– Спасибо, Илья Львович!

– Погоди благодарить. Для начала мне нужно разведать обстановку, поспрашивать коекого…

– Но я могу надеяться?

– Скажу через неделю. Спешка – это свойство дьявола. Тем более с таким товаром.

– А раньше… никак нельзя? – все-таки осмелился робко спросить Саюшкин.

После посещения бара и разговора с Саврасычем ему начало казаться, что у него на спине загорелась рубашка. Легко сказать – не спеши. А если истинные хозяева героина выйдут на его след? От такой мысли вор почувствовал легкое головокружение.

– Нет! – резко ответил Бубенцов; теперь он смотрел на Леху с подозрением.

– Извините, это я ляпнул сдуру, – смутился Саюшкин. – В бизнесе я телок. Хочется все сделать как можно быстрее. Надеюсь, вы меня понимаете…

– Как не понять… – оттаял Крот. – Ко всему прочему, товар у тебя весьма специфический.

Ничего, научишься. Терпение – это главная добродетель настоящего бизнесмена.

Леха благоразумно промолчал. Он и сам умел терпеть. Но это был не тот случай.

– Образец героина, надеюсь, ты не забыл принести? – деловым тоном спросил Илья Львович. – Прежде чем что-то предлагать потенциальному покупателю (вдруг, все-таки, мне удастся найти такого), нужно чтобы он лично удостоверился в надлежащем качестве товара. Это закон деловых отношений.

– А как же! – с воодушевлением воскликнул Леха. – Двух грамм хватит?

– Вполне…

Саюшкин ушел от Бубенцова поздним вечером. Закончив деловую часть разговора, они предались воспоминаниям. Не забывая при этом время от времени прикладываться к бутылке. Леха сидел как на иголках. Но делал вид, что ему очень приятно. А куда денешься? Назвался груздем, полезай в кузовок.

На улице стояла темень хоть глаз выколи – самодеятельные "сборщики" металлолома месяц назад поснимали провода осветительной линии. Где-то неподалеку слышалась площадная брань и пьяные голоса, исполняющие залихватскую песню. Воровское, смутное время… Саюшкин втянул голову в плечи и скорбно вздохнул. Эх, жизнь…

Капитан Гольцова выглядела уставшей. Она была одета неброско, даже бедно. Эти шмотки служили маскировочной одеждой. Двое суток, практически без сна и отдыха, ей пришлось работать над заданием, которое дал ей майор. Правда, он не ожидал от нее такого служебного рвения. Хотя бы потому, что задание, которое Артем подбросил своей помощнице, он высосал из пальца – лишь бы не путалась под ногами со своими женскими штучками.

Гольцова занималась беспризорными детьми. Похоже, очередная встреча с современными реалиями не прошла для нее бесследно. Живой блеск в ее глазах будто присыпали пеплом, у крыльев носа пролегли глубокие складки, которые прежде были почти незаметными, а на высоком чистом лбу явственно проступили морщинки.

"А ведь она не так уж и молода, как кажется с первого взгляда, – почему-то с удивлением подумал майор. – И до сих пор не замужем. Наверное, за мента выходить не хочет, а другие мужики, узнав о ее профессии, тут же рвут когти… Фу! Какие глупости лезут в голову! Займись лучше делом, мыслитель, через час на ковер к шефу".

– Как успехи? – спросил он без особого энтузиазма, раскладывая бумаги по папкам.

– Не знаю, что и сказать… – Гольцова достала блокнот.

– Если фактаж нулевой, то продолжайте разработку, – с внезапным раздражением сказал Артем; и тут же устыдился своей невоспитанности. – Поговорим в конце рабочего дня… скажем, ближе к шести вечера. Сейчас мне недосуг.

– Уделите мне пять, от силы десять минут. Пожалуйста…

– Хорошо. Только давайте покороче. Что там у вас?

– Я работала с детьми из двух железнодорожных вокзалов и контингентом спецприемника.

К сожалению, двух суток на полную раскрутку маловато.

– Ничего, это не беда. Специфика нашей работы всегда предполагает дефицит времени.

Еще день-два относительной свободы наскребу для вас. А потом придется вам подключаться и к другим делам.

– Если честно, я просто запуталась.

– Почему?

– Получается чересчур много ответвлений от версии. Здесь и распространение наркотиков, и проституция, и воровство, и…

– Не нужно читать мне лекцию о малолетних преступниках, – перебил ее Артем. – Мы это уже проходили.

– Извините… – Гольцова смутилась. – Отбросив все, что я перечислила, можно оставить лишь один весьма интересный факт: начиная с позапрошлого года, начали куда-то исчезать подростки возрастом от десяти до двенадцати лет. Как мальчики, так и девочки.

– Вы со сводкой о без вести пропавших ознакомились?

– Конечно.

– По-моему, там все сказано. Исчезают не только дети, но и взрослые, притом большинство – бесследно. Исчезают – и все тут. Во всех странах мира, на всех континентах. Так что по этой части мы не первые, но и не отстаем. Домыслы можно строить какие угодно. Вплоть до инопланетных торговцев живым товаром. Прилетели на тарелке, сцапали землянина – и в дальнюю галактику его, на плантацию космической капусты в качестве раба.

– Нет, в нашем случае все по-иному. – Гольцова, наконец, полностью взяла себя в руки и стала строгой и деловитой. – По свидетельствам их сверстников, тоже беспризорников, которые числились в приятелях пропавших, примерно через полтора года они возвращаются. Но какие-то другие.

– Что значит "другие"? Дети, знаете ли, имеет склонность быстро взрослеть, расти. Год для ребенка, что для взрослого десять. Малыши меняются внешне и внутренне с умопомрачительной быстротой.

– Во-первых, "возвращенцы" (назовем их так) чище одеты, нежели другие беспризорники, хотя своих прежних привычек не оставили. Я имею в виду, что они все так же находятся в общей массе подобных себе, попрошайничают, подрабатывают на мытье стекол автомашин и продажей газет вразнос. Но вот ночуют они неизвестно где.

– Там же, где и все остальные, – скептически ухмыльнулся майор. – В списанных вагонах, на чердаках, в подвалах и так далее.

– Ничего подобного! – горячо возразила Гольцова. – Я опросила не менее сорока человек, и они в один голос твердят, что эти подростки проводят ночи в каких-то других местах. Там их даже кормят. Где именно находятся их ночлежки, не знает никто. Попытки прояснить этот вопрос наталкиваются на жесткий отпор. Между прочим, возвращенцы, как рассказывают, со старыми приятелями практически не общаются, держаться вместе, и дерутся вполне профессионально. А это весьма необычно. Создается впечатление, что их кто-то обучает.

– Марина Викторовна, только без фантазий! Уличные пацаны и впрямь могут драться.

Притом, беспощадно. А учит их сама жизнь. И американские боевики, в которых крови и насилия гораздо больше, чем здравого смысла. Я уже не говорю о человеколюбии.

– Возможно… Не знаю… – Гольцова упрямо поджала полные, резко очерченные губы. – Воспитатели спецприемника тоже в один голос твердят, что с этими детьми что-то происходит.

– Что именно?

– Несколько раз после милицейских рейдов возвращенцы попадали в спецприемник. Ну, вы знаете, это когда нашему большому начальству нужно показуху устроить…

Майор насторожился. В милицейской среде разговор о начальстве обычно был запретной темой. А тем более ругань в адрес высоких чинов. (Ну, разве что по пьянке, когда море по колени, и только в кругу родственников). Однажды, в молодости, он имел неосторожность пооткровенничать с коллегой, почти другом, по поводу не укладывающихся ни в какие рамки выходок шефа. И после этого числился в изгоях до тех пор, пока не перевелся в другой РОВД.

– Ближе к теме, пожалуйста, – сухо сказал Артем; кто знает, что у этой дамы на уме и за какие заслуги ей достались капитанские погоны.

– Так вот, – продолжила Гольцова, – все воспитатели обратили внимание на резко изменившееся поведение этих детей. Они стали… как бы это сказать… нет, не взрослее, а замкнутей. Холодность в отношениях, не свойственная подросткам выдержанность и невозмутимость. Одна воспитательница призналась, что мысленно называет возвращенцев зомби. От них, сказала она, исходит какая-то опасность.