- Знаете ли вы, зачем я вас привела сюда?
- Нет, не знаю.
- Не знаете?.. Отчего вы мне ничего не сказали сегодня о вашем приятеле, господине Лучкове? Вы всегда его так хвалите...
Кистер опустил глаза и замолчал.
- Знаете ли,-не без усилья произнесла Маша,-что я ему назначила вчера... здесь... свиданье?
- Я это знал,- глухо возразил Кистер.
- Знали?.. А! теперь я понимаю, почему третьего дня... Господин Лучков, видно, поспешил похвастаться своей победой.
Кистер хотел было ответить...
- Не говорите, не возражайте мне ничего... Я знаю-он ваш друг; вы в состоянии его защищать. Вы знали, Кистер, знали... Как же вы не помешали мне сделать такую глупость? Как вы не выдрали меня за уши, как ребенка? Вы знали... и вам было все равно?
- Но какое право имел я...
- Какое право!.. право друга. Но и он ваш друг... Мне совестно, Кистер... Он ваш друг... Этот человек обошелся со мной вчера так...
Маша отвернулась. Глаза Кистера вспыхнули: он побледнел.
- Ну, полноте, не сердитесь... Слышите, Федор Федорыч, не сердитесь. Все к лучшему. Я очень рада вчерашнему объяснению... именно объяснению,-прибавила Маша.-Для чего, вы думаете, я заговорила с вами об этом? Для того чтоб пожаловаться на господина Лучкова? Полноте! Я забыла о нем. Но я виновата перед вами, мой добрый друг... Я хочу объясниться, попросить вашего прощенья... вашего совета. Вы приучили меня к откровенности; мне легко с вами... Вы не какой-нибудь господин Лучков!
- Лучков неловок и груб,-с трудом выговорил Кистер,- но...
- Что: но? Как вам не стыдно говорить: но? Он груб, " неловок, и зол, и самолюбив... Слышите: и, а не но,
- Вы говорите под влиянием гнева, Марья Сергеевна,- грустно промолвил Кистер.
- Гнева? Какого гнева? Посмотрите на меня: разве так гневаются? Послушайте,-продолжала Маша,-думайте обо мне, что вам угодно... но если вы воображаете, что я сегодня кокетничаю с вами из мести, то... то...-слезы навернулись у ней на глазах,-я рассержусь не шутя.
- Будьте со мной откровенны, Марья Сергеевна...
- О глупый человек! О недогадливый! Да взгляните на меня, разве я не откровенна с вами, разве вы не видите меня насквозь?
- Ну, хорошо... да; я верю вам,- с улыбкой продолжал Кистер, видя, с какой заботливой настойчивостью она ловила его взгляд,- ну, скажите же мне, что вас побудило назначить свидание Лучкову?
- Что? сама не знаю. Он хотел говорить со мной наедине. Мне казалось, что он все еще не имел время, случая высказаться. Теперь он высказался! Послушайте: он, может быть, необыкновенный человек, но он-глуп, право... Он двух слов сказать не умеет. Он просто невежлив. Впрочем, я даже не очень его виню... он мог подумать, что я ветреная, сумас.шед-шая девчонка. Я с ним почти никогда не говорила... Он точно возбуждал мое любопытство, но я воображала, что человек, который заслуживает быть вашим другом...
- Не говорите, пожалуйста, о нем как о моем друге,- перебил ее Кистер.
- Нет! нет, я не хочу вас рассорить.
- О боже мой, я для вас готов пожертвовать не только другом, но и... Между мной и господином Лучковым все кончено! - поспешно прибавил Кистер.
Маша пристально взглянула ему в лицо.
- Ну, бог с ним!-сказала она.-Не станемте говорить о нем. Мне вперед урок. Я сама виновата. В течение нескольких месяцев я почти каждый день видела человека доброго, умного, веселого, ласкового, который...-Маша смешалась и замешкалась,-который, кажется, меня тоже... немного... жаловал... и я, глупая,-быстро продолжала она,-предпочла ему... нет, нет, не предпочла, а...
Она потупила голову и с смущением замолчала. Кистеру становилось страшно. "Быть не может!" - твердил он про себя.
- Марья Сергеевна!-заговорил он наконец. Маша подняла голову и остановила на нем глаза, отягченные непролитыми слезами.
- Вы не угадываете, о ком я говорю? - спросила она. Едва дыша, Кистер протянул руку. Маша тотчас с жаром схватилась за нее.
- Вы мой друг по-прежнему, не правда ли?.. Что я: вы нс отвечаете?
- Я ваш друг, вы это знаете,- пробормотал он.
- И вы не осуждаете меня? Вы простили мне?.. Вы понимаете меня? Вы не смеетесь над девушкой, которая накануне назначила свидание одному, а сегодня говорит уже с другим, как я говорю с вами... Не правда ли, вы не смеетесь надо мною?..- Лицо Маши рдело; она обеими руками держалась за руку Кистера...
- Смеяться над вами,-отвечал Кистер,-я... я... да я вас люблю... я вас люблю!..-воскликнул он. Маша закрыла себе лицо.
- Неужели ж вы давно не знаете, Марья Сергеевна, что я люблю вас? Х
Три недели после этого свиданья Кистер сидел один в своей комнате и писал следующее письмо к своей матери:
"Любезная матушка!
Спешу поделиться с вами большой радостью: я женюсь. Это известие вас, вероятно, только потому удивит, что в прежних моих письмах я даже не намекал на такую важную перемену в моей жизни,- а вы знаете, что я привык делиться с вами всеми моими чувствами, моими радостями и печалями. Причины моего молчания объяснить вам легко. Во-первых, я только недавно сам узнал, что я любим; а во-вторых, с моей стороны, я тоже недавно почувствовал всю силу собственной привязанности. В одном из первых моих писем отсюда я вам говорил о Перекатовых, наших соседях; я женюсь на их единственной дочери, Марии. Я твердо уверен, что мы оба будем счастливы; она возбудила во мне не мгновенную страсть, но глубокое, искреннее чувство, в котором дружба слилась с любовью. Ее веселый, кроткий нрав вполне соответствует моим наклонностям. Она образованна, умна, прекрасно играет на фортепьяно... Если б вы могли ее видеть!! Посылаю вам ее портрет, мною нарисованный. Нечего, кажется, и говорить, что она во сто раз лучше своего портрета. Маша вас уже любит, как дочь, и не дождется дня свидания с вами. Я намерен выйти в отставку, поселиться в деревне и заняться хозяйством. У старика Перекатова четыреста душ в отличном состоянии. Вы видите, что и с этой, материальной, стороны нельзя не похвалить моего решения. Я беру отпуск и еду в Москву и к вам. Ждите меня недели через две, не более. Милая, добрая маменька-как я счастлив!.. Обнимите меня..." п т. д.
Кистер сложил и запечатал письмо, встал, подошел к окну, выкурил трубку, подумал немного и вернулся к столу. Он достал небольшой листок почтовой бумаги, тщательно обмакнул перо в чернила, но долго не начинал писать, хмурил брови, поднимал глаза к потолку, кусал конец пера... Наконец он решился-и в течение четверти часа сочинил следующее послание:
"Милостивый государь Авдей Иванович!
Со дня вашего последнего посещения (то есть в течение трех недель) вы мне не кланяетесь, не говорите со мной и как бы избегаете моей встречи. Всякий человек, бесспорно, в своих поступках волен; вам угодно было прекратить наше знакомство-и я, поверьте, не обращаюсь к вам с жалобой на вас же самих; я не намерен и не привык навязываться кому бы то ни было; мне довольно сознания моей правоты. Я пишу к вам теперь - по чувству долга. Я сделал предложение Марье Сергеевне Перекатовой и получил ее согласие, а также и согласие ее родителей. Сообщаю это известие - прямо и непосредственно вам, для избежания всяких недоразумений и подозрений. Откровенно признаюсь вам, М. Г., что я не могу слишком заботиться о мнении человека, который сам не обращает малейшего внимания на мнения и чувства других людей, и пишу к вам единственно потому, что в этом случае я не хочу даже подать вида, как будто поступал или поступаю украдкой. Смею сказать: вы меня знаете - и не припишете моего теперешнего поступка какому-нибудь другому, дурному чувству. В последний раз говоря с вами, не могу не пожелать вам, в память нашей прежней дружбы, всевозможных земных благ.
С истинным уважением остаюсь, М. Г., ваш покорный слуга
Федор Кистер".
Федор Федорович отправил эту записку по адресу, оделся и велел заложить себе коляску. Веселый и беззаботный, ходил он, напевая, по своей комнатке, подпрыгнул даже раза два, свернул тетрадь романсов в трубочку и перевязал ее голубой ленточкой... Дверь отворилась-и в сюртуке, без эполет, с фуражкой на голове, вошел Лучков. Изумленный Кистер остановился среди комнаты, не доделав розетки.