Небесный купол был нежен, вечен и прекрасен с малиновыми мазками заходящего солнца; под ним было грешно умирать. Но Т-34 резко остановился, и водитель его прохрипел:

- Ой, братки, худо чегось мне...

- Это тебя, дед-Лех, растрясло, как шкап! - заржал Василий. И получил затрещину от Минина:

- Не бузи! - И придерживал руками голову боевого друга. - Леха, на землю?

- Не-не, поехали, - отозвался Ухов. - Помирать, так в коробочке.

- Я те помру, - пригрозил Беляев. - Ишь, мыслит легко уйти от жизни-стервы.

- Алеша, держись, ты ж герой, - сказал Дымкин.

- Может, и поскриплю... как шкап, - проговорил Алексей Николаевич. Вы сами того... до победного... - И к Минину-младшему: - Санька, ты не бойся, выдюжим.

- Ладно, Алеха! Ты держись, брат! - говорили ему. - Вот сейчас Василий нас домчит с ветерком до какой-нибудь нашей... до родной Прохоровки.

Вася протиснулся на водительское место, осмотрелся, потом решительно брякнул:

- Не трактор, но я поехал. Вывози, нелегкая.

Т-34 рывками сдвинулся вперед, потом набрал скорость, и малиновые небесные мазки заскользили в кольце люка, словно всполохи войны.

По длинному коридору штаба Н-ского военного округа стремительно двигалась группа людей, возглавляемая господином Костомаровым. Вид у последнего был самый решительный.

Молоденький адъютант попытался остановить группу, но был легко задвинут в сторону.

...По кабинету из угла в угол ходил генерал Мрачев. Лицо его было искажено мукой тяжелых размышлений. Когда увидел непрошеных гостей, удивился:

- Я вас не вызывал, товарищ Костомаров...

- Почему вы, генерал Мрачев, не выполняете приказ вышестоящего руководства? - наступал сотрудник тайной службы. - Вы занимаетесь прямым саботажем. Почему не выдвигаются ракетные части для противостояния...

- Что?! - задохнулся от возмущения Генерал. - Ты кто такой? Я генерал армии. А ты кто?! Со стариками да детишками воюешь? Вон отсюда, рыжее отребье!..

- О вашем поведении будет доложено!

- Угрожаешь?! - взревел Мрачев. - Ах ты, сексот! Шкура продажная!.. И вырвал из ящика стола пистолет "Марголина". - Пристрелю, как шелудивого...

- Вот ваше истинное лицо, генерал, - ненавидяще прищурился Рыжий человек. - Кстати, вам предписано немедленно вылететь в Москву.

Предвечернее солнце удлиняло тени, и придорожная пыль казалась бархатной. Юный подпасок, загребая пыль босыми ногами, гнал коров по проселочной дороге. По взгорку сползала небольшая деревенька в 30-40 домов.

Пастушок для устрашения коровьего племени хлестал воздух, и эхо разносило звонкий звук по окрестностям. После одного из таких ударов земля легко задрожала, потом с придорожных цветов начала осыпаться пыль, и вскоре твердь наполнилась грозным гулом.

Подпасок обмер: из темнеющего леса выбирался настоящий танк. Но величины огромной и боевой. Коровы же равнодушно щипали клевер, принимая, вероятно, военную технику за мирный сельскохозяйственный трактор.

...Т-34 остановился перед мальчишкой бронированной глыбой, лязгнул верхний люк, и веселый молодой голос крикнул:

- Эй, ковбой, власть какая в деревне?

- Никакая, - пожал плечами коровий пастушок.

Из люка появились седой старик с пронзительно-васильковыми глазами и мальчишка, похожий на него.

- Здорово, сынок, - сказал старик.

- З-з-здрасьте.

- Как тебя зовут?

- Ваня.

- Тезки мы с тобой, Ваня, - сказал старик. - А Санька вот, как ты. И спросил: - А не пригласишь, Иван, нас в гости? Притомились мы в походе.

- Можно, - ответил пастушок. - А только кто вы такие? поинтересовался с детской непосредственностью.

- Свои! - крикнул Санька. - Видишь, Т-34?

- Вижу, - задумался Ваня. - Тридцатьчетверки еще в той войне были...

- Вот мы, сынок, и с той войны, - ответил старик.

- Ну? - не поверил пастушок.

Я люблю всех, что дает мне право всех ненавидеть. Единственного человечка я люблю, не смея ненавидеть, - это дочь. Хотя всегда мечтал о мальчике. Но, наверное, я сам что-то напутал в своих спешных желаниях иметь мальчика, и в результате мы имеем то, что имеем. Мир, которому исполнилось 6,6 столетия; мир постоянных открытий, откровений, парадоксов и вопросов, мир ярких красок и простых (пока) желаний.

Мы любим гулять, я и дочь. Раньше гулять было проще: улицы, площади, переулки, скверы были пустынны и спокойны, да и сам ребенок был мал и безразличен к окружающей его пустотной действительности. Мы покупали пломбир за 20 (!) коп. и были вполне счастливы под теплым солнцем перемен.

Перемены были. Мы ели мороженое и смотрели, как одни лозунги дня меняли на другие. Матерясь, рабочие вытаскивали из грузовика деревянистые, крашенные темно-бурой краской буквы: П, Б, Е, С, Г, А, Н, Д, Л и так далее. Чтобы из этих букв составить очередной дефективный призыв для масс. Именно тогда дочь впервые узнала первые буквы, а я - на каком историческом срезе мы все находимся.

А находились мы, народ, в социализме, но с человеческим лицом. На этом выразительном большом лице, вернее на лбу, отпечаталась наша печальная будущность. Однако тогда, замороченные очередным краснобайством, мы не сразу поняли, кто есть кто. Ху из ху, как сказал поверженный псевдореформатор, выбираясь из обломков бывшей великой империи.

Так вот, несвежий ветер перемен нагнал на площади, улицы, скверы лотки, лоточников, ларьки, палатки, магазинчики, а также мелкобазарных людишек. То есть из всех щелей полезло дерьмо. Ни пройти, ни проехать. Все стали что-то продавать и что-то покупать. И как гулять с ребенком? Цветные жвачечные развалы для него как золотой прииск. Сначала я, забавляясь, покупал всю эту резиновую дрянь. Потом понял, что никаких денег не хватит. Лучше мороженое, доченька? Пошли с ней покупать мороженое, а за ним очередь и цена ого-го. Кряхтя от злости на Новый Экономический Пиздец (НЭП) и своего Классова, который страдал некоторой забывчивостью в отношении оплаты чужого труда, я нашкрябал в карманах мелочи на один пломбир. К счастью. А себе, папа? Не хочу, доченька. А ты купи себе и отдай мне. Ой, дочура, гляди, какой шарик летит! Где-где? А во-о-он, над деревьями, показывал я рукой, решая, что впредь моя железная хватка окольцует организационно-хозяйственную глотку не желающего платить по труду. Довольно жить в хижинах и питаться камышом, да здравствуют дворцы и экспозе, кажется, декревиз!