете освободить кадр,— милостиво разрешил он.

Вконец измотанная съемкой, мамаша подняла усталые глаза:

А Мишаню... можно... освободить?

От чего освободить?— спросил Макс.

— От костюмчика этого, разумеется,— сказала она, с ненавистью стаскивая с Мишани «мухомор». Стянув, отдала Суровцеву и с надеждой в голосе спросила:

—Я свободна?

Заплатите в кассу и — счастливого пути!— ответил Динэр Петрович и подошел к нам.

Ну как, репортеры, дело сделано?— спросил он, улыбаясь.— Когда прикажете читать?

Я пожал плечами:

—По-моему, никогда.

Что за шутки?— зло покосился на меня Суровцев.— Ваш старший коллега пленку израсходовал, а мы, со своей стороны, актрисе этой с сыночком организовали импортную штучку, чтобы в кадре ей было веселее. Что еще требуется?

Правда требуется,— спокойно сказал я.— Не понимаю: зачем газете фоторепортаж про такого малыша. У нас же не «Веселые картинки» и даже не «Мурзилка».

Тут Макс изменился в лице и закричал:

—Задержите!.. Задержите их! Всё — брак!

Завсекцией, не задавая лишних слов, стремглав бросился к выходу, крича:

— Задержите женщину с ребенком!

Он бежал, расталкивая покупателей и простирая вперед руки с дрожащим указательным пальцем. Минуты три спустя он конвоировал обратно в секцию объект недавней фотосъемки. Женщина упиралась и возмущенно кричала:

Безобразие какое!.. Позорят на весь магазин... Бегут как за воровкой... Да заберите вы свой импорт! Она нашарила в сетке только что купленный костюмчик, право приобретения которого они с Мишаней честно отработали, и с гневом всучила пакет Суровцеву. Динэр Петрович был невозмутим.

Пардон, мамаша!— сказал он, источая высоковольтную улыбку.— Маленькое техническое осложнение. Товарищ фотограф просит уточнить некоторые детали.

Какие, к черту, детали!— не выдержал Макс. — Все заново надо снимать. Это секретариат не пропустит. Юнкор правильно говорит: малец еще не учится, а мамаша уже школу закончила. Ерунда получается, надо что-то придумывать.

Вот и придумывайте!— воскликнула мамаша,— Я-то тут при чем? Мне спешить надо.

—Да помолчите вы хоть минутку!— взмолился Макс.— Дайте слово сказать. Стыдно, мамаша. Тут, понимаешь, целая бригада работает, а им некогда. Некрасиво!

Пристыдив мамашу, он обернулся к Суровцеву и, показывая на стоящий у кассового аппарата красный телефон, спросил:

Внутренний?

Почему же, можно и в город выйти.

Вы позволите?!— обрадовался Макс и, схватив трубку, стал набирать номер Сиропова.

Привет, старик!— услышали мы.— Тут ерунда получается. Нужен твой совет, иначе секретариат зарубит. Понимаешь, есть пацан лет шести. Что с ним делать?.. Ничего не могу придумать... Какой игрек? Юнкор? А, юнкор?! Ну и что же у нас получится? Да-да-да! Все понял. Отлично придумано, старик! Сейчас сделаю. Чао-какао!

Бросив трубку, Макс довольно потер руки и стал оглядывать нас с Борькой, то и дело переводя взгляд на малыша. Наконец он хлопнул по плечу Борьку Самохвалова:

—Ты, пожалуй, больше похож. Хватай пацана — и скорее в кадр! Мамаша, одевайте объект.

Мишаня был готов через минуту. Макс тоже. Борьке и вовсе не нужно было готовиться. Ему, а заодно и мне, не помешало бы просто разъяснить, что задумали Макс с Сироповым. Я было заикнулся, но Макс недовольно скривился:

Потом, старичок. Потом, потом... Мне через полчаса надо быть во Дворце пионеров. Время — кадры, понял? Мой девиз!

Что делать-то с ним?— пробурчал Борька, ошеломленный натиском Макса.

Все повторяем!— скомандовал Макс.— Делай вид, что примеряешь мальчику костюмчик и ужасно радуешься обновке для братишки.

Самохвалов испуганно глянул Максу в глаза, но тот замахал руками:

—Потом, старичок! Потом, потом... Ты пойми, это же — творчество! Художественное обобщение! Ладно, позже, в редакции, объясню. Да скорее же ты!— взмолился Макс.— Я же во Дворец пионеров опаздываю.

Отщелкав уже знакомый нам всем сюжет, Макс быстро уложил фотоаппарат в сумку и, махнув рукой, стремительно выскочил из секции, оставив нас с Борькой наедине с нашими намерениями.

Ушла и мамаша с Мишаней. Завсекцией водворял на место «мухомор».

Суровцев засмеялся:

—Вот и отлично!— сказал он.— Теперь, думаю, эти костюмчики веселее пойдут.

Мухоморы?— спросил я.

Они самые.

А зачем их продавать, если они такие противные? И неправда это, что мамаша купила Мишане «мухомор». Неправда!

Не твое дело!— зло и холодно отрезал Суровцев.— Тебя бы в мою шкуру — вот бы поглядел я тогда, как бы ты запел, если бы тебе надо было свалить с собственной шеи эти костюмчики. Их мне восемь тыщ штук поставили. Ими на складе сто лет моль кормить можно, если не продать раньше. А кому продашь? Разве что слепому. Вот и приходится выкручиваться, идти на разные дипломатические штучки.

Это чтобы больше слепых становилось, да?— спросил я.— Чтобы эти ваши «мухоморы» люди посчитали за опята или лисички, или даже — за белый гриб?

Это у кого как получится!— усмехнулся Суровцев.— Покупатель — он же как малый ребенок. Не хочет ребенок кашки, противно ему. А ты ему — сказочки под кашку подпусти, ловкую побасенку. Он тогда и не заметит, как проглотил кашку. Сложная это наука, и не вам, мальцам, в нее встревать. Коммерция...

А с Леопардом Самсоновичем у вас тоже была коммерция?— не выдержал я.— Вы ведь и ему «мухомор» подсунули.