—Не успели мы,— замялся Борька.

—Не успели!..— добродушно передразнил его Сиропов.— Газета любит оперативность, темп. А вы соберетесь писать, когда магазин в другое место перенесут. Ладно, на первый раз прощаю. Репортаж я вчера вечером сдал в секретариат. Сам и написал.

—Сами?— удивился я.— Но... ведь... вы...

—Что — ведь?!— рассмеялся Сиропов.— Оперативность нужна, оперативность! Тут вам не до «ведь!»

Сиропов пошел относить буфетчику бутылки, и тут Борька Самохвалов жарко зашептал мне:

—Володь, я одну вещь придумал! Только ты помалкивай, ладно?

Я не успел спросить у Борьки, что именно забрело в его гостеприимную голову — вернулся Сиропов. Борька сказал, помявшись:

—Олег Васильевич, я не знаю... Может, стоит их предупредить?.. Одноклассница все-таки... Или не стоит?— Он с самым невинным видом уставился на Сиропова и тот, отпрянув, недоуменно попросил:

—Если можно — еще раз. И — понятнее.

—Понимаете...— замялся Борька.— Тут у меня знакомый летчик есть. Он тоже в Москву самолеты водит...

Борька умолк. Молчал и я, помня странную просьбу Самохвалова — не вмешиваться в разговор. Сиропов выжидающе глянул на Борьку и спросил насмешливо:

— И это все? Не густо.

—И ничего не все!— обиделся Борька.— Он со мной разговаривал, когда я у справочной стоял. Вас еще не было.

Ну, разговаривал...— не выдержал Сиропов.— Ну, у справочной.— Дальше-то что?

Спросил он у меня...— уронил Борька.—Спросил— не лечу ли я этим рейсом. Ну, на который Суровцевы билет взяли.

А что такое? Почему такой интерес именно к этому рейсу?

Он сказал, что не советует летать. Опасно для жизни. Лучше, говорит, сдать билет пока не поздно. Вот я и не знаю...

Сиропов мигом посерьезнел и оставил свой обычный насмешливый тон. Участливо и даже как-то испуганно спросил:

—А что случилось? Самолет неисправен?

Я тоже об этом сначала подумал...— Самохвалов, и глазом не моргнув, продолжал свое беззастенчивое вранье.

И что же тебе ответил летчик?— заторопил его Сиропов.

Он сказал, что не завидует экипажу и пассажирам. Говорит, синоптики обнаружили час назад небывалую грозу в горах. Как раз по маршруту. Такую грозу аксакалы «Аэрофлота» сто лет не помнят.

—Ну!— присвистнул Сиропов.

Борька между тем, продолжал набирать обороты. Его вранье явно переходило на реактивную тягу.

Летчик говорит,— увлекался Борька,— что решиться лететь в таких условиях могут только очень смелые люди. Говорит, что больно трудно удержать ручку управления, когда молния в самолет попадает.

В самолет?!— округлил глаза Сиропов.— Молния?! Думаешь, это до того серьезно?

—Еще бы!— кивнул Самохвалов с видом знатока.— В такую грозу молния страшно меткой становится, сама самолет находит.

Но ведь можно отложить рейс?— Сиропов пожал плечами.— Зачем лететь, если гроза на маршруте? Кончится гроза — и лети себе на здоровье.

Ничего не выйдет,— вздохнул Борька.— Я тоже так сказал знакомому летчику.

И что же?— Сиропов с тревогой глянул Борьке в глаза — будто это он, а не Суровцевы, сами того не ведая, бросал неразумный вызов небывалой в истории авиации стихии.

Летчик сказал, что они все равно полетят. Гроза эта, оказывается, какая-то особенная — она три дня полыхает, не меньше. Такая очень редко бывает. Сейчас она только разгорается. А командир корабля на собственную свадьбу опаздывает. Поэтому и решил рискнуть. А чтобы уговорить начальство выпустить самолет, он вызвался взять на борт ученых, которые грозы изучают. Он их над горами с парашютами сбросит — пусть изучают, как бороться самолетам с разъяренной стихией. Вот ему и разрешили рискнуть. В порядке исключения...

Рискнуть?!— прошептал Сиропов.— И это называется — рискнуть? А он спросил, что думают об этом его пассажиры? Спросил, спрашиваю?

Нет, конечно,— спокойно ответил Борька.— Иначе на борту спокойствия не будет. Никак нельзя такое говорить.

Где Суровцевы?— спросил Сиропов,— Надо их срочно предупредить. Это ж надо — так рисковать!

Может, не стоит им настроение портить?— хитро спросил Борька.— Как-никак за зефиром в шоколаде летят. Настроились уже, небось, на сладенькое...

Да о чем ты говоришь, старичок?!— напустился Сиропов на Борьку.— Какой зефир! Тут, глядишь, вместо зефира молнией полакомишься! И без всякого шоколада. Где шестая стойка?

А во-он она,— с готовностью показал Борька.— Рядышком с буфетом.

Катю с мамой мы с Борькой заметили уже давно — сразу как только Сиропов принес «Пепси-колу». Они стояли в очереди и ждали начала регистрации.

—А вон и Катя!— показал Сиропову Самохвалов.— Видите — в шапочке «Адидас»? Ах, бедняжка! Стоит себе и ничегошеньки не знает о грозе...

Глянув на часы, Сиропов устремился вперед, расталкивая пассажиров. А мы, поотстав, стали наблюдать издалека. Сиропов, ясное дело, сразу же забыл про нас. Отведя в сторону Кэт с мамой, Сиропов, размахивая руками, стал что-то горячо и быстро говорить им. Мама Суровцевой схватилась за сердце. Сиропов проводил ее до скамейки. Дрожащей рукой Суровцева-мама достала из кошелька билеты и паспорт и протянула их Сиропову, который, глянув на часы, тотчас же бросился в кассу.

—Сдавать понес!— вполголоса завопил Самохвалов.— Гляди — сдава-ать!

Мы стиснули друг другу руки. Вот удача! Кажется, двадцать коробок зефира спасены!

Взмыленный, весь взъерошенный Сиропов вернулся минут через пять и протянул Суровцевой деньги, а потом достал из кармана кассету и стал что-то объяснять, оглядываясь и явно пытаясь выхватить взглядом из толпы нас с Борькой. Суровцева-мама долго трясла руку Сиропова, а напоследок вытерла платком глаза, вконец умиленная добротой своего спасителя, имеющего, к счастью, своих людей в кругах, близких к метеорологии. Наконец Суровцевы прихватили по чемодану и помчались на улицу — ловить такси.

Чемоданы были, видимо, пусты — обе Суровцевы несли их легко, как обувные коробки.

Заметался и Сиропов. До посадки ему оставалось минут десять. Но тут, в очередной раз ожившее радио, выдало нечто необычное. Радиоголос дважды повторил — на русском и узбекском языках:

—Отлетающего в Карши пассажира Сиропова просим срочно подойти к справочному бюро, где вас ожидает телефон.

Сиропов, удивленный неожиданным приглашением, вновь пустился в бега — на этот раз к справочному бюро. Он схватил с готовностью протянутую ему телефонную трубку, и тут... И тут случилось нечто и вовсе фантастическое. То ли дежурная забыла щелкнуть каким-то тумблером, то ли щелкнула, да не тем... Но только разговор Сиропова стал слышен всему аэровокзалу — горластые репродукторы разнесли его повсюду.

—Слушаю вас!— настороженно сказал Сиропов. — Кто это?

Ему ответил торопливый и восторженный щебет:

—Олеженька,— рассыпалась женщина,— Как я рада, что удалось дозвониться до вас! Как ваше самочувствие?

—Да... Но... я...— с трудом выдавил Сиропов, но продолжать ему не дали.

—Представляете, Олеженька,— продолжала женщина.— Час назад я звонила в редакцию и мне сказали, что вы летите в Карши с саженцами... Как это благородно! Как благородно!.. Вот и звоню вам в аэропорт. Спасибо, Леночка помогла, дежурненькая аэропорта по справке. Она у меня, умничка, тоже пайщица в кооперативе. Одна семья... Как не помочь друг другу... Вы меня слышите?

—Т-товарищ Крякина!.. Я... Да... — сказал Сиропов.

—Не будем терять времени, милочка!— решительно остановила Сиропова женщина.— У вас его нет. Быстренько возьмите бумажку и рученьку и приготовьтесь писать... Приготовились? Вот и умничка... Тут мой Рудинька, как узнал куда вы собрались, набросал только сейчас кое-что свеженькое. Записывайте, это вам в Карши пригодится. А то, с чем звонила в редакцию, передам в другой раз. Ладно уж... Вы готовы?

—Д-да!— клацнул зубами Сиропов.— Я п-пишу...

Передаю по буковкам, лапочка!— взвизгнул Крякина и продиктовала:

Насморк... Атеросклероз... Гангрена,.. Опухоль. Реанимация...

Уже потешался весь аэровокзал, но Сиропов, увы, слышать этого не мог. Он-то полагал, что телефонная капель предназначается ему одному. Передав по буквам свеженаписанные частушки юного акына Рудика, Крякина облегченно вздохнула: