— Жить в грехе — с кем?

     — Да что вы все повторяете мои слова. Не надо так нервничать — я просто дразню вас. Уверен: Джон Моррис никогда не допустит этого. — Он ухмыльнулся и направился к двери. — Я надеюсь увидеть вас перед отъездом. До свидания, Софи!

     Она попрощалась с ним слабым голосом и принялась вновь сортировать иглы. Похоже, он только и ждет момента, когда сядет в свой «бентли» и навсегда уедет от нее, — его голос казался таким довольным, когда он сообщил ей об отъезде. Она всхлипнула, потом достала платок, высморкалась и вытерла непрошеные слезы. По пути домой она вдруг вспомнила, что он назвал ее вымышленного, будь он негоден, жениха Джоном Моррисом, а не Остином. Имя «Остин» было первым именем, пришедшим ей тогда в голову, — оно короткое и довольно милое, как, впрочем, и его имя — Моррис. Софи утешало лишь то, что если уж она забыла это имя, то Макс и подавно.

     На следующий день он пришел в операционную, чтобы попрощаться. Помимо нее, там были сестра Купер и Билл Эванс, но Макс так и не попытался остаться с ней наедине; он весело болтал с ними, а на прощанье обменялся рукопожатиями. Софи не ожидала, что он попрощается с ней таким образом — при всех. Она пожелала ему всего наилучшего и проследила за тем, как он вышел в коридор и двери с глухим стуком захлопнулись за ним.

     Софи хотела забыть Макса, но этому упорно мешали разговоры, в которых то и дело упоминалось его имя. Все как будто сговорились против нее: и на работе, и дома только и было разговоров что о нем. Когда Софи возвратилась из больницы домой в день его отъезда, ее бабушка украшала цветами комнату. Она оторвалась от букетов сирени, гвоздик и роз, лицо ее расплылось в улыбке.

     — Софи! Это только что прислал Макс — ну разве они не изумительны? А какая прелестная открытка!

     Она взяла карточку и протянула внучке.

     — Его почерк трудно разобрать, — может быть, ты сможешь?

     Софи посмотрела на знакомые каракули.

     — «Потрясающе, не правда ли?» — вслух прочитала Софи, тогда как беззвучный голос внутри нее ликующе повторял: «Макс, Макс!» Она проглотила комок в горле и продолжала: — «Пускай это ненавязчивое напоминание обо мне станет залогом нашей дружбы, которая, я надеюсь, продолжится, если позволят обстоятельства. Я буду скучать по вас, по Пенни и Бенджамину».

     — Очаровательно, — вздохнула миссис Гринслейд. Она отошла немного, чтобы полюбоваться плодами своих усилий. — В чайнике есть немного чаю, дорогая. Надеюсь, Макс попрощался с тобой в больнице?

     Софи налила чай, но не притронулась к нему.

     — Ну конечно. Он заглянул на пару минут и пожал всем на прощанье руки.

     Что-то в ее голосе заставило бабушку на миг оторваться от своего занятия. Она собралась что-то сказать, как вдруг зазвонил телефон.

     — Я отвечу, — сказала Софи, едва дыша. Все ее надежды умерли, когда она услышала в трубке голос дяди Джайлза: он хотел поговорить о пожаре.

     — А как ты, моя девочка? — в конце поинтересовался он. — Наверное, какое-то время тебе придется побыть без работы.

     Софи сказала, что еще ничего не знает, а потом прибавила, что ей уже все равно. Потом она поспешила справиться о здоровье своего крестного и, соврав, что с ним очень хочет поговорить бабушка, ушла в свою комнату. Через какое-то время она вышла, чтобы, по своему обыкновению, приготовить ужин. За столом говорили почти только о Максе. Софи включилась в общий разговор с каким-то несвойственным для нее ранее воодушевлением, и это заставило Синклера подстеречь ее после ужина в прихожей и спросить, не простужена ли она.

     — Вы выглядите взволнованной, мисс Софи, — беспокоился он, — совсем не так, как обычно.

     Софи, поспешив успокоить его, что со здоровьем у нее все в порядке, мысленно согласилась с ним: она и вправду была сама не своя, и еще неизвестно, станет ли она когда-нибудь прежней.

