Понимая ее состояние, Брюс остановил джип в нескольких метрах от моста.

— Не волнуйся, я вчера его основательно проверил, проехав туда и обратно несколько раз. Теперь мост вполне надежен.

Клэр слабо кивнула, внезапно лишившись от страха голоса. Когда машина въехала на мост, она закрыла глаза. Новый мост так же поскрипывал под колесами тяжелого джипа. Страх отпустил ее только после того, как они переехали через овраг.

Открыв глаза, она взглянула на Брюса и заметила на себе его пристальный сочувствующий взгляд. И еще в его взгляде было раскаяние и мольба о прощении.

Она протянула руку и нежно погладила его колючую щеку.

— Я рада, что все случилось так, как случилось, и, каково бы ни было твое решение, ни о чем не жалею.

Он положил свою руку на ее ладонь и прижал к своей щеке. В этом простом жесте она прочитала надежду. Надежду для себя. Просто нужно набраться терпения и подождать еще немного. Что такое несколько недель или месяцев после почти шести лет мучительного ожидания?

— Я тоже очень рад, что ты решила приехать, несмотря на то что знала, какой прием тебя ожидает.

— Я не могла не приехать.

Они подъехали к кованым железным воротам. Брюс остановил машину, вышел и, обойдя капот, помог выйти ей. Когда она ступила на траву, он взял обе ее руки в свои и поочередно поцеловал. Она растаяла.

— Спасибо тебе за все и прости меня, если можешь, за то, что был таким упрямым, тупым ослом, — проговорил он.

— Никакой ты не осел, и мне нечего тебе прощать. Любой на твоем месте вел бы себя так же, а то и хуже, если бы с ним сделали то, что сделали с тобой.

— Но я не должен был предавать тебя, что бы там ни было.

— Легко говорить об этом сейчас, когда ты знаешь правду, а тогда ты просто защищался от очередного удара судьбы.

— Не нужно защищать меня. Мне…

Он не успел закончить фразы, потому что она закрыла ему рот поцелуем. Дыхание Клэр смешалось с его дыханием. Пальцы ее ласково гладили его лицо, и это доставляло ему невыносимую радость. Столько пылкой нежности было в этом поцелуе, что у него защемило сердце.

Усилием воли заставив себя оторваться от этих манящих мягких губ, Брюс обхватил ее лицо ладонями и заглянул в ее бездонные глаза.

— Я по-прежнему ничего не обещаю, — проговорил он.

— Я и не жду этого. Обещай мне только, что все как следует обдумаешь, взвесишь и, каким бы ни было твое решение, дашь мне знать.

— Обещаю, что ты первая узнаешь об этом.

— Спасибо… и до свидания?

— До свидания, Клэр. Береги себя.

— И ты тоже.

— Обязательно.

Брюс усадил ее в машину, положил на заднее сиденье сумку с ее вещами и захлопнул дверцу. Вдруг его охватило отчаяние. Она уезжает! А он остается один на один со своим одиночеством, тоской, воспоминаниями. Может, попросить ее остаться еще на несколько дней? Но нет, это будет неправильно — несколько дней ничего не решат. Она должна уехать, а он остаться и разобраться в себе самом.

Клэр завела мотор, пребывая в неведении о его душевных терзаниях, тепло улыбнулась ему и, помахав на прощание, тронулась с места. Брюс механически помахал в ответ, чувствуя себя так, словно она увозит с собой его сердце.

Когда машина Клэр скрылась за поворотом, он еще постоял немного, уставившись в одну точку, затем тяжелой походкой направился к своему джипу, сел в него и вернулся домой.

Домой? Было ли это место, несмотря на всю любовь к нему, его настоящим домом? До приезда Клэр он считал, что да, было. Теперь он увидел в старом лесном доме лишь временное пристанище. Крышу, убежище, но не дом. Дом там, где живут взаимопонимание, доверие, любовь. Когда был жив дедушка, этот неказистый бревенчатый дом был для него родным, вторым после родительского. Теперь же здесь обитали лишь духи одиночества и тоски. Да, после выхода из тюрьмы это место показалось ему идеальным для такого конченого, утратившего веру в людей и добро человека. Но с приездом Клэр все изменилось. Она вдохнула в этот дом — и в него — веру, надежду, подарила свою бескорыстную любовь, вернула запахи и краски. Без нее дом снова опустел.

Все последующие дни и недели Брюс был как неприкаянный. Он не мог найти покоя ни днем ни ночью. У него совсем пропал аппетит, и он буквально насильно заставлял себя поесть, чтобы не умереть с голоду. Все валилось у него из рук, и где бы он ни был — слонялся ли по дому, возился ли во дворе с машиной или бродил с ружьем по лесу, — он ежечасно, ежеминутно думал о Клэр. Иногда ему слышался ее нежный смех, и тогда ноги сами как будто прирастали к полу и он забывал, что делал в данный момент. Брюс вспоминал ее сладкие губы, ее пьянящие стоны в его руках, ее ласки, от которых кровь вскипала в жилах. Она никогда не переставала любить его. Все эти пять долгих лет, когда он ненавидел и проклинал ее за то, в чем не было ее вины, она продолжала любить его, хранила верность, несмотря на развод, и пыталась встретиться с ним, чтобы все объяснить.

«Я люблю тебя, всегда любила и всегда буду любить».

Эти слова преследовали его днем и ночью, нескончаемым хором звучали в голове.

Ночью Брюс чаще всего дремал у камина, прежде чем заставить себя лечь в постель, где он метался и ворочался до самых предрассветных часов, не в силах уснуть. Он вдыхал ее неповторимый аромат, сохранившийся на подушке даже после того, как поменял постельное белье. Иногда во сне он протягивал руки к Клэр, но тут же просыпался и вздрагивал от того, что его пальцы хватали пустоту.

Пустота. Вот точное слово, которым можно было охарактеризовать его теперешнюю жизнь. Его кошмары усилились до такой степени, что он вообще перестал спать ночами, а днем его шатало от усталости.

Все это время он мучительно силился разобраться в себе, в своих чувствах и мыслях. Дневник Фолкнера он временно убрал в ящик стола, решив прочесть его только в том случае, если он решит последовать совету Клэр и вернуться к нормальной жизни. Но сможет ли он? Хватит ли у него духу переступить ту невидимую черту, которой он отгородился от внешнего мира, от людской подлости и коварства? Если он решится вернуться, ему придется снова вращаться среди людей, где-то работать, с кем-то общаться, на кого-то полагаться, а как это возможно, если он больше никому не доверяет? Разучился.

И Клэр. Он любит ее больше жизни, но имеет ли право навязать себя ей? Себя такого, каким он теперь стал? Мрачного, угрюмого, нелюдимого и недоверчивого ублюдка? Она считает, что любит его таким, какой он есть, каким стал, но она просто не представляет, на что обречет себя, если он уступит своим эгоистичным желаниям.

Да и что теперь может предложить ей он, бывший заключенный. Пусть и оправданный. У него нет ничего, кроме этого старого дома в горах и маленького катера, который Клэр сохранила.

Зато у тебя есть любовь Клэр, шепнул ему внутренний голос. А любовь может горы свернуть. В твоих силах все изменить. Начать сначала.

Изменить? Начать сначала? — ехидно проскрипел злой демон, сидящий в нем. Да кто ты теперь такой? Пария, бывший преступник. Узнав об этом, люди не захотят иметь с тобой дело, станут сторониться тебя. Ты так и останешься отверженным. Во что тогда превратится жизнь Клэр? Она достойна самого лучшего, а не жалкого отщепенца, разуверившегося во всем и всех.

Такие мысли терзали его день за днем, ночь за ночью, и он никак не мог решить, как же ему поступить.

Чтобы не сойти с ума от мучительных раздумий, он занялся кое-какой работой во дворе: починил дверь амбара и прохудившуюся крышу навеса для машины, вскопал довольно большой участок земли для будущего сада, выполол сорняки вокруг крыльца, заменил прогнившую ступеньку.

В один из дней он поехал в Форт-Вильямс, чтобы сделать запас продуктов и позвонить своему офицеру, как того требовали условия его пребывания под надзором полиции, и обнаружил на почте для него посылку. Посылка была от Клэр. Когда он разворачивал ее, у него тряслись руки. В посылке оказалось несколько тонких книжек по психологии и коротенькая записка: