— Ох-хо, — принялась тут вздыхать выброшенная на свалку телефонная трубка.

— Что вы так расстраиваетесь, — стала утешать ее старая грамматика. — Наверное, вспомнили какой-нибудь очень грустный телефонный разговор?

(Знаете, отчего старая грамматика была так любопытна? Она была раскрыта на странице, где написано про вопросительные предложения).

— Кабы только вспомнила — еще куда ни шло? Я услышала грустный разговор! — воскликнула телефонная трубка.

Ибо надо вам сказать, хоть эта телефонная трубка и была с трещиной, потому что одно значительное лицо крепко треснуло ею (вы подумали — от огорчения во время телефонного разговора с другим значительным лицом, вовсе нет — просто хотело забить трубкой торчавший в ботинке гвоздь), в остальном это была весьма расторопная телефонная трубка, так хорошо обученная своему делу, что могла слышать даже очень далекие голоса и притом — без всякого провода. Свое уменье трубка сохранила и на свалке. Экое все-таки дурачье — такую полезную вещь выкинули! И вот эта трубка услыхала далекие голоса членов городского магистрата и тут же поведала об их решении остальным вещам:

— Завтра на рассвете они явятся сюда и сожгут нас. Говорят, мы заслоняем им солнце!

— Не верьте ей! — воскликнула старая дверь, которая некогда была дверью в доме человека по имени Фома Неверный и от него научилась никому не верить.

— Верьте ей, верьте! — вскричал замусоленный цилиндр фокусника. Фокусник Макарони выбросил этот цилиндр на свалку, потому что публика смеялась над тем, какой он замусоленный и грязный, и от смеха забывала аплодировать. Но все же и замусоленный цилиндр был цилиндром фокусника, он умел многое, чего не умели другие.

— Верьте ей! — еще раз повторил цилиндр фокусника. — Вы же знаете, помимо прочих фокусов, я умею отличать правду от лжи. Трубка говорит правду.

Цилиндр замолчал, а старая бутылка, на дне которой сохранилась капля нашатырного спирта, так тяжело вздохнула, что лопнула и разлетелась на тысячу осколков. От запаха нашатырного спирта у всех защипало в глазах и потекли слезы.

«Но вещи, которые умеют разговаривать и плакать, наверняка умеют и передвигаться,» — скажете вы. И будете правы. Поплакав, вещи решили не дожидаться, когда их сожгут, и разбрелись по белу свету. Для меня это было великое счастье, потому как я уже побаивался, что испорчу сказку, ведь так легко испортить сказку, в которой столько вещей как попало свалено в кучу! Да только, что было, то сплыло. И потому мы можем смело двинуться дальше. Вернее — воротиться на одну фразу назад.

— Что было, то сплыло! — воскликнул на другое утро бородач в башмаках на толстой подошве, придя на место, где еще вчера возвышалась гора мусора. Рядом с бородачом в башмаках на толстой подошве стояли двое — тоже бородачи и тоже в башмаках на толстой подошве, так что от первого бородача в башмаках на толстой подошве эти двое отличались лишь тем, что были бородачи в башмаках на толстой подошве, которые еще ничего не сказали.

Конечно же, вы снова угадали: это были французские альпинисты. Французские имена запомнить нелегко, и потому я не буду понапрасну затруднять вас — скажу лишь, что это были всемирно известные имена! Три французских альпиниста облазали все вершины мира. К примеру, на Монблан они взбирались только для тренировки, между первым и вторым блюдом воскресного обеда. Альпинизм уже перестал их занимать, когда вдруг они прослышали, что возле одного города в Словакии выросла гигантская гора, заслонившая солнце. Возможно, известие, которое до них дошло, умалчивало, что это гора мусора, но если бы и не умалчивало, подобные детали не могли их интересовать. Главное — это гора, да к тому же гигантская, а значит, что первым укрепит на ней флаг, прославится навеки. На всех остальных горах флаги давно укреплены, а эта гора была новая, еще никем не открытая! И потому не удивительно, что, прослышав о ней, французские альпинисты мигом натянули башмаки на толстой подошве, мигом отрастили бороды, мигом забросили на плечи французские флаги — и в путь! Можете себе представить, какое разочарование ожидало трех французских альпинистов, когда карта Европы привела их к цели.

