Приближаясь к Каиру, Бонапарт приказал, чтобы все было готово к его торжественному вступлению в эту столицу.

Он принял эту меру для того, чтобы уничтожить или, по крайней мере, ослабить неблагоприятное впечатление, произведенное на жителей Каира и войска не совсем удачным окончанием сирийского похода. Ему надобно было упредить в одних упадок духа, в других не допустить развиться духу мятежа. Политика вменяла ему в обязанность скрывать свои потери и преувеличивать полученные выгоды.

Каирский диван отвечал видам Бонапарта, учредил народное пиршество и издал прокламацию, в которой, между прочим, было сказано:

"Свыше хранимый, главнокомандующий французской армией, генерал Бонапарт, тот, который любит религию Магомета, прибыл в Каир... Он вступил в город вратами победы... День этот - великий день, никогда не бывало подобного дня... Бонапарт был в Газе и в Яффе: покровительствовал жителям Газы, но жители Яффы, люди заблудшие, не пожелали сдаться, и он, в гневе своем, предал их на убийство и разграбление. Он уничтожил все их укрепления и погубил всех, которые были там".

В бытность свою в Каире Наполеон занялся статистикой Египта, и сделанные им по этому предмету замечания помещены в мемуарах его секретаря.

Вскоре новый набег Мурат-бея на Нижний Египет отвлек его от этого мирного занятия. Он оставил Каир 14 июля и пошел к пирамидам.

Но гонец от Мармона, начальствовавшего в Александрии, привез ему вечером 15 числа известие, что турки, покровительствуемые англичанами, сделали 11 числа высадку в Абукире. Главнокомандующий немедленно полетел навстречу турецкой армии, состоявшей под командой Мустафы-паши; он торопился искупить в самом Абукире стыд поражения под Абукиром. И искупил. Десять тысяч человек неприятельского войска были загнаны в море, остальные убиты или взяты в плен. Послушаем самого Бонапарта в донесении его Директории.

"Я известил вас депешей от 21 флореаля, что наступившее время года принудило меня решиться оставить Сирию.

23 мессидора сто кораблей, большей частью военных, приходят к Александрии и делают высадку у Абукира. 27 неприятель мужественно идет на приступ и овладевает абукирским редутом. Крепость сдается; неприятель выгружает свою полевую артиллерию и, подкрепленный еще пятьюдесятью кораблями, занимает позицию, примкнув правым флангом к морю, а левым к Маадигскому озеру и построившись на песчаных возвышениях.

Я 27 числа выступаю из моего лагеря под пирамидами, 1 термидора прихожу в Рагманиг, избираю Биркет центром моих операций и 7 термидора в семь часов утра становлюсь лицом к лицу с неприятелем.

Генерал Ланн идет вдоль берегов озера и становится в боевой порядок против левого крыла турков, а генерал Мюрат, который руководит авангардом, приказывает в то же время генералу Детян (Destaings) напасть на правый неприятельский фланг; атаку поддерживает генерал Ланюс.

Крылья неприятельской армии разделены прекрасной долиной размером в четыреста сажен: наша кавалерия успевает проникнуть в это пространство и с быстротой мысли кидается в тыл обоих флангов турецкой армии, которая, сбитая, изрубленная, тонет в море: не спаслось ни одного человека. Будь у нас это дело с европейскими войсками, мы бы взяли три тысячи пленных: теперь насчитали три тысячи трупов.

Вторая неприятельская линия, в пяти- или шестистах саженях от первой, занимает крепкую позицию. В этом месте перешеек очень узок, тщательно обведен ретраншементом и прикрыт тридцатью канонерскими лодками; впереди этой позиции турки занимали селение Абукир, которое обвели высоким валом и укрепили. Генерал Мюрат овладевает Абукиром; генерал Ланн идет на левое крыло турков; генерал Фюжиер, в сомкнутых колоннах, атакует правое. И нападение, и оборона равно упорны; но неустрашимая кавалерия Мюрата решилась в этот день быть главным действующим оружием; она нападает на неприятеля с его левого фланга, заскакивает в тыл правого, бьет его и режет беспощадно. Гражданин Бернар, батальонный командир шестьдесят девятой полубригады, и гражданин Баиль, капитан гренадерской роты той же полубригады, первые всходят на редут и этим покрывают себя славой.

Вся вторая турецкая линия, как и первая, положена на месте или утоплена.

