– Пашпорт надо получить, – сказал, что называется, ни к селу, ни к городу, Муха, до этого сидевший в задумчивости. – Ходил в ателье, чтобы фотки шделали, так они меня выгнали.

Я что, не человек!?

– Зачем тебе паспорт, орясина? – удивился Фигарь. – Когда сдохнешь и без документов зароют.

– Ты умный мужик, а говоришь глупошти. Мне пеншию обещали дать. А без документов там никак.

– На кой ляд тебе пенсия? Ты пропьешь ее за один день.

– А я, может, хочу! И никто мне не запретит. У меня и медали были… за труд. Не веришь?

– Эка невидаль – медали! – саркастически ухмыльнулся бывший мент. – Их сейчас на рынке продают. На вес. Бери, сколько душа твоя желает.

– Замолчи! – крикнул Муха, стиснув кулаки. – Не шмей! Я работал! Был передовиком! У меня шемья была… дети… – Пьяная слеза покатилась по закаменевшим морщинам его лица. – Я был как вше…

– Ты чего это, друган!? – встревожился Пятак. – Болит что?

– Болит… – глухо сказал Фигарь. – Душа у него болит. Или что там еще осталось… Пропади оно все пропадом!

Саюшкин тоже пригорюнился. За компанию. Чтобы спрятать от всех где-то внутри торжествующий живчик, который, пританцовывая, орал: "А я не такой! А у меня скоро бабок будет валом! И уеду я отсюда… далеко! И-эх! Пропадай моя телега, я куплю себе авто!" – Леха, а ты не хочешь в туалет сходить? – спросил Фигарь спустя некоторое время.

За этот час они успели с горя пропустить по паре стаканчиков, и теперь весь мир казался Саюшкину сплошным праздником – нет, скорее карнавалом, как в Рио-де-Жанейро – на котором он был главной фигурой. Даже злость на Верку поутихла, растаяла, и Леха начал всерьез подумывать, как наладить с нею прежние отношения.

– Нет, – беззаботно ответил собачий вор. – Я ведь пиво почти не пил.

– А ты сходи, парнишка. Очень советую.

– С какой стати? – Леха с удивлением воззрился на бывшего мента.

– Ты умеешь держать себя в руках? – вопросом на вопрос ответил Фигарь.

Он был таким серьезным, что Саюшкину вдруг стало не по себе.

– Ну… наверное…

– Тогда соберись и выслушай, что я тебе скажу. И ни в коем случае не дергайся! Сиди смирно, не верти головой, смотри на меня и улыбайся. Понял?

Фигарь сказал это негромко – так, чтобы услышал только Леха.

– Да, – кивнул Саюшкин. – Понял.

На самом деле он ничего не соображал. Но мрачный взгляд бывшего мента не сулил вору ничего хорошего, а потому Леха сразу отрезвел.

– За тобой следят, парнишка, – просто и буднично сказал Фигарь.

Саюшкин как будто и не удивился. И даже не дернулся. Он сидел, глядя на собеседника каким-то отмороженным взглядом. Нет, Леха не был твердокаменным и уравновешенным как советский разведчик Штирлиц. Он просто закаменел. И не столько от неожиданности, сколько оттого, что его самые худшие предположения начали сбываться.

– Ты чего молчишь? – спросил бывший мент.

– Кто-о-о? – наконец длинно выдохнул вор.

– Двое деловых. Так, ничего особенного. Мелюзга. Однако "перо" вставить в бок могут запросто. Я их не знаю, говорю из собственно опыта. Судя по внешнему виду, это мелкие, но очень опасные пакостники. Они глаз с тебя не сводят. Это меня и насторожило.

– Где… они?

– Не торопись. Покажу чуть позже. Только не вертись, ради Бога! Видишь ли, я еще сам до конца не уверен. – Фигарь выглядел озабоченным. – Потому и прошу тебя сходить в туалет.

– Зачем?

– Ну и вопрос… За тем самым. Только чтобы все было натурально! Теперь ты понял?

Саюшкин кивнул. До него, наконец, дошел замысел бывшего мента. Он поднялся и, как механическая кукла, с трудом переставляя негнущиеся ноги, потопал к выходу…

Возвратился он быстро. Его трясло, хотя Леха старался держаться бодро и независимо. В туалете, напоминающем выгребную яму, он и впрямь помочился – от страха, хотя ему совсем недавно вовсе этого не хотелось. Но рядом справляли нужду мирные, к тому же знакомые бомжи, до того грязные и вонючие, что даже туалетные миазмы не могли заглушить исходящее от них амбре.

– Ну, как? – спросил он шепотом, косясь на Муху и Пятака, которые из-за чего-то затеяли свару и спорили, воинственно размахивая руками.

– А вот теперь я уверен, – так же тихо ответил Фигарь. – Едва ты вышел, как они бросились за тобой, сломя голову. Дилетанты… – Презрительная ухмылка перекосила его длинное угловатое лицо. – Сейчас они снова здесь. Явились, не запылились.

– Где?

– Сзади, слева от тебя. Один коренастый, в синей куртке. Второй рыжий, повыше. Пиво пьют. Во что ты вляпался, Леха?

– Не твое дело! – огрызнулся Саюшкин.

– Как скажешь, – спокойно согласился бывший мент. – Меньше знаешь – крепче спишь. Я лучше выпью. Этот поганый мир не для меня. Выпью – и отрублюсь. Чтобы его не видеть.

А завтра снова… и снова… и снова… Пока не сдохну. Вы, голодранцы, золотая рота, закройтесь! – прикрикнул он на раздухарившихся Муху и Пятака. – Наливай да пей – вот мой девиз. Как он тебе? – спросил у Лехи.

Но вор не слышал его слов. Он успел рассмотреть своих преследователей, и пребывал в полном ступоре.

В мыслях Саюшкин уже простился с жизнью.

Полковник Леонидов был в отвратительном настроении. Артем это предполагал и не хотел с ним встречаться в такой момент, но иного выхода у майора не было. Он просто обязан доложить шефу о первых результатах расследования убийства мэра.

А о чем говорить? Несколько бумажных листков в папке с заключениями экспертов и показаниями свидетелей (и то не всех). И в них почти нуль необходимой информации – вот все, что майор наковырял к утру следующего дня.

Операция "Перехват", объявленная буквально через полчаса после убийства, тоже практически ничего нового в расследование не привнесла. Правда, была задержана группа наркоторговцев, а также посажены за решетку несколько давно разыскиваемых рецидивистов и один маньяк-насильник, полгода терроризировавший город, но Артему от этого легче не стало.

Не хотелось рассказывать Петру Каллистратовичу и о попытке похищения. Майору нужно было проанализировать случившееся, чтобы не выглядеть в глазах шефа страхополохом.

К тому же нападение возле подъезда было его личным делом – Артем решил неудавшееся похищение не регистрировать.

– Господи – когда!? – страстно возопил полковник, едва взглянув на унылое, хмурое лицо Артема.

– Вы о чем, Петр Каллистратович?

– Когда ты придешь и скажешь, что дело в шляпе!? Как мне осточертели все эти отговорки и ссылки на непреодолимые обстоятельства! Вам все мешает, как тому хреновому танцору калоши! Почему совсем недавно, при том самом режиме, на котором уже отоспались все, кому не лень, у нас показатели раскрываемости по тяжким преступлениям были в три раза выше, чем сейчас!? Почему!? Как так получается, что мы этих сволочей ловим, а их тут же выпускают!? И почему за это клепают не тех, кого нужно, а милицию!?

Артем благоразумно помалкивал. Нужно было время, чтобы Пека выговорился. На него иногда находил такой стих. Впрочем, майор понимал шефа. Действительно, ему здорово доставалось от вышестоящего начальства и средств массовой информации. Правда, на крайние меры в виде отстранения полковника от должности, руководство не шло – Петр Каллистратович, при всех его недостатках, был профессионалом высокого класса. А таких осталось немного.

– Ладно, поплакались – и будя… – Леонидов, до этого метавшийся по кабинету, тяжело опустился в свое кресло. – Каждому нести свой крест. А у нас, Артем Саныч, он нелегкий.

Ох, нелегкий… Садись и докладывай. Только саму суть. У меня от лишней болтовни черепушка раскалывается. У нас тут много краснобаев развелось… мать их! А что делать?

Где лучших сыскать? Пока новая, молодая поросль поднимется, рак свистнет. И до тех пор придется нам с тобой, мил дружочек, свои спины под розги подставлять.

– Картина отвратительная, – сказал Артем, раскладывая свои бумаги. – Свидетели ничего не видели. Удивительно! Не понимаю… Ладно, пусть стреляли из пистолета с глушителем, а значит звуки выстрелов прохожие и впрямь могли не слышать. Но ведь к машине мэра никто не подходил! Никто! Все так утверждают в один голос. А "мерседес" был на виду, и на него не могли не обратить внимание хотя бы художники, которые находились как раз с той стороны, где находился стрелок. От них до светофора пятьдесят метров. Что, у нас в городе объявился человек-невидимка?