— Но прошлого это не изменит.

— Не изменит, но ведь прошлое потому и называется прошлым, что оно уже прошло и, каким бы оно ни было — плохим или хорошим, — его уже не вернешь. Да, прошлое часто крепко держит нас и не желает отпускать, но нужно найти в себе силы перевернуть страницу и жить настоящим. И будущим. Я же смогла, и ты сможешь.

Брюс напряженно всматривался в догорающий огонек костра. Глядя на его профиль, четко вырисовывающийся на фоне темнеющего леса в свете угасающего пламени, она молча молила его внять ее словам. Как ей хотелось вновь увидеть счастливую, ничем не омраченную улыбку на его лице, знать, что демоны прошлого больше не терзают его.

Он тихо заговорил:

— Я не могу ничего тебе обещать, Клэр. Единственное, что я обещаю, это подумать над твоими словами, над тем, что я узнал от тебя, и над тем, что произошло в последние дни. Я благодарен тебе за то, что ты не побоялась приехать сюда ко мне, за то, что открыла правду. Все эти годы я ненавидел тебя и презирал, считая одной из виновниц всех своих бед, предательницей. А оказалось, что предателем-то был я. Не думаю, что когда-нибудь смогу простить себя.

— Но ты не должен винить себя. Ты ни в чем не виноват. Ты жертва обмана и несправедливости. Мы оба жертвы. Если кто и виноват, то только мой отец, и Господь уже призвал его к ответу. Не нужно растрачивать себя на ненависть к мертвому человеку. Он больше не причинит нам зла.

— Ненависть к твоему отцу не может сравниться с той ненавистью, которую я испытываю к себе самому.

— Нет, прошу тебя, не надо! — взмолилась Клэр. — Не надо больше ненависти. Она разъедает душу. Ты должен простить себя. Я уже давно простила.

Он поднял голову и посмотрел на нее.

— Почему, Клэр? — Его глаза напряженно вглядывались в ее лицо в поисках ответа. — Почему ты простила меня, ведь я отказался от тебя, бросил в самую тяжелую минуту?

— Ты не бросал меня. Ты не мог быть рядом.

— Но я подписал документы о разводе и, как уверил тебя твой отец, больше не желал иметь с тобой ничего общего из-за потери ребенка. И потом, уже в тюрьме, я отказался встретиться с тобой, хотя ты пыталась неоднократно. Ты имела полное право возненавидеть меня и была бы права.

— Я никогда, ни единой минуты не испытывала к тебе ненависти. Жгучая обида и невыносимая, разрывающая сердце боль — да, но, ненависть — никогда.

— Но почему?

— Неужели ты сам не видишь, глупый? Потому что я люблю тебя. Люблю с самой нашей первой встречи, всегда любила и не переставала любить ни на миг, несмотря ни на что. Именно эта любовь и помогла мне пережить горе, выдержать все испытания, не потерять себя. В самые тяжелые минуты я вспоминала тебя, твое бесконечно дорогое лицо, твою улыбку, твою нежность, твою страсть, и это давало мне надежду. Надежду и веру. Я верила, что когда-нибудь придет время — и ты все узнаешь, поймешь меня, простишь и мы… и все снова будет хорошо. Я знаю, глупо рассчитывать, что все можно повторить. В одну реку нельзя войти дважды. Но ведь можно начать все сначала, поверь мне, стоит только очень этого захотеть. — Говоря все это, она старалась не смотреть на него, боялась увидеть в его глазах испуг, недоумение или жалость. На ее глаза навернулись слезы, и она слегка повернула голову в сторону, чтобы он не заметил, но вдруг почувствовала легкое прикосновение теплых пальцев к своему подбородку.

— Посмотри на меня, Клэр, — услышала она его тихий, но властный голос.

Господи, как же она любит этот голос! Этот бархатистый баритон, от которого у нее мурашки бегут по телу. Как она будет жить, если никогда больше его не услышит?

— Ну же, милая, посмотри на меня, — повторил он, слегка нажимая пальцами на ее скулу. Она отрицательно помотала головой, и тогда он нежно обхватил ее лицо ладонями и повернул к себе.

Она уже не могла сдержать слез, и они скатывались по щекам прямо на его пальцы.

— Это правда? — спросил он, с безграничной нежностью взирая на ее заплаканное лицо.

— Что? — Она шмыгнула носом.

— Что ты любишь меня?

— А разве ты сам этого не видишь?

— Вижу, но все еще не могу поверить.

— Ну так поверь.

— Я недостоин твоей любви.

— Позволь это мне решать.

— Я сильно изменился за эти годы. Изменился безвозвратно. Ты любила другого человека — приятного, общительного, жизнерадостного, а не угрюмого, нелюдимого, недоверчивого отшельника, каким я стал.

Она улыбнулась сквозь слезы.

— Я люблю обоих.

Он притянул ее в свои объятия и прижал заплаканное лицо к своей груди.

— Я никогда не смогу снова стать нормальным человеком.

— Конечно, сможешь, если поверишь в себя, свои силы и позволишь мне помочь тебе.

Он ласково коснулся губами ее волос и крепче прижал к себе.

— Спасибо тебе, родная моя, — прошептал он ей в волосы. — Спасибо за то, что веришь в меня… и что любишь.

— Не за что, — глухо пробормотала она.

— Но я по-прежнему не могу ничего тебе твердо обещать. Ты должна дать мне время.

— Сколько угодно, любимый. Сколько угодно. — Она подняла голову, заглянула в его глаза и неожиданно лукаво улыбнулась. — Как ты считаешь, мы не слишком будем шокировать Торки, если займемся любовью в его пещере?

— Не думаю. Я забыл сказать, что он покровительствует не только охотникам, но и влюбленным.

— О…

И когда они, лежа на расстеленных на полу, пещеры одеялах, сплетались в жарких, страстных объятиях, Клэр загадала желание. Приникнув губами к горячим требовательным губам Брюса, она попросила у доброго духа для своего любимого возвращения веры в добро, уверенности в себе и надежды на счастливое будущее.

И немножко его любви для себя.

Утро следующего дня выдалось холодным. Подул северный ветер, гоня по серому небу клочковатые облака.

Настроение Брюса, как и непредсказуемая погода Шотландии, тоже изменилось. С самого утра он был молчалив и задумчив. Клэр, понимая и уважая его потребность в молчании, не лезла к нему с разговорами.

Они собрали вещи, убрались на поляне и, крикнув «до свидания» доброму духу, отправились в обратный путь.

Придя домой, они по отдельности приняли душ, переоделись и все так же молча позавтракали. После завтрака Брюс объявил, что мост уже готов и она может возвращаться в Лондон. Сердце Клэр болезненно сжалось. Неужели он уже все обдумал и решил оставить все как есть?

— Ты уверен, что хочешь этого? — решилась она спросить.

Она услышала грусть и мольбу в собственном голосе.

Он накрыл ее ладонь своей.

— Да, Клэр, прошу тебя. Ты должна уехать. Тебе не место в этой глуши. Тебя ждет большой мир, твоя работа, твои пациенты.

— Мне ничего не нужно без тебя. — Я готова жить где угодно, хоть в этом лесном доме в горах, вдали от людей, хоть на краю света, лишь бы ты был рядом, добавила она про себя.

— Клэр, пожалуйста, не осложняй мне задачу, мне и так нелегко. В моей голове все смешалось. Ты должна уехать и дать мне возможность побыть одному. Мне нужно поразмыслить о многих вещах, а рядом с тобой я не могу рационально думать.

Клэр вздохнула.

— Хорошо.

Она помогла ему убраться на кухне, собрала свои немногочисленные пожитки и, пока Брюс возился во дворе со своим джипом, неторопливо прошлась по дому, где познала и огромную всепоглощающую радость, и неизбывную печаль.

Клэр продолжала украдкой вздыхать, пока он вез ее по разбитой дороге, и вглядывалась в его профиль, как бы стараясь запечатлеть в своей памяти на тот случай, если он решит, что в его дальнейшей жизни для нее нет места. Любовь к нему переполняла ее сердце. Так хотелось броситься ему на шею и умолять или уехать вместе с ней, или оставить ее здесь. Но она призвала на помощь всю свою гордость и сдержалась, в глубине души понимая, что он прав: ему необходимо побыть какое-то время одному после всего, что он от нее услышал и узнал.

Когда они приблизились к восстановленному мосту, на Клэр разом нахлынули воспоминания о грозе и своем падении в овраг, на время вытеснив из головы все остальные переживания. Она почувствовала, как тело ее напряглось.