Продолжить разгоревшуюся склоку нам не дала Наталья Умаровна. Сердито постучав указкой по столу, она с улыбкой сказала:
— Девочки, прошу внимания! Думаю, что все мы очень благодарны нашим мальчикам за внимание и прекрасные подарки. А об остальном вы сможете поговорить и на переменке. Сейчас я попрошу дежурных быстренько собрать цветы с пола и поставить их в воду. Так... Начнем урок. К доске пойдет... Пойдет.... Балтабаев.
Ну вот! Кому праздник, а кому — у доски отдуваться. Урок я, честно говоря, знал не совсем твердо. Но тут у меня мелькнула озорная мысль.
—Наталья Умаровна,— вкрадчиво начал я.— А можно, по случаю праздника, самому выбрать тему ответа?
Еще не чувствуя подвоха, она кивнула:
Валяй по случаю праздника! Только не про миллион алых роз — это уже ботаника. А по ботанике мы с девочками вам пять с плюсом ставим!
Тогда слушайте,— объявил я.— Отряд рукокрылых.
—Ну что ж!— улыбнулась Наталья Умаровна.— Тема, правда, старая. И вовсе не из нашей анатомии, а еще из зоологии. Ну да ладно. Так и быть, порадуй девочек к празднику крепкой памятью. Давай, Володя, ослепи девочек к празднику ярким рассказом о летучих мышах. Освежи-ка нам в памяти пройденный материал.
И я отправился к доске — вешать на гвоздь плакат со скелетом летучей мыши, чтобы порадовать девочек сохранившимися в моей голове сведениями о пяти ее пальцах, обтянутых летательной перепонкой, о рыжей вечернице, ушане и прочих сорока видах и, конечно, об уникальном умении крылатой мыши производить ультразвук, летать и обедать насекомыми в темноте.
Что и говорить: радар у рукокрылой ничуть не хуже, чем у Акрама на его корабле. Эту тему я когда-то уже отвечал на пять... Не знаю, правда, прибавил ли мой вдохновенный праздничный рассказ аппетита девчонкам...
...но как говорит Акрам — «У кого качка вызывает ненависть к еде, а у кого — зверский голод». И еще — «Моряк, списавшийся на берег, мечтает о штормах».
Весь двор сразу же опознал Борьку Самохвалова — стоило только почтальону раздать свежий номер газеты. Сиропов не лукавил — фотография, сделанная Максом в супермаркете Суровцева, была помещена на третьей странице и изображала Борьку, заботливо примеряющего пятнистый костюмчик малышу. Но главным сюрпризом для нас была подпись под фотографией, сделанная Сироповым перед отлетом в Карши. Подпись гласила:
«Настоящий тимуровец заботится и о старших, и о младших. Много хлопот у мамы и некогда ей сводить сына в магазин, чтобы купить обнову. Но тимуровцы и тут начеку. И вот уже Борис Самохвалов приходит на помощь в трудную минуту чьей-то маме, чтобы принести радость и соседке, и ее малышу Мише. «Как, Миша-ня, нравится модный костюмчик? Берем или нет?»— спрашивает малыша Борис, и глаза их ярко горят радостью, которую им обоим подарили в магазине...»
Так Борька в одно мгновение прослыл знаменитым во дворе тимуровцем. Все, понятно, стали вспоминать малыша Мишу, но так никто такого соседа и не припомнил. Сам же Борька хранил суровое молчание, был мрачен и зол. Я, понятно, тоже не торопился обнаруживать свою причастность к спектаклю, поставленному главным режиссером Д. П. Суровцевым и его помощниками — О. В. Сироповым и Максом. Пришлось молча переждать, когда, наконец, сами собой поутихнут разговоры вокруг этой фотографии. Правда, вечером того же дня Борьке солидно влетело от собственной мамы. Как ни старался предусмотрительный Борька припрятать газету так, чтобы она не попалась маме на глаза, ничего из этого не вышло. Стоило только его маме появиться во дворе, как сидящие на скамейке напротив подъезда бабуси разом загалдели и замахали руками, подзывая к себе Инну Аркадьевну и с готовностью тыча ей в лицо сразу тремя газетами, отнятыми у внуков.
Поздравляем, Инночка, поздравляем вас!— шумели бабуси.— Ах, какой у вас, оказывается, сынок! Ах, ах!
Да что случилось-то?— растерялась тетя Инна.— Опять что-нибудь натворил?
Сюда глядите, сюда,— показывали ей газету, а одну даже подарили.
Придя домой, тетя Инна, вместо похвалы, тут же напустилась на Борьку с упреками. И было отчего. Гора грязной посуды в раковине убедительно свидетельствовала о том, что на кухню с самого утра не ступала нога человека.
— А вот здесь,— потрясала тетя Инна газетой перед Борькиным лицом,— здесь из тебя такого пай-мальчика сотворили, что никто и не поверит мне, если скажу, что ты и родной-то матери помочь не желаешь. А тут, между прочим, написано, что тимуровцы помогают не только младшим, но и старшим тоже. Или ты меня за старшую уже не считаешь?
Ты не старшая, ты — мама,— виновато пробурчал Борька.
Неужели трудно вымыть посуду?— не унималась тетя Инна.— Мать целый день в театре, приходит еле живая. И вот — на тебе, родная мамулечка, подарочек: вместо того, чтобы прилечь отдохнуть — становись к раковине и драй усохшую грязь. А ну-ка, давай-ка, входи в образ!
Борька виновато надел мамин фартук и принялся мыть посуду. У его мамы именно это и называлось совсем по-театральному — «войти в образ». Хотя, если по справедливости, то сейчас у раковины с посудой должны были бы стоять, вместо Борьки, - Суровцев, Сиропов и Макс.
Неприятности из-за фотографии продолжились в школе. Марта Борисова сразу же торжественно сказала;
—Ребята, газета помогла нам открыть глаза на Самохвалова. Такого тимуровца проглядели! Предлагаю назначить Бориса Самохвалова Главным Тимуром нашего отряда. Кто «за»— прошу поднять руки.
Руки, конечно, подняли все, и напрасно Борька пытался доказать, что не получится из него Главного Тимура; рядовой — вот это другое дело.
Марта была непреклонна.
—Рядовых тимуровцев у нас навалом,— сказала она.— Нам нужен лидер. Мы давно его искали, а, оказывается, это ты. И не отпирайся, пожалуйста. Ты только начни, а остальные тебе помогут, вот увидишь.
Борька тяжко вздохнул. Наверное, в эту минуту он еще раз явственно услышал строгий мамин указ: «Давай-ка, входи в образ!»
Домой мы шли, как это делали теперь уже нередко, мимо зала игровых автоматов. На этот раз мы застали там удивившую нас картину. Хурсанд-бобо и дядя Сидор Щипахин из соседнего тира, вооружившись ломиком, разводным ключом и отверткой, возились у автомата «Кран».
—Ремонтируете?— спросил я.
— Демонтируем!— радостно сообщил дядя Сидор Щипахин.
Хурсанд-бобо, не в пример дяде Сидору Щипахину, никакого восторга в связи с избавлением от «Крана» не высказывал. Похоже, что лично ему он никаких особых неприятностей не доставлял.
—Это... в смысле... снимаете, что ли?— полюбопытствовал Борька.
Хурсанд-бобо кивнул, продолжая деловито откручивать гайку, крепившую к полу одну из четырех ножек «Крана», а дядя Сидор Щипахин с ликованием объяснил:
—Распоряжение сверху пришло — списать эту штуку в отставку ввиду ее страшной педагогической вредности! Очень опасный это автомат. Вся ваша школа против него письмо в контору накатала. Вот и демонтируем!
__ Куда ж теперь? В металлолом?
__ Ну да!— вздрогнул дядя Сидор Щипахин, и в его глазах заметались, как мошкара, знакомые нам с Борькой недобрые огоньки. — Найдем как-нибудь вещице применение. Вы бы лучше помогли, чем языком попусту чесать.
А что нужно делать?— спросил Борька.— В нем явно начинал просыпаться Главный Тимур класса. Пай-мальчик, похоже, решил как можно скорее войти в образ.
Погрузить надобно эту штуковину,— объяснил дядя Сидор Щипахин.— Ее с четырех углов поднимать следует, чтоб не побить.
У выхода из зала уже стояла знакомая всему нашему двору тележка. В ней дядя Сидор Щипахин свозил отовсюду свои находки – прямиком домой.
Кати сюда платформу!— деловито распорядился он, кивая в сторону тележки, и Борька, не мешкая, живо подкатил ее к «Крану», с ножек которого дядя Сидор Щипахин успел свинтить все четыре гаечных копыта. Мы осторожно поставили игровой автомат на тележку, и Сидор Щипахин, взявшись за ее ручку, счастливо выдохнул: