– Допей чай, – ласково сказала она, – и съешь хотя бы этот сандвич. Я настаиваю.

Без дальнейших возражений он подчинился ей, а когда принялся за еду, она пошла на кухню и принесла булку и кусок масла.

– Ты завтракал? – как бы невзначай спросила Ария.

– Конечно… – начал он, запнулся и виновато посмотрел на сестру. – Я… вроде бы завтракал.

– Значит, нет, – сказала она. – Чарлз, ты смешон! Ты загонишь себя в гроб, если будешь так работать. Никто не может работать без еды от рассвета до заката. Не смей уходить. Я поджарю тебе пару яиц, ты их съешь и еще спасибо скажешь.

Брат посмотрел на часы.

– Мне пора возвращаться.

– Ты не сдвинешься с места, пока не поешь чего-нибудь, – твердо возразила Ария.

Она поспешила на кухню; пока яйца жарились на маленькой газовой плите, стоящей рядом с огромной и бесполезной кухонной плитой, сложенной еще во времена ее деда, с вертелами и большой духовкой для выпечки хлеба, с чувством, близким к отчаянию, она подумала о том, какое у Чарлза было лицо, когда он сказал ей, что управляющий банком желает с ним встретиться. Она знала, что отныне он не будет находить себе места, пока разговор не состоится; она знала также, что теперь он будет работать еще больше, чем раньше, заставляя себя трудиться за десятерых.

– Бедный Чарлз! Бедный, бедный Чарлз!

Тихое шипение газа, казалось, вторило словам, которые прошептали ее губы. Неожиданно ей пришло в голову, что сейчас уже трудно припомнить то время, когда ей не надо было беспокоиться о брате и жалеть его.

Она так редко видела его, когда была маленькой. Он учился в закрытой школе, она жила с отцом, часто за границей, когда наступали каникулы; Чарлз же отправлялся к родственникам, так что брат и сестра даже не встречались. Во время войны Ария виделась с ним всего два раза. А потом, когда военные действия в Европе окончились, Чарлз записался добровольцем сначала в Корею, а затем в Малайзию.

Всего через неделю пребывания в Малайзии его захватили террористы. Они подвергали его пыткам и издевательствам, так что, когда его наконец освободили, он больше походил на труп. В Англию он вернулся физически и морально искалеченным человеком только для того, чтобы столкнуться с бедой в собственной семье.

Отец Чарлза и Арии, сэр Гладстон Милборн, погиб в 1953 году, когда Арии было восемнадцать, а Чарлзу двадцать четыре года. Только после его смерти они поняли, как отцу удавалось так много лет жить в роскоши и комфорте. Все было промотано, не осталось ничего. Даже деньги, которые должны были находиться в трастовом управлении, каким-то образом оказались израсходованными – несомненно, способами, которые не выдержали бы судебного разбирательства, если бы имело смысл его затевать.

Но еще большим потрясением, чем отсутствие денег, стало открытие, что в своем стремлении обеспечить себе так называемый джентльменский образ жизни отец разорил и Квинз-Фолли.

Сразу после войны он уехал за границу и взял с собой Арию. Они подолгу жили в Италии и в Париже, а на зиму уезжали в Египет. Они всегда останавливались в лучших отелях; но в то время как сэр Гладстон развлекал себя красивыми женщинами, роскошной едой и ночной жизнью городов, в которых они бывали, Ария находилась под строгой опекой пожилой гувернантки, которая беспрестанно всем своим поведением, если не словами, выражала свое неодобрение образа жизни хозяина.

Впоследствии Ария никак не могла понять, почему отец хотел, чтобы девочка, в сущности, подросток, была с ним. Возможно, это позволяло ему по-своему чувствовать себя уверенно, давало ощущение домашнего уюта, хотя никто из знавших его не мог бы и заподозрить, что он может нуждаться в чем-то столь чуждом его характеру.

По мере того как сэр Гладстон старел, жизнь его, несомненно, становилась все более беспутной. Вечные скандалы, ссоры, взаимные обвинения и частые драки – все это нередко заставляло их в спешке собирать вещи и переезжать в другой веселый город где-нибудь на другом конце света. Рим, Мадрид, Нью-Йорк, Буэнос-Айрес – все эти города Ария видела только из окна отелей.

Для Чарлза тот факт, что дом его разорен, а семейные ценности распроданы, оказался пыткой большей, чем те, которым его подвергли террористы. Зная брата так мало, Ария сначала не понимала его страстной, почти фанатической преданности своему дому.

– Он мой! Мой, понимаешь! – кричал он однажды. – Квинз-Фолли принадлежит Милборнам со времен королевы Елизаветы и переходил от отца к сыну, от сына к внуку, а теперь он мой, и я никому не отдам его. Я скорее умру, умру на пороге своего дома, и буду погребен в земле, которая принадлежала моим предкам и теперь принадлежит мне.

Его голос сделался пронзительным и перешел почти в крик. Он весь дрожал, руки были ледяные, хотя капли пота струились по лбу.

– Только время может излечить его нервы, – сказал Арии врач. – Постарайтесь не давать ему расстраиваться, пробуйте заставить его относиться к повседневной жизни как можно проще и спокойнее. Я знаю, будет нелегко. Эти дьяволы выбили его из колеи, так сказать. Мы должны вернуть его в нормальный ритм жизни, понимаете?

Тогда Ария не понимала, но годы шли, и она стала кое-что понимать из того, что переживал Чарлз, и учиться обращению с ним. Временами она должна была быть мягкой, нежной и сочувствующей; временами – твердой, жесткой и хладнокровной и даже иногда задирать его; она должна была то льнуть к нему, то быть неприступной скалой.

Были ночи, когда она плакала в подушку от ощущения собственного бессилия, и дни, когда ей казалось, что Чарлз безумен и уже ничто не спасет его от сумасшедшего дома. В таких случаях она ненавидела Квинз-Фолли за то, что дом мог значить так много для человека, который любил его так, как если бы это была его мать, жена или любовница.

Сейчас она заторопилась из кухни назад в гостиную и с облегчением увидела, что Чарлз все еще сидит за столом.

– Вот тебе яйца, – сказала она, – а если ты еще раз уйдешь без завтрака, я скажу Джо, чтобы он заткнул его тебе в глотку, несмотря на то, что ты с ним за это сделаешь.

– Больше не буду забывать, – пообещал Чарлз, неожиданно придя в хорошее расположение духа. – Сегодня был чертовски трудный день. Все шло не так, как надо. Прошлой ночью лиса утащила у нас шестерых цыплят.

– О нет, сколько можно! – воскликнула Ария. – Как ей это удалось?

– Прогрызла дыру в курятнике. Знаешь, нам нужны новые клетки. Только я заделаю дыру, как тут же появляются две-три новые.

Ария вздохнула. Курятник, как и все остальное, разваливался от недостатка денег. А что они могут поделать? С минуту она размышляла, глядя, как брат ест яйца, а затем спокойно сказала:

– Я давно хотела с тобой поговорить, Чарлз. Я приняла решение, довольно важное решение.

– Какое? – спросил он, не поднимая головы, и она поняла, что он на самом деле не слушает ее, а думает о своих проблемах с фермой.

– Выслушай меня, Чарлз, – настойчиво продолжала она, – это очень важно. Я решила уехать и попробовать найти работу.

– Найти работу? Чего ради? – Чарлз поднял на нее глаза, и она увидела, что на этот раз ей удалось завладеть его вниманием.

– Ради денег, разумеется. Я уже поговорила с Нэнни. Посетителей бывает так мало, что она справится и с ними, и с домом. Сначала мы думали, что здесь будут толпы, но до обеда почти никто не приходит, а если и придет, мы всегда можем оставить записку, чтобы они позвонили в дверь. После полудня Нэнни может посидеть в холле, а если вдруг окажется много работы, что ж, значит, твой ужин будет подан чуть позже, чем обычно.

– Но ты не можешь уехать, Ария, ты не можешь бросить меня.

Ее лицо смягчилось, а глаза неожиданно засияли, когда она протянула к брату руки.

– О, Чарлз! Это самое приятное, что ты мне когда-либо говорил. Ты правда будешь чуть-чуть скучать по мне? Дорогой, ведь от меня действительно нет проку здесь. Я здоровая и крепкая; кажется, и мозги кое-какие имеются. Если я смогу прилично зарабатывать, подумай, что это будет значить для нас. Даже два-три фунта регулярного дохода покроют половину жалованья Джо. Мы даже смогли бы позволить себе нанять еще одного человека.