— Вот дьявольщина! — воскликнул один.

— Мы попали в загадочную местность. Тут не только нет гигантской горы, которой положено быть, но и население какое-то странное! Ни единого дома, а дверь ведет прямо под землю!

И француз показал вниз. Другие французы тоже посмотрели вниз, и увидели, что он говорит правду: на земле лежала старая дверь. Я забыл вам сказать, старая дверь Фомы Неверного была единственной вещью, которая не покинула свалку. Во-первых, как вам известно, она не поверила телефонной трубке, а во-вторых… но читайте дальше.

— Неплохо бы постучать в эту дверь и спросить, куда делась гора, — предложил третий француз. Сказано-сделано. Опустившись на колени, он постучал в дверь. Но за дверью никто не отозвался.

Напрасно он стучал, напрасно два других француза, став на колени, помогали ему стучать — никто не отзывался.

А кто не может достучаться, тот обычно заглядывает в замочную скважину. Так поступили и французы.

Один приоткрыл замочную скважину, второй заглянул в нее, третий навострил уши, чтобы лучше услышать, что воскликнет второй. А второй, едва заглянув в замочную скважину, отпрянул. И воскликнул:

— Ах!

Из замочной скважины вылетела прекрасная бабочка.

Тут все три француза воскликнули:

— Ах!

Они никогда не слыхали, чтобы в земле, за обыкновенной дверью, жили прекрасные бабочки. «Ах!» — воскликнула про себя и дверь. Но ее «Ах!» было полно разочарования и печали.

Дело в том, что дверь всю жизнь мечтала о коллекции прекрасных бабочек. А разве может висящая на петлях дверь ловить бабочек? И прожила наша дверь без коллекции до той поры, пока Фома Неверный, у которого она служила, не собрался переехать в другой город. Погрузил он на телегу все, что ему принадлежало, однако на телеге еще оставалось свободное местечко. И тогда Фома Неверный высадил дверь и положил ее сверху, хотя дверь ему вовсе не принадлежала. И двинулась телега на дороге. Справа и слева от дороги были луга, дверь смотрела то вправо, то влево и видела, что повсюду летают прекрасные бабочки, а одна из них подлетела совсем близко к дороге. Жди еще такого случая! Бац! — дверь свалилась с телеги и накрыла бабочку. Если уж не коллекция, так хоть одна бабочка будет моя!

А ведь известно, что люди, коли завидят где старую вещь, непременно бросят рядом с ней другую. Одна к другой — глядишь, выросла над старой дверью гора мусора. Что было дальше, вы знаете. А теперь вы еще узнали, почему дверь осталась лежать на лугу, когда все вещи разбрелись: очень уж не хотелось ей расставаться с бабочкой! Но из-за французских альпинистов бабочка все равно улетела. И дверь тяжело вздохнула. А потом подумала:

— Самая лучшая коллекция бабочек — это коллекция бабочек, летающих над лугом. А так как я лежу на этом лугу, то и коллекция бабочек, летающих над лугом, моя. Разве я не права?

Дверь была права. Она и доныне преспокойно полеживала бы на лугу да разглядывала бы свою летающую коллекцию бабочек, но очень скоро над этой дверью выросла новая гора мусора. Я сообщаю это в первую очередь вам, словацкие альпинисты, чтобы опять чужеземцы не проведали о той горе первыми.

Действие детективной сказки (а к вашему сведению, сказки бывают и детективные) — действие сказки, которую я собираюсь вам рассказать, начинается в тот момент, когда на башне королевского замка в главном городе королевства (его названия мы упоминать не будем) колокол отбивал полночь.

Удары колокола разбудили королеву Евлалию Загуменную. Точнее, королеве Евлалии приснилось, что ее разбудили удары колокола. И она продолжала досматривать сон.

Будто бы садится она в постели и пристально вглядывается во тьму. Потом тихо окликает: