И Василий упрямо давил на акселератор, изредка косясь на пассажира, который слишком уж часто начал курить.
"Черт с ним, пусть курит, только бы не ныл", - думал Василий. Неизвестно, от кого пошло, но в их совхозе не говорили хороший человек, плохой человек. Определяя людскую ненадежность, здесь заключали: с ним бы я на целину не поехал. Подходит этот киномеханик для целины или нет? Окончательного вывода Василий сделать так и не успел. Всматриваясь в дорогу, он совершенно забыл о доске приборов. И когда взглянул - у него похолодело внутри и тело на мгновение сделалось очень легким: стрелка уровня бензина подрагивала в левом углу экрана, приближаясь к нулю.
Всматриваясь в дорогу, он чувствовал, как покрывается испариной лоб. Тугой струной звенело: "Как же так...
как же так". Медленно перевел скорость в нейтральное положение и снял ногу с педали.
Сергей коротко спросил:
- Засели?
- Горючее кончается. - Василий расслабленно откинулся на спинку сиденья. Почувствовал, как сильно устал за последние час-полтора. Грудь болела, руки и спина затекли. Он ждал, что пассажир начнет ругаться.
И будет прав. Во всем виноват он, Василий. Знал, что горючего полбака, и поленился заправиться в райцентре. А потом не захотел вернуться. Кого удивил... Во время бурана остановиться в степи. Да за это не только ругать надо.
Мотор тихо гудел, и машина мелко дрожала. В степи тонко и противно выл ветер. По кабине сухо барабанили снежинки. Казалось, что кто-то стучит костяшками пальцев. Сергей курил и молчал. Потом, очень тщательно потушив окурок, скорее с любопытством, чем с беспокойством, спросил:
- Делать-то что будем?
Василий пожал плечами. Несколько секунд опять молчали. Вдруг Василий вполголоса запел:
Едем мы, друзья, В дальние края...
- Слушай, друг, ты мне эту чертовщину брось!
- Чего, песню?
- Это, по-твоему, песня...
- Мне, например, нравится. Когда мы в палатках жили...
- Что ты палатками козыряешь. Я бы тоже жил, если бы послали. В общем, ты ее не заводи. Не переношу. Чем ее петь, лучше "ура" кричать не переставая.
- Я под эту песню из дома уезжал.
- И я под нее. Из-под каждой подворотни горланили. Давай-ка вот лучше решим, что делать будем.
- Придется утра ждать.
- До утра загнемся десять раз.
- Главное не загнуться первый, остальные девять пустяки.
Василию тоже было не по себе. Но Сергей не хотел и не мог с этим считаться. Его возбуждала мысль, что этот парень, совсем еще мальчуган, имеет перед ним неоспоримые преимущества. Он знает палатки - он жил в них, было ему трудно, и однажды он сплоховал. Но и для того, чтобы сплоховать, у него был повод. А вот у Сергея ничего не было. Ехал на целину, а приехал в райцентр киномехаником. И ему порой было трудно, по-обычному, как всем, и никогда не приходилось выбирать - уйти или остаться. Он знал, что то неприятное, что с ним случалось, случалось ненадолго и скоро все образуется. А поэтому надо только немного потерпеть.
У Сергея никогда не возникало чувства острой разницы между собой и другими, теми, о которых писали в газетах, на которых звали равняться. Иногда появлялась мысль, что он сделал что-то не так, как должен был сделать. Но он тут же убеждал себя, что ни в чем не виноват. Когда по Смоленской области стали собираться отряды добровольцев, уже заранее именовавших себя целинниками, он тоже подал заявление и, как все остальные, получил комсомольскую путевку. Вместе со всеми сел в поезд, проехал половину страны. И все время, пока от него зависело, он делал, как все. Потом - разговор с секретарем райкома, который убеждал, что на Сергея не зря тратили деньги, обучая киномехаником. Нельзя же его послать учиться на тракториста, а вместо него учить нового киномеханика. Это на самом деле было нельзя, и с этим Сергей тогда согласился.
Впрочем, соглашался он и после, когда сомневался в том, правильно ли поступил. А соглашаться было тем легче, что никто его, собственно, и не обвинял. На своем месте он делал свое дело, такое же обязательное, как и все остальные дела. Так что оправдываться ему нужно было только перед собой и убеждать только себя. А в таких случаях компромиссное решение, как известно, приходит особенно легко.
В райцентре оставили некоторых приезжих. Из них Сергей особенно подружился с земляками-смоленцами:
электриком Колькой Стаховым и пимокатом Гришкой Черновым. Однажды Гришка сказал, что им не повезло:
"Ни сказок про нас не расскажут, ни песен про нас не споют". Колька возразил, что не так страшен черт, как его малюют. Об этих новоселах много шумят, а в жизни все обстоит гораздо проще и легче. Смотри-ка ты, даже и песню сложили: "Едем мы, друзья..." Оттого, что они не имели на нее права, и оттого, что на душе все-таки было нескладно и мутно, друзья дружно стали ругать песню. И вот сейчас, в самых неуместных обстоятельствах, - она.
Василий завозился и, неловко двинувшись, задел локтем Сергея. "За папиросами полез", - подумал Сергей. И в самом деле, через несколько секунд Василий щелкнул портсигаром, предложил:
- Закуривай.
Сергей нашарил в темноте папиросу. Прикуривали каждый от своей спички. На минуту в кабине стало светло. В оранжевом свете Сергею показалось, что у Василия дрожит подбородок. Это неожиданно развеселило его, и он удовлетворенно усмехнулся. Некоторое время в темноте подрагивали огоньки папирос. Чудилось, что они качаются в воздухе, самостоятельно совершая равномерные движения вниз - вверх, вниз - вверх.
Сергей следил за отражением огоньков в ветровом стекле и старательно гнал мысль о беде. Но, помимо его воли, приходили примеры, которые в таких случаях не заставляют себя ждать. Прошлой зимой замерз колхозный счетовод. Поехал на станцию встречать брата, попал в буран. На следующий день лошадь вернулась одна. А счетовода нашли только весной в Самойловском логу. Верно говорят, что на лошадь надо полагаться, она сама вывезет. Но уж если с лошадью в буран встанешь - конец. Там не согреешься. Машина лучше - в ней тепло. Снаружи вон как воет, а здесь тихо, уютно даже. Сергей на минуту задержал дыхание, прислушиваясь к ровному шуму мотора. Только бы бензина хватило. Чуть нагнувшись, Сергей покосился на доску приборов. У самого края подрагивала и замирала тонкая стрелка.