Василий навалился грудью на руль и, подложив под голову сведенные крестом руки, тихо посапывал. По всхлипывающему дыханию Сергей почувствовал, что Василий не спит, и потряс его за плечо.

- Вася, горючки нам на сколько хватит?

- До рассвета хватит, наверное. Ты давай, вздремни маленько, утром думать будем, - ответил шофер, не поднимая головы.

По тому, что он ответил не задумываясь, по искусственно бодрому тону, Сергей понял, что Василий думает о том же, что и он, и своим ответом старается успокоить обоих.

- Может быть, заглушить, тепло пока?

- А заснем, разморозим блок, тогда как?

- Тогда совсем плохо.

- Вот и я так думаю.

Через некоторое время Василий засопел ровно, с присвистом. Это сопение успокоило Сергея больше, чем самые разумные доводы. Безмятежность человека в опасности всегда отрезвляет и успокаивает окружающих. Сергей одобрительно покосился на Василия и решил, что в их положении заснуть самое лучшее. Он опустил голову, закрыл глаза и просидел так до тех пор, пока поза не показалась неудобной. Тогда он привалился к спинке и положил голову на плечо. Но и это положение не понравилось. Спать все-таки не хотелось. И незачем себя принуждать. Сергей стал думать о Тамаре.

Сейчас она на вечере у Володьки, танцует, наверное.

Интересно, с кем? А может, она не пошла на вечер?

Могла и не пойти. Сергею очень хотелось, чтобы Тамара осталась дома. Он уехал, а она одна идти не захотела. Зашли за ней подруги, но она им сказала:

- Ну зачем мне, девочки, сами посудите. Сергея нет, а без него мне не интересно. Уж вы идите одни.

Уверяя себя в такой возможности, Сергей даже поежился от удовлетворения. Но тут же нахохлился. Не надо было соглашаться, - думал он. - Ветрова куст, пусть и едет. Подымаешь, жена и ребятишки. Летом, когда в "Степном" сборы большие, он никого не просил помочь. А зимой сразу предлоги нашлись. Константин Васильевич быстро сообразил, с кем легче договориться.

С Ореховым да Степановым так скоро не сойдешься. Они и то и другое придумают, только бы отбояриться. А меня во все дырки рады запихать. Привыкли, что я ни в чем отказывать не могу".

"Сознательный нашелся, - возмущаясь собой, Сергей начал издеваться даже над тем, чем втайне гордился и что, по его мнению, отличало его от остальных. - ДонКихота тоже бы, небось, по нынешнему счету в сознательные записали. Все сейчас дома, а я им до форточки.

Воли у меня нет, характера. Этим все и пользуются".

Давая выход бродившему раздражению, Сергей вполголоса выругался. Василий заворочался и пробормотал что-то. Сергей обрадовался - вдвоем все-таки веселей, хоть поговорить можно. Нарочно громко спросил:

- Ты что, Вася?

Но Василий снова сопел ровно, с присвистом. Сергей откинулся на спинку сиденья и опять стал думать о Тамаре, о людях, которые могут за себя постоять, и о своей слабохарактерности.

3

Проснулся Сергей от ударившего в глаза яркого света. "Утро... Солнце", - подумал он. От радостного волнения сердце стало биться часто-часто. Но тут же понял, что это не солнце. Серебристо-матовый свет был только в кабине, а вокруг все оставалось по-прежнему:

свистел ветер, и оголтело гонялись друг за другом похожие на тополевый пух снежинки. Василий рылся в черной дерматиновой сумке, лежащей у него на коленях.

Сначала он вынул из нее кусок колбасы, луковицу и горбушку хлеба. Поколебавшись немного, добавил к ним небольшой кусок сала. Бумага, в которую оно было обернуто, порвалась. На янтарную, лоснящуюся боковину налипли крошки хлеба и нитки. Василий развернул бумагу, разрезал сало на две части. Одну протянул Сергею:

- Порубать надо. Жаль только мало взял. Ты рубай, рубай, чего стесняешься.

- Да нет, спасибо. Я вообще сала не люблю. И есть что-то не хочется.

- Брось, не хочется... Тогда колбасу бери.

Сергей взял крохотный кусочек - есть ему на самом деле не хотелось - и равнодушно сжевал его.

А Василий ел аппетитно. Он отрезал тонкий пластик сала, клал его на хлеб, который затем обрезал по салу и, прикрыв бутерброд кусочком лука, отправлял в рот.

Жевал он с сочным чавканьем, после каждого куска приговаривал: "Хорошо, да мало".

И в том, как он аппетитно ел, и в этом "хорошо, да мало" было так много мальчишески-задорного, что Сергей не выдержал:

- Нельзя так, Василий.

- Чего нельзя? - искренне удивился тот.

- Да вот так... есть и... вообще вести себя.

- Как умею, так и ем. Может, скажешь, что я и сижу не так и разговариваю - тоже? - обиделся Василий.

- Не в том дело. Не понимаешь ты, что ли... Мы в таком положении.

- Теперь мне, значит, волосы рвать?

- Глупости. Как ты думаешь, чем все это кончится?

- Позагораем здесь до утра, а утром из совхоза трактор пришлют. Мы вот здесь стоим, а Махно, завгар наш, не спит, небось. Все провода на телефоне пооборвал. Что мы с тобой на Северном полюсе, что ли. Там и то люди есть. Я думаю, сейчас человеку потеряться невозможно. У нас в совхозе Колька Горюнов был. Он, чтоб жене с ребенком не платить, куда только не бегал везде находили. К нам приехал - и у нас нашли.

Только теперь, чтоб не искать - посадили. Года два дали, что ли.

Такое сравнение только утвердило Сергея в мысли, что Василий не хочет понять всю серьезность положения. Он старался придумать что-нибудь обидное, что заставило бы Василия отказаться от наигранной удали, но в голове жило только одно слово - "мальчишка".

Словно поняв его состояние, Василий вдруг посерьезнел и сказал:

- Точно говорю - будут нас искать. Мы в прошлом году за грибами ездили. Заехали на просеку, оставили машину. На этом "газоне" как раз были. И разошлись.

Я к грибам не очень, но все-таки пошел. Ну и зашел.

Кричу - никто не откликается. А деревья кругом - как одно. Помню только, по просеке, где машину оставили, электрическая линия шла. Сколько я просек прошел, а нужной никак не найду. Вот тогда я трухнул.

Странное какое-то чувство. На уме ничего нет и подташнивает слегка. Знаю, что остановиться надо, одуматься, а не могу. Сердце вроде по всей груди. Бьется очень быстро, а ноги легкие-легкие, сами несут. Никакого с ними сладу нет. Долго я ходил, потом устал так, что ни рукой, ни ногой не шевельнуть. Кое-как добрался до просеки, сел. И то ли заснул, то ли забылся. Уже перед вечером меня наши отыскали. Я, оказывается, километрах в пяти от машины колесил.