- Слон? - спросил я Витю.

- Нет, судя по признакам, не слон…

Мы вернулись и опять легли спать.

Было жарко даже в преддверии утра. И по-прежнему ярко светили звёзды и ещё голосистей шумели цикады.

Стало рассветать. Какие-то огромные птицы - красивые, но с облезлыми шеями - появились перед окнами. Посидели на деревьях, взлетели и приземлились совсем рядом. Кажется, грифы. Было уже совсем светло, и цикады замолкли, но их заменили голоса другие: сотни птичьих невидимых голосов.

Витя спокойно спал.

Я сначала лежал, потом встал и вышел из комнаты.

Вышел и увидел мирно бредущих двух слонов. С огромными повисшими ушами. Явно, мать и слонёнок.

Заметив меня, они направились в мою сторону.

Я - в комнату. Слониха и слонёнок подошли вплотную к нашей двери и миролюбиво протянули хоботы: слониха - большой, слонёнок - маленький.

Слонёнок издал просящий звук:

«Н-х-хы!»

На столе у нас были бананы и яблоки.

Я передал всё слонёнку и слонихе.

Взяли аккуратно и по-доброму. Просили ещё.

- Больше ничего нет, - сказал я слонихе, как старшей. - Поверь, ничего!

Слониха вынула хобот из нашей комнаты и увела слонёнка. И пошла вместе с сыном вдоль гостиницы.

Витя спал. Я так и не уснул.

Когда он проснулся, увидел открытую дверь, спросил:

- Ну, что?

- Ничего, - сказал я. - Просто слоны приходили. Слониха и слонёнок. Я от вашего и своего имени отдал им все наши фрукты.

- Вы точно знаете, что слоны? - спросил Витя. - Ведь ночью ходил бегемот…

- Ну, ваш бегемот - дикий, а слоны - образованные. Их, по-моему, даже просто приручили…

- А объявление? - продолжал удивляться Витя. - диких слонов, к которым не следует приближаться?

- Ну, что объявление!

Мало ли что придумает владелец гостиницы!

Многие годы совхозное стадо паслось на большом лугу у речушки Каменки. Места здесь были тихие, раздольные, с невысокими, но сочными травами. Правда, Каменка от лета к лету мельчала, да и луг к середине июля покрывался бестравными сухими лысинами, и всё же пока и кормов и воды для скота хватало.

Но вот позапрошлым летом на берега Каменки пришли рабочие. Затрещали тракторы, бульдозеры, автомашины, зашумели экскаваторы и отбойные молотки. На реке стали строить плотину и электростанцию, а чуть дальше, у леса, - прокладывать шоссейную дорогу. Коровы по-прежнему паслись на лугу и не то с любопытством, не то с беспокойством прислушивались к непривычному шуму. Но прошёл месяц, другой, и коровы уже не обращали внимания на рёв моторов. Привыкли.

Вечером, перед заходом солнца, работы на строительстве прекращались. Как только стихал шум моторов, коровы уже знали: пора отправляться домой.

Стадо само брело в деревню. Пастуху ничего не оставалось делать, как отрываться от книжки и шагать за своими подопечными. Так было каждый вечер два лета подряд, пока шло строительство.

Но вот работы закончились. Была готова плотина и электростанция, проложен участок новой дороги. Солнце ещё было высоко в небе, когда заглохли моторы тракторов и машин, перестали шуметь отбойные молотки и вспыхивать огоньки электросварки. Перевалив за бугор, последний тягач увёз по новому шоссе походный вагончик строителей.

И вдруг пастух заметил, что коровы в стаде забеспокоились. Они перестали щипать траву, повернулись в сторону реки и с удивлением прислушивались к наступившей тишине. Наконец, словно поразмыслив о чём-то, они медленно двинулись в сторону деревни.

- Куда пошли? Давай назад! - закричал ничего не понимавший пастух, стараясь повернуть стадо.

Коровы на минуту останавливались, смотрели на пастуха внимательными, задумчивыми глазами и вновь шли по дороге в деревню.

Как ни бился пастух, а остановить стадо так и не смог. Только когда коровы подходили уже к скотному двору, он понял, в чём дело.

С трудом привыкали коровы к шуму, а теперь придётся их к тишине приучать. Видно, и у коров есть сила привычки!

По дороге в деревню Озерки мы нагнали бричку. Но, к нашему удивлению, седока в ней не оказалось.

Мы вылезли из машины. Я остановил лошадь. Она беспрекословно послушалась, стала на дороге. Мы заглянули в бричку. К сиденью был привязан мешок. В нём лежали газеты и письма.

- Странно! - сказал мой приятель. - Бричка почтовая, а где почтальон?

- В том-то и дело!

Пока мы рассуждали, лошадь стояла. Но вот она увидела, что мы возвращаемся к машине, и двинулась в путь.

- Поедем потихоньку за ней и посмотрим, - предложил мой приятель.

До Озерков было ещё километра два. Мы продолжали медленно двигаться вслед за бричкой. Лошадь спокойно трусила по дороге, лишь изредка замедляя шаг и оглядываясь в нашу сторону.

Наконец мы въехали в село. Лошадь свернула с дороги и остановилась возле крайней избы. Мы тоже остановились. В это время из калитки вышел старик, привязал лошадь к столбу и стал снимать мешок.

Заметив нас, он спросил:

- Любопытствуете?

- Да не просто любопытствуем, - сказал я, - удивляемся. Может, случилось что с почтальоном?

- А чему ж тут случаться? - хитро засмеялся старик. - Вот она и есть наша почтальонша. - Марья Иванна, а попросту Машка! - И он похлопал лошадь. - Дорога у нас до почты близкая, ей известная. А там её уже все знают. Вот она и бегает туда-сюда.

Мы весело переглянулись.

- А всурьёз-то говорить, прямо беда с этими почтарскими делами, - пожаловался старик. - Молодые не идут нонче в почтальоны и верно делают. Что за работа: три версты туда да три обратно. Я на пенсию вышел, вот по старой привычке и несу почтарские обязанности. Вроде бы как по общественной линии! Да и Марья Иванна помогает. Недостаток у неё, верно, есть один - неграмотная! Расписываться не может. Когда там посылки есть или переводы на деньги, мне самому приходится. А так справляется! Ладно работает!

В старом уральском городе построили новое здание театра. С нетерпением ждали горожане его открытия. Наконец этот день настал. Вернее, не день, а вечер - спектакль должен был начаться в семь тридцать.

Не было ещё и семи часов, а люди уже стали подходить к театру. Здесь, перед театром, совсем недавно разбили сквер.

Но что это?

В сквере важно расхаживал красавец лось, а вокруг него беспомощно бегали два милиционера с верёвками. Лось чувствовал себя довольно спокойно. С гордым видом ходил он вокруг клумбы, останавливался, срывал верхней губой несколько цветков и вновь отправлялся в «кругосветное путешествие».

- Зачем вы его ловите? Он сам уйдёт! - крикнул кто-то из толпы.

- В том-то и дело, что не уходит. Мы уже час с ним здесь мучаемся, - сокрушённо признался милиционер. - Поймать его надо да в лес отправить!

Толпа вокруг росла и уже плотной стеной окружала сквер.

- Да вы с двух сторон заходите! Сбоку лучше, сбоку! Верёвку на рога накиньте! - летели советы.

А милиционерам и без советов было худо. Только один из них направлялся навстречу лосю, - тот нагибал голову, прижимал уши и перебирал ногами. Словно показывал: я, мол, в случае чего, могу стукнуть!

Второй милиционер попробовал в это время набросить на рога петлю, но лось ловко крутанул головой и увернулся.

Время шло.

Приближалось начало спектакля.

Обеспокоенный администратор театра выбежал из подъезда и умоляюще заговорил:

- Товарищи! Дайте же пройти зрителям! Расступитесь! Пусть этот зверь уйдёт. Мы срываем спектакль!