     Это случилось на пятое утро после того, как уехал Макс, в субботу. Дети не пошли в школу, миссис Гринслейд, как обычно, завтракала в постели, а Синклер уехал на день-два к своему брату, которого изредка навещал. В доме было тихо и спокойно. По дороге на кухню Софи взяла со столика в прихожей утреннюю почту — различные счета, как всегда, письмо от тети Веры — и в самом низу обнаружила письмо от Макса. Отложив счета и письмо от тети в сторону, она долго разглядывала конверт с письмом Макса. Она вскрыла его только после того, как допила свой чай. В самом верху было написано: «Хайз Остервельд», затем следовало какое-то диковинное имя, — по всей видимости, это было название деревушки, в которой он жил, решила Софи. Она налила себе еще чаю и наконец все-таки отважилась не торопясь прочитать то, что было написано в его письме. Оно оказалось довольно коротким.

     «Дорогая Софи!

     Как вы уже знаете, операционная здесь должна была открыться к моему возвращению. К сожалению, операционную сестру, с которой я привык работать, посадили с сегодняшнего дня на карантин из-за кори. Мне предложили несколько взамен, но, признаюсь, меня не радует перспектива видеть вокруг себя чужие лица. В связи с этим хочу спросить вас, не улыбается ли вам мое предложение поработать здесь недельку-другую? Не могу сказать точно, сколько продлится карантин. Я доволен вашей работой, а вы хорошо знаете мои недостатки. Если вы согласитесь принять мое приглашение, я позабочусь о том, чтобы все было устроено на высшем уровне.

     Искренне ваш,

     Макс ван Остервельд.

     P.S. И не беспокойтесь, пожалуйста, о трудностях, которые могут возникнуть с языком, — все, с кем вам придется здесь работать, довольно сносно говорят по-английски».

     Софи прочитала дважды это деловое письмо и убрала обратно в конверт. Затем выпила еще чаю, съела тост с мармеладом и внимательно ознакомилась с оставшейся почтой. Напоследок она еще раз перечитала письмо Макса и поймала себя на мысли, что она, такая самостоятельная, привыкшая сама принимать решения еще со времени смерти родителей, теперь не могла связать и двух слов, чтобы выразить свое отношение к его необычному предложению. Покончив с чаем и взяв себя в руки, она поднялась в бабушкину комнату, держа чашку с чаем в одной руке и его письмо — в другой. Миссис Гринслейд отложила свой вечный кроссворд, взяла принесенный Софи чай и подставила внучке щеку для поцелуя.

     — Я получила письмо от Макса. — Софи решила без околичностей перейти к делу и протянула бабушке письмо.

     Миссис Гринслейд прочитала его от начала до конца и даже перевернула на другую сторону, как это обычно делают женщины, чтобы убедиться, что там больше ничего нет. На другой стороне и вправду больше ничего не было. Она перечитала письмо, задумчиво посмотрела на внучку и уселась на краешек кровати совсем как маленькая девочка. Отложив письмо, пожилая дама сдержанно сказала:

     — Мне приятно слышать, дорогая, что Макс в восторге от твоей работы в операционной. Ты поедешь?

     — Мне бы хотелось увидеть Голландию, — ответила Софи; ей бы следовало сказать «Макса», а совсем не «Голландию»; она отогнала от себя эту мысль, встала и поправила платье. — Как ты думаешь, бабушка, мне следует поехать?

     Миссис Гринслейд отдала ей письмо и опять взяла свой кроссворд.

     — Да, милая, поезжай, даже если тебе не очень хочется, — мягко ответила она.

     Софи долго не знала, на что решиться. Облачившись в форму и приколов шапочку к своей аккуратно причесанной голове, она отправилась на службу — сегодня состоится встреча с советом директоров, на которой, возможно, решится ее дальнейшая судьба. Как только она вошла в свой кабинет, зазвонил телефон. Это был дядя Джайлз.

     — Софи? Ты уже слышала о предложении Макса? Ну, конечно, слышала — хорошо. Надеюсь, ты поедешь, моя дорогая; мне было бы очень приятно. А трудности? Нет, не думаю, что они возникнут... все само собой решится, все устроится, вот увидишь.