Королева замерла на миг, разглядывая мою новую комнату и, как я думала, переводя дыхание от подъема.

— Мы рады, — сообщила она. — Мы надеемся, что принцесса воспользуется возможностью обдумать свою новую ответственность. Ты согласна, Беневоленс?

Я хотела не слушать ее, но власть женщины, которую она нагло показывала, затмевала мою силу, и комната, хоть и подавляла, не была подземельем. Пока что.

— Да, Ваше величество, — ответила я без эмоций.

— Ты благодарна за этот шанс?

— Да, Ваше величество, — я присела в реверансе, чтобы не смотреть ей в глаза.

— Беатрис и ее команда будут приходить и одевать тебя к ужину. И мы будем рады услышать о твоих достижениях в сдержанности, — и София ушла из комнаты. Дверь за ней закрылась со зловещим скрипом, а потом щелкнул замок.

Я поднималась по лестнице, веря, что иду на казнь, так что реакция менялась от смирения к радости, ведь это было лучше, чем ничего. Одеяла на кровати были поношенными, но чистыми. Я с усилием сдвинула ржавый засов на окне, и свежий теплый воздух напомнил мне, что еще не все потеряно.

Я размышляла о ситуации и начала понимать сложности. Крепость стояла там, где восточные склоны Аншиенны встречались со скалами на севере. Персиковые комнаты, где я жила до этого, были с видом на Монтань, на загадочную и красивую Аншиенну, домики, сады яблонь и поля пшеницы и овец, благодаря которым мы славились шерстяным изделиями. Эта комната, хотя она больше напоминала темницу, была с одним окном, маленьким и выходящим на север. Вместо плодородной долины я видела поток Великой реки, выступы утеса внизу и чужие горы вдали. Я была в самой высокой башне замка, потому от юго-западных стен исходил удушающий жар.

Я вспоминала принцессу, которую заточили в башне, и она сбрасывала возлюбленному волосы вместо веревки. Мои кудрявые волосы, одна из моих гордостей, ниспадали ниже плеч, едва накрыли бы подоконник. Для такой высоты мне требовали метры волос, а еще невероятно прочная кожа головы. И я не хотела, чтобы за мной пришел мужчина. Мне нужно было уйти самой.

Но это было невозможным. Королева контролировала каждый мой шаг, я ела, одевалась и выходила из этой темницы по ее велению. Ни одна душа в королевстве, точно не служанка, жавшаяся перед Софией, нашла бы смелость пробраться сюда с едой для меня. И иллюзии начали рассеиваться.

Я сильно страдала в дальнейшие недели, хотя некоторые добрые души все еще помогали. За ужином одной ночью я нашла булочку с изюмом под салфеткой. Я старалась действовать скрытно, но королева София, похоже, ощутила мою радость, и на следующий день она заменила слуг на кухне. Я находила порой сладости в своей тетради или, когда брала слугу за руку, находила потом в своей ладони кусочек шоколада. Но ее петля затягивалась все сильнее.

Все рухнуло за ужином одним сентябрьским вечером. Может, меня довело полнолуние или пустота в сердце. Что бы там ни было, мой взрыв хоть и потрясал, но не был неожиданным.

Как всегда, королева и леди Беатрис болтали. Королева ужинала в платье цвета мака с золотым кружевом, ткань сияла, показывая змеиную натуру королевы. Я старалась есть сдержанно свою жалкую порцию и не слушала их, говорила только, когда ко мне обращались. На второе перед нами поставили мясной пирог, мой желудок заурчал.

Леди Беатрис захихикала:

— Простите, Ваше величество. Я не привыкла к такой приземленности.

— Мы не замечаем такую вульгарность, — заявила королева, а я кипела. Как они посмели назвать вульгарным то, что мой желудок урчал без моего контроля! Но я стиснула зубы, чтобы не возмутиться.

Королева кивнула, чтобы наши тарелки убрали. Леди Беатрис, как я заметила, едва тронула еду.

— Ваше величество, — заговорила я, — простите, но я беспокоюсь, что повар расстроится, увидев, как плохо едят его труды.

Королева пронзила меня взглядом.

— Как часто нам нужно упоминать, что мы не обращаем внимания на еду?

— Но, — дьявол охватил меня полностью, — некоторые обращают! — я склонилась над столом, схватила кусочек пирога леди Беатрис и сунула в рот.

Время, казалось, остановилось, хотя, когда я проглотила тесто и мясо, на что потребовалось много усилий, я слышала тиканье часов за собой. Беатрис и слуги смотрели на меня в безмолвном ужасе.

Королева вздохнула.

— Мы ожидали подобное от тех, кого не учили управлять основными инстинктами. Встань, Беневоленс.

Проглатывая пирог, я встала. София махнула слуге.

— Держи ее руку крепко. Нельзя, чтобы она дернулась.

— Я не буду дрожать! — заявила я, вспомнив моего смелого отца. Я решила так почтить его и смело вытянула руку.

Королева вскинула брови, но промолчала. Она встала и вытащила из скрытого кармана кожаный шнур, стиснула зубы и начала бить мою ладонь.

Боль была невероятной. Все силы уходили на то, чтобы не отдернуть руку, не сунуть пылающие пальцы в рот, не убежать в слезах в комнату. Я прикусила губу, стараясь думать о матери, летних днях, котятах и сказках.

Наконец, она прекратила. Я вздохнула и села.

— Мы не закончили, принцесса. Переверни ладонь.

Я с удивительным контролем протянула руку с повернутой ладонью. И она снова начала бить. Пальцы уже опухли, потом порозовели, а потом и покраснели. Прошла вечность боли, а я не двигалась, я отчаянно отказывалась думать, что пылающая рука принадлежит мне.

Королева спрятала шнур в платье и устроилась на стул.

— Как вежливо с твоей стороны, Беневоленс, — сказала она, поднимая бокал с вином, — выдержать это от ранга выше.

Я опустилась на стул. На миг ярость перекрыла боль. Как только я пошевелилась, боль вернулась со всей силой.

Ужин продолжался. Какое-то время стояла тишина, София была рассеяна, а никто не мог говорить до королевы.

Я решила не показывать страдания и старалась есть ножом и вилкой. Королева, как я заметила, выпила три бокала вина вместо одного. Порой лед на ее лице пропадал, и она выдавала истинные эмоции. И я видела то, что могла описать только как разочарование. Я не сломилась.

Это понимание придало мне сил, чтобы пережить ужин.

Наконец, слуги убрали жаркое и принесли каждой по пирожному в глазури и узоре из позолоты на ней. Я знала, что хоть снаружи и выглядит мило, внутри оно будет безвкусным, как старое дерево, так что весь десерт был гадким. Но нищие не разбрасывались едой, а я знала, что в следующий раз поем не скоро. Я выбрала часть помягче, стараясь не разрушить глазурь с узором сверху, и начала есть.

Королева и леди Беатрис напротив продолжали дурацкий диалог. На щеках королевы я заметила два красных пятна, и Беатрис, видя, как ведет она себя от вина, говорила наглее обычного.

София повернулась ко мне.

— Беневоленс, присоединяйся. Наш разговор незначителен, но королеве важно учиться искусству беседы, а не молчать.

— Простите, Ваше величество, — сухо ответила я. — Но меня учили, что для королевы важнее всего — родить мужу ребенка.

Тишина обрушилась на голову.

Королева София сложила салфетку и отложила в сторону.

— Левую руку, пожалуйста.

Когда она перестала меня бить, мы обе кипели, хоть и пытались это скрыть. София так старалась выжать из меня крик — но я была рада, что не поддалась — что над ее верхней губой собрались капли пота. Я прикусила щеку так сильно, что ощущала вкус крови. Мы вернулись на места, промокнули рты салфетками, но напряжение не уходило. Никто из смотревших не сказал бы, что я держалась хуже королевы Софии.

После десерта королева встала. Мы с леди Беатрис последовали ее примеру. Королева без слов покинула зал. Как и было теперь заведено, я пошла за ней, только она впускала меня в мою «комнату».

Обычно мы шли по коридорам вместе, королева отмечала те огрехи, которые не упомянула за ужином: я задевала стаканом с водой о бокал вина, слишком рьяно благодарила слуг и всегда молчала. Но в этот раз она молчала. Весть о нашей борьбе — о моем избиении — разлетится по замку, слуги постараются донести каждое слово. А она молчала.