У неприятеля остается три тысячи человек резерва, занявшего Абукирскую крепость, в четырехстах саженях от их второй линии; генерал Ланюс окружает эту крепость; ее бомбардируют из шести мортир.

Берег, на который в прошлом году было выкинуто столько трупов англичан и французов, покрыт теперь телами наших неприятелей: их насчитано до нескольких тысяч; из всей этой армии не спасся ни один человек.

Мустафа, паша Румелийский, главнокомандующий войска и двоюродный брат турецкого посланника в Париже, взят в плен со всем своим штабом: посылаю вам три его бунчуга...

Успехом этой битвы мы вообще обязаны генералу Мюрату: и прошу для него чин дивизионного генерала; его кавалерийская бригада делала дела неимоверные...

Я подарил генералу Бертье от имени Директории кинжал прекрасной работы в знак благодарности за те услуги, которые он не переставал оказывать на протяжении всей этой кампании..."

Бонапарт воспользовался этим успехом, чтобы послать парламентера к английскому адмиралу. Тот прислал ему номер французской франкфуртской газеты от 10 июня 1799 года. Наполеон, который жаловался, что давным-давно не имеет никаких известий из Франции, жадно принялся за чтение листка. Он увидел из него печальное положение дел республики и поражение ее войск, которых в ту пору бил Суворов в Италии, и вскричал: "Так и есть! Предчувствие не обмануло меня; Италия пропала!!! Этакие негодяи! Все плоды наших побед потеряны! Приходится мне ехать".

С этой самой минуты он решился возвратиться в Европу и сообщил свое намерение Бертье и адмиралу Гантому, которому поручено приготовить два фрегата, la Muiron и la Carrere, и два маленьких судна, la Revanche и la Fortune, для перевозки во Францию главнокомандующего и его свиты.

Предстояло доверить руководство армией человеку достойному. Бонапарт мог избрать только или Дезе, или Клебера. Желая взять первого с собой, он решился назначить второго своим преемником, несмотря на то, что они были между собой не совсем в дружеских отношениях, и письменно передал ему вручаемую власть.

Желала ли Директория возвращения Бонапарта, отъезд которого она видела с таким удовольствием? Говорили, что Трельяр, Ларевельер-Лепо и Баррас писали Наполеону, и будто это-то письмо и заставило его решиться оставить Египет. На этот счет существует столько разноречивых показаний, что согласовать их трудно; нам кажется всего вероятнее то, что Наполеон, отказавшийся от своих видов на Восток неудачей сирийской кампании и извещенный о ходе Дел и расположении умов во Франции, предположил, что наступило уже время обнаружить свои честолюбивые виды и обратиться на Запад.

Бонапарт отплыл в конце августа и взял с собой Бертье, Мармона, Мюрата, Ланна, Андреосси, Монжа, Бертолета и некоторых других особ и, ускользнув от Сиднея-Смита, вышел 6 октября на берег в Фрежюсе.

----------------------------------------------------------------[1] Наполеон присутствовал в доме шейха Эль-Бекира на празднике рождения Магомета. Он увидел у него двух молодых мамелюков, Ибрагима и Рустана, и выпросил их у шейха. Впрочем, на Бонапарте не было ни чалмы, ни другого какого-либо знака магометанства. Правда, он приказал было сшить для себя полный турецкий костюм, но просто из одной причуды и для забавы в кругу людей самых близких к нему. Наполеон надевал его только однажды, потому что ему откровенно сказали, что он ему не к лицу.

[2] Бонапарт велел вырезать на Помпеевой колонне имена сорока солдат, которые первыми умерли в Египте.

[3] Наполеон оставил в Египте, как и в Европе, неизгладимые следы; имя его уважается варварами, как уважается и народами просвещенными. Знаменитый естествоиспытатель Шамполион-Младший которого смерть так рано похитила у наук и друзей, рассказывал нам, что в бытность свою в Египте он посетил в Фиваиде одного из беев, и, обедая у него, счел приличным выпить за здоровье египетского наместника, в той уверенности, что хозяин не преминет поблагодарить гостя и взаимно выпьет за здоровье Карла X, тогдашнего короля французов. Но бей, оставив в стороне вес политические приличия, с восторгом сказал: "Вот я предложу тебе здоровье, от которого ты, верно, не откажешься: выпьем за здоровье великого Бонапарта".