—Двадцать коробок!— зло процедил Самохвалов.— Это сколько ребят в Москве из-за одной Катьки останутся без зефира в шоколаде?!
—Ровно двадцать и останутся,— уточнил я.— А может, и не останутся. В Москве этого зефира знаешь сколько в день делают? Двадцать миллионов коробок.
Скажешь тоже — двадцать миллионов!— передразнил меня Борька. — Там и жителей-то столько нет.
Ну и что!— не сдавался я.— А приезжие? Зефир любой купит.
Любой не купит,— с ехидцей заменил Борька.— Или, может, ты тоже в Москву летишь?
Мы решили отдать Катьке диктофон. Борька вынес диктофон из дому и приказал тотчас увязавшемуся за ним Пирамидону:
—Взять!.. Взять, Пирамидон!
Пирамидон схватил зубами ручку диктофона и, счастливо виляя хвостом, побежал за нами. Мы вошли в подъезд Суровцевых и поднялись к их двери. На наш звонок вышла Кэт. Увидев нас, поджала губы, глянула исподлобья:
—Чего надо? Я вас, кажется, не приглашала...
Самохвалов оглянулся, посвистел и шепнул:
Пирамидон, груз!..— и тотчас же из-за шахты лифта к нам выбежал добродушный пудель, бережно неся в зубах диктофон. Борька наклонился к Пирамидону, взял диктофон и протянул его Кэт.
Держи, а то еще скажешь, что мы у тебя стащили.
Про кассету скажи,— напомнил я.— Чуть не забыл... Кассету мы тебе послезавтра вернем, ладно?
— Что за новости?— насупилась Кэт.
Перепишем только. Там у нас кое-что записано... Ладно? Ты же все равно завтра уезжаешь, нам Ромка сказал...
Да вот, уезжаю!— с вызовом подтвердила Кэт.— А что, завидки берут? Тоже зефира в шоколаде захотели?
Сдался нам твой зефир!— угрюмо уронил Борька.— Я, может, его в телевизоре видал. В белых кроссовках...
Зави-и-дуете!— насмешливо протянула Суровцева.— А завидовать не надо. Восьмого все равно не учимся. Можете тоже купить в Москву билетики и в гастроном на Кутузовский проспект слетать. Давайте-давайте!— дразнилась она.— Купите билетики. На мой самолет, вместе и полетим.
Катя хотела было захлопнуть дверь, но Борька успел выкрикнуть:
—Купим! Купим билет! Ты только скажи — а какой у тебя самолет?
С крыльями, а что?— засмеялась Кэт.
Рейс, говорю, какой?
—Ах, тебе рейс? Не веришь, что у меня билет есть? Хорошо, сейчас принесу, погодите.
Она скрылась в комнате и вскоре вынесла авиабилет и торжественно показала нам:
—Вот, если не верите. Рейс завтра, в одиннадцать утра.— И она помахала билетом перед нашими носами, прибавив: — Учитесь делать подарки дамам! Это вам не псину какую-нибудь к пальту пришивать!— и Суровцева, изловчившись, поддела ногой Пирамидона.
—Не трожь!— пригрозил Борька.
—Это — во-первых!— поспешил добавить я.— А во-вторых, Пирамидон — не псина, а благородных кровей интеллигентный пудель! В-третьих, не к пальту, а...
Дослушивать Суровцева не стала — треснула дверью, оставив нас наедине с верным дательным падежом несклоняемого слова «пальто».
Нам ничего не оставалось, как спуститься вниз.
—Надо что-то делать!— разозлился вдруг Самохвалов.
Я засмеялся:
—Да ты, гляжу, фантаст! Что придумаешь, если у нее в кармане законный билет? И погода отличная. Впрочем...— я усмехнулся,— если можешь — пошли телеграмму товарищу богу и закажи на завтра густой туман.
Скажи еще — телефонограмму!— кивнул Борька.— Как твой Динэр Петрович.
Уж он-то, если надо, и туман бы достал. И град тоже. И сель с лавиной...
—В шоколаде!— захохотал Борька.
—Ладно трепаться,— вздохнул я.— Пошли уроки делать. Утро вечера мудренее, а нам с тобой еще заметку надо накатать для Сиропова. Не забыл, мистер Игрек?
—А может, не стоит?— покосился Борька.— Чего мы будем этому... этому зефиру в шоколаде рекламу делать? Нам потом со всего города покупатели снесут купленные ими «мухоморы». Засмеют ведь нас с тобой.
А что же делать?— спросил я.— Надо было тогда сразу отказаться.
Да кто же знал, что такое будет... Что продавать — одно, а фотографировать — другое...
А давай Сиропову утром кассету прокрутим!— предложил я.
—Но ведь мы отдали диктофон,— напомнил Борька.
— Ерунда!— успокоил я Самохвалова.— В редакции два магнитофона, я сам видел. Давай позвоним Сиропову и спросим.
Мы забежали ко мне, набрали номер Сиропова, и я рассказал ему обо всем, что было в магазине, а заключил предложением послушать кассету.
Ну и молодцы вы у меня, Игреки!— пророкотал в трубку Сиропов.— Значит, весь спектакль незаметно записали? Молодцы-ы!
Так уж получилось...— скромно подтвердил я.— Это не я, это Борька догадался включить.
Хвалю! Голова работает! Но ничего, братцы-кролики, не получится. Утром я на пару деньков улетаю в Карши. Два ящика саженцев с собой везу. Там дельце громадное разворачивается. Целая операция. Сад целинникам хотим подарить. Пионерский сад. Ящики уже в порту, их только погрузить в самолет — и, как говорится, айда-пошел!
И тут у меня мелькнула одна идея, и я спросил:
—А нас с собой возьмете?
В Карши?— удивился Сиропов.— Я бы с удовольствием.
Да не в Карши!— заторопился объяснять я.— В аэропорт. Вам же тяжело будет одному с ящиками управляться, вот мы с Борькой и поможем. Хотите?
А вот это — добро пожаловать!— обрадовался Сиропов.— Давайте, Игреки, приезжайте. К десяти... Встречаемся у справки.
Нет, никакого плана действия у меня не было. Да и откуда ему было взяться?.. Но когда Олег Сиропов заикнулся о том, что едет в аэропорт, я сразу же решил, что нам с Борькой следует напроситься в провожатые. Авось, что-нибудь придумается...
Как бы там ни было, ровно в половине десятого мы сидели в маршрутке, которая везла нас в аэропорт. К справочному бюро мы успели раньше Сиропова, до десяти оставалось минуты четыре.
Давай узнаем Катькин номер рейса,— предложил Борька.
Она ведь сказала, что улетает в одиннадцать,— напомнил я.
Дежурная сразу же ответила нам, а заодно сообщила, что регистрация билетов этого рейса — с шестой стойки.
Тут появился Сиропов.
Старики, привет!— воскликнул он.— Вы уже здесь? Молодцом! Хвалю за оперативность. Ну, пошли, — и он повел нас извилистыми лестницами и коридорами в какое-то сырое полутемное помещение, где стояли два довольно больших ящика.
Видали?— показал Сиропов.— Саженцы. Они здесь еще со вчерашнего дня. Подарок ташкентских юннатов. Ну, взялись, что ли? Пойдемте, я уже обо всем, заранее договорился, нас пропустят.
Мы подняли ящик. Нести его втроем было совсем не тяжело, да и самолет стоял в ста метрах. Первым по лесенке ЯК-40 поднимался Сиропов, а мы с Борькой придерживали ящик сзади. Погрузив первый ящик, мы заторопились за вторым. До посадки Сиропову оставался целый час и мы вернулись в здание аэровокзала.
—Надо перекусить в буфете,— сказал Сиропов.— Я дома не успел. Идемте вместе, угощаю.
В буфете Сиропов взял вареные яйца и три бутылки «Пепси-колы». Уже допивая свою бутылку, он сказал:
—Про кассету, глядите, не забудьте. Я в пятницу вернусь, буду ждать.
Самохвалов полез в карман:
—Вот она, с собой.
Сиропов выхватил кассету из борькиной руки:
—С собой? Молодец, старичок! Давай, я ее прямо сейчас и возьму.— И, не дожидаясь ответа, он сунул кассету в карман.
Борька помялся и сказал виновато:
—Только... Мы ее вернуть обещали. Завтра.
—Ничего,— подмигнул Сиропов.— Не вернули сегодня — можно не возвращать и завтра. Потерпят и до пятницы. С голода не умрут.
Катя в Москву сегодня уезжает, а то бы вернули,— сказал я.
В Москву?— спросил Сиропов.— Это за какие такие заслуги?
Отец ей билет к празднику подарил, она зефир в шоколаде едет покупать.
Одна едет?
С мамой. У. них в одиннадцать рейс.
— В одиннадцать?!— оживился Сиропов.— Значит, они где-то здесь. Интересно, откуда регистрация?
—С шестой стойки,— сказал я.— А вам это зачем?
—А просто интересно. За эти дни вы этой Суровцевой мне все уши прожужжали. Интересно даже — что за Софи Лорен... Кстати, подписушку из магазина вы мне так и не принесли.