—Мишка, будь человеком!— сердито сказал Самохвалов.— Давай поделимся по-честному: слава тебе, а цветы — нам. В смысле — девчонкам. Мы бы не просили, но ты пойми — под песню эти твои цветы хорошо пойдут.

Мишка колебался недолго и согласился уступить букет. Хотя вряд ли уступил бы, знай заранее, как неуважительно обойдемся мы с его чемпионским букетом. Потому что, дважды внимательно прослушав песню, мы решили, что не стоит делить цветы на всех девчонок, а лучше разбросать их по полу, положить на подоконники и парты. Так получится почти как в песне. Пусть девчонки прямо по цветам идут — это им под песню, наверное, дико приятно будет.

Я не утерпел и по одному цветку дал скелетам — держать в зубах. Очень красиво получилось. Правда, недавний случай с футболкой, украсившей, по коварной прихоти Ромки Суровцева, одного из стражей классной доски, нашептывал мне, что не стоит связываться со скелетами. Но противостоять искушению было невозможно — иначе, без цветов, эти симпатяги-скелеты смотрелись в праздничном кабинете незваными гостями. Вот почему, решительно сунув им в зубы по цветку, я шепнул им любимую газетную присказку Сиропова;

—Вы уж постарайтесь, братцы-кролики! Поработайте на тираж, старички!

Прозвенел звонок, и Борька, напоследок заглянув в класс и убедившись, что все готово, широко отворил обе створки двери, и я опустил иглу звукоснимателя на заплясавшую пластинку. Девчонки, которые, конечно же, уже вволю успели в коридоре обшушукаться, гадая, что мы для них придумаем, замерли у самого порога.- На полу лежали цветы, и была песня...

Миллион, миллион, миллион алых роз

Из окна, из окна, из окна видишь ты...

Осторожно, чтобы не наступить на цветы, девчонки, как во сне, шли к своим партам.

...Но в ее жизни была

Песня безумная роз...

Девчонки не шли, а прямо-таки парили в воздухе, и щеки их горели ярче роз на столе Натальи Умаровны. И пока звучала долгая песня, ни одна из девчонок не села за парту и ни одна не съела свой зефир. А Наталья Умаровна осталась стоять у двери, пока не кончилась песня. И даже не обиделась на нас за цветы в зубах скелетов, вместе со всеми жадно внимавшим словам песни:

Кто влюблен, кто влюблен, кто влюблен, и всерьез —

Свою жизнь для тебя превратит в цветы.

Все, понятно, переглядывались, пытаясь как-то увязать зефир на парте с неожиданным появлением в классе Кати Суровцевой. Ведь только вчера Марта принесла нам весть, что Кэт едет за зефиром в Москву. И вот — странное соседство: и Кэт и зефир. Кого-то из них, по идее, не должно сегодня быть.

Но окончилась песня и... девчонки шумно зааплодировали. Нам ли? Алле ли Пугачевой?.. Точно не знаю. Они с шумом и смехом уселись за парты и принялись уплетать свои зефиры, не сводя удивленных глаз с коробки, лежащей перед Суровцевой. Целой коробки! А Катя все не спешила открывать ее, с трудом соображала, что происходит. Первой не выдержала Марта Борисова.

Кать!— взмолилась она.— Ты бы открыла, а? Интересно ведь. Неужели тебе целая коробка от мальчишек?

Да вот, целая!— хвастливо отозвалась Суровцева.— А что, завидки берут, что вам по штучке, а мне — целую коробку?

Открой, Кать!— неутомимо продолжала гнуть свое Марта, и не помышляя обижаться.— Интересно ведь, за что тебя так наши мальчишки отличили,

— Отличили — значит есть за что!— отрезала Катя, и, не открывая коробки, тяжело придавила ее ладонью. Это мне уже не нравилось. Так, чего доброго, девчонки, и впрямь, вообразят, что мы Суровцевой целую коробку отвалили, в то время как даже на столе Натальи Умаровны лежали сейчас только два зефира в шоколаде.

Но тут, незаметно потянувшись с задней парты, коробку ловко выхватила из-под ладони Суровцевой Анка Янковская. Суровцева рванулась было спасать тайну коробки, но — поздно: Анка успела сорвать крышку и все увидели, что в коробке лежит тоже один зефир, а с ним еще и книга.

—«Остров сокровищ»!— объявила Анка и подняла книгу над головой. Книга была ветхой, не переплетенной после выпавших на ее долю бед, а просто перевязанной бечевой крест-накрест, словно бандероль на почте.

Впрочем, и книга, взамен зефира в шоколаде, еще ничего не объяснила нашим девочкам. Их, конечно же, не могла не удивить такая странная начинка коробки. Нетрудно представить, какое впечатление произвела книга на саму Суровцеву. Выскочив из-за парты, она бросилась отнимать книгу у Янковской и, выхватив, с изумлением прочла давно знакомую ей надпись: «Екатерине Суровцевой от мальчиков нашего класса и от Андрея Никитенко лично!» Надо ли говорить, что эта надпись была ей давно знакома. Морща лоб, состроив страдальческое выражение, Суровцева рассматривала и ощупывала книгу так, будто хотела убедиться, что все происходящее ей не приснилось. Из забытья ее вывел голос Марты:

—Что за книга, Кать?

И почему от какого-то Никитенко?— прибавила Янковская.— У нас ведь нет такого.

—Книга как книга,— растерянно пробурчала Катя и продолжила свою выдумку, чтобы хоть как-то объяснить девчонкам, откуда книга, но при этом упрятать подальше истинную причину.— Не видите, что ли — мне подписана... Уже давно... Вон, тут даже год есть... А Андрей... Это я ему почитать давала, Я с ним раньше училась... А он долго не отдавал книжку. А наши мальчики нашли его и отняли книгу. Чтобы... Чтобы сюрприз мне сделать. Праздничный. Вот и все!— заключила Суровцева и даже сумела выдавить из себя подобие улыбки!

— А чего она такая покалеченная?— спросила Анка.— Вон как перевязана вся. Ее только в гипс осталось заковать и переливание крови сделать.

Мама Янковской была медсестрой, поэтому словам Анки не приходилось удивляться. Суровцева и не удивилась. И не дала застигнуть себя врасплох.

— Интересная она очень,— веско сказала Катя.— Ее мы там всем классом по три раза читали — вот она и развалилась,— и Катя положила книгу в свой портфель. Выкручиваться Кэт умела гениально. Но теперь, когда все вроде бы объяснилось, неожиданно возникла новая неприятная ситуация. Потому что Анка вдруг протянула с обидой:

— А почему только Суровцевой сюрприз? Почему только ей книга?

Тут я не выдержал и напустился на Анку с объяснениями — дескать, не дарили мы ей книгу, а помогли вернуть ее же собственную, что была долгие два года в плену у неизвестного злодея и книжного гангстера Андрея Никитенко, как это уже и объяснила всему классу Суровцева. Но горячие мои слова не произвели на Анку ровным счетом никакого действия. Потому что она запальчиво возразила:

—Если бы захотели, могли бы и другим такой же сюрприз сделать.

—Это кому же?— спросил я.

А хотя бы и мне!— воскликнула Анка и, уперев руки в бока, перевела взгляд на Мишу Кузлянова и зло сощурилась:

Вот, Мишка наш мне уже полгода «Республику ШКИД» не возвращает. Могли бы отнять и тоже мне подбросить. Чем не сюрприз? Что, Миша, не так, да?

Багровый от смущения, Миша растерялся, залепетал;

А чо я? А я ничо. Я отдам...

Вот и отдай!— наступала Анка.

—Поду-у-маешь...— обиженно протянул Кузлянов.— Будто съел я твою республику. Завтра и принесу.

Бедный Мишка! Представляю, как ему было в эти минуты плохо. Ведь человек свой чемпионский букет на девчонок пожертвовал, и на Анку Янковскую, между прочим, тоже. А она его перед всем честным народом похитителем и неотдавалой объявила. Я думал, что разъяренный Мишка, с которого еще не сполз нимб победы, добытый в честной баскетбольной сечи в Ереване лишь позавчера, сейчас с гневом хлопнет крышкой парты и бросится собирать с пола, парт и подоконников разъятый на цветы букет, как собирают мастера машину или телевизор из, казалось, бы беспорядочной груды деталей и узлов. Но Мишка оказался молодцом и ничем не выдал своей причастности к узлам и деталям букета.

Его спасла от дальнейших объяснений Марта Борисова.

— Между прочим,— начала она,— могли бы и меня порадовать сюрпризом не хуже.— Ну-ка, Боренька, скажи, какую книжку не возвращаешь мне аж с того еще мая?

Самохвалов ответить не успел. Потому что тут зашумели разом еще несколько девчонок, подсказывая, какого сюрприза хотели бы